Прощение - Митчард Жаклин - Страница 13

Я начинала печатать сообщение Клэр, как вдруг меня пронзило неприятное ощущение, – такое бывает, когда проглотишь таблетку аспирина, а запить ее нечем. Кислый привкус разливался у меня во рту от мысли, что дверь стоит открытая. Да это же все равно что повесить неоновую вывеску, приглашающую первого встречного войти в дом. Мое сердце начинало бешено колотиться. Я знала, что это полный абсурд, но не могла избавиться от страха. В конце концов, я спускалась вниз и проверяла все замки заново. И окна. Кухонные в особенности. Потом окно в подвале, где хранились дрова, чтобы топить печь. И окно в ванной, которое часто приоткрывали для вентиляции. Все окна надо было закрыть.

Позже я узнала, что тот привкус во рту объяснялся всплеском адреналина в крови, что в свою очередь служило физиологической реакцией на какой-то звук, пусть даже и знакомый. Этот звук напоминал мне о том, как стукнула дверь в сарае, когда погибли мои сестры. Этот звук заставлял меня не только вспомнить о самом убийстве, но и все снова и снова переживать случившееся. Я сама не осознавала всей сложности происходящего и, действительно, не могла спать из-за бурления адреналина в крови. Дерись или убегай.

Рядом со мной лежали пачки носовых платков, потому что от паники меня бросало в жар. Я не могла ясно соображать. Даже внешне я изменилась. Все девочки улыбаются, глядя на себя в зеркало. Мы смотрим так, словно позируем для обложки журнала. Это заложено в нас природой. Пару раз за утро мы приводим в порядок волосы, стараясь выглядеть еще лучше, даже если не собираемся никуда уходить. У нас у всех есть привычка бросать на себя взгляд в зеркало через плечо. Я делала так, чтобы убедиться, что мои локоны красиво рассыпаны по спине. Другим девочкам приходилось добиваться такого эффекта с помощью специальных щипцов. Но теперь, после рождения Рей-фа, я смотрелась в зеркало только для того, чтобы удостовериться, что я умылась. Мое лицо стало похоже на маску, где только глаза и оставались живыми. Мои губы не двигались. Когда я пыталась пошевелить ими, они не повиновались мне. Вы не узнаете, пока сами не столкнетесь с этим, что «держать лицо» требует колоссальных усилий. Обычно зимой я становилась бледнее, потому что мало бывала на воздухе. Но в эту зиму я выглядела, как обитатель подземелья. Итак, в доме были мама, которая спала так, словно это было ее работой, Рейф, который спал, как и положено младенцу, и я с папой, которые притворялись спящими, чтобы не разбудить остальных. За исключением Рей-фа, мы все напоминали зомби, изредка принимающих пищу, да и то порознь.

Я перепробовала все, чтобы вернуться к нормальной жизни. Ела печенье, запивая его теплым молоком, потому что прочитала где-то, что это успокаивает. Начав, я уже не могла остановиться – пока меня не затошнило. Однако это привело лишь к тому, что я набрала пять фунтов. Потом я принялась прыгать со скакалкой, пока папа не сказал, что у них в комнате от моих прыжков дрожит кровать. Я перепробовала сотни игр. Наконец – и это было худшей идеей – я взяла дневник Беки, решив, что если открою его наугад, то найду там какое-то тайное послание. Запись, которая открылась первой, гласила: «Я Ребекка Свон. Я очень быстро бегаю. Быстрее всех в классе. На Рождество я хочу, чтобы собака повезла меня в горы. На Рождество приходит Санта. У нас есть печка, ее труба проходит по стене. А мою сестру зовут Ронни, но мы называем ее Сиси. Она играет в баскетбол, но иногда ее заносит». В этот момент мне так хотелось обнять Беки, что в бессилии я закусила подушку. Больше я не выдержала бы подобной муки, поэтому с тех пор не открывала дневник.

Сиси. Сиси. Мне хотелось закричать.

«Мою сестру зовут...»

Я читала «Илиаду», чтобы глаза побыстрее устали и меня стало клонить ко сну.

Но когда я все-таки засыпала, начинались кошмары. Вариации на тему одного и того же кошмара. Я спасала Беки и Рути: Рути с облегчением обнимала меня, а Беки кричала: «Моя сестра такая храбрая!» Я стояла с пистолетом в руках, а Скотт Эрли лежал на земле в луже крови, его лицо становилось все бледнее и бледнее, как у куклы.

Ночью, в свете ночника, когда все вокруг темнело, я видела Беки, выглядывающую из-за двери в спальню. Я всегда видела Беки. И никогда Рути. Ее темные шелковистые волосы мелькали в проеме двери или мое внимание привлекали ее красивые красные туфельки. Я бы не испугалась, если бы и вправду увидела Беки, если бы знала, что мертвые могут навещать живых. Я пригласила бы ее в комнату, усадила на кровать и попыталась прикоснуться к ней. Я понимала, что из-за бессонницы у меня начинаются галлюцинации, но все равно испугалась. Меня пугало все: бойлер, ветка, постукивающая на ветру в окно, дверца машины, хлопнувшая во дворе Сассинелли. Однажды, когда с горы скатился небольшой валун (а мы давно к этому привыкли, это происходило очень часто), я спрыгнула с кровати и легла на полу. И уже не ложилась в постель.

Когда поднималось солнце, страх уползал из комнаты. Днем дышалось легче. Я могла расслабиться, потому что не надо было держать мир на своих плечах. Я видела, как Эмори и Финны занимаются во дворе повседневными делами. Они немного помогали мне сохранять ясность рассудка. Но, конечно, я не могла отправиться спать среди белого дня, ведь надо было заниматься. Я знала, что Скотт Эрли в тюрьме. Но в голове у меня крепко засела мысль, что, если я не остановлю его, он убьет маму и Рейфа. Или даже папу. О себе я не думала. Не знаю, почему я не беспокоилась о себе. Знала только одно: я не могу больше потерять никого из своей семьи. Это сведет меня с ума. Я убеждала себя в том, что мне не о чем тревожиться. Самое страшное в моей жизни уже произошло, разве не так? Но это можно было сравнить с рухнувшей плотиной. Ничто не могло вернуть меня к прежней беззаботной жизни.

Я решила, что раз уж я не в себе, то не помешает научиться самообороне, и попросила папу подготовить поле для стрельбища и научить меня заряжать ружье. Папа пристально поглядел на меня, а потом согласился, ничего не сказав. Он целый вечер показывал мне, как ухаживать за оружием, чистить его, заряжать, а я повторяла за ним, все убыстряя темп. Утром он установил банки на деревянном помосте, наполнил их камнями, чтобы банки не падали на ветру, и показал мне, как я должна стоять. Однажды я вышла и продемонстрировала великолепный результат, изрядно продырявив банки. Мимо на семейном грузовике проезжал Мико, он громко крикнул:

– Эй, Робин Гуд!

Я опустила ружье. Он остановил машину и вышел.

– Извини, Ронни, – сказал Мико. – С каких это пор ты увлеклась стрельбой?

– Мне надо чем-то заняться, – ответила я. Я щелкнула затвором и сломала его.

– Я привык к тому, что ты «стреляешь» мячом, – заметил Мико.

–Я должна это делать, если решу когда-нибудь вернуться к игре, – сказала я. И вздохнула.

– Я бы тоже пострелял, – отреагировал Мико. – Не по банкам. Я имел в виду – мячом.

– Нет, – отрезала я.

– Тебе нравилось, когда я приходил к вам играть в «отними». Ты была тогда совсем маленькая.

– Но я больше не маленькая, – проговорила я. – Кроме того, это не твой вид спорта.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он был такой... Даже дырки на его джинсах выглядели супер.

– Я хочу этим сказать, что легко справлюсь с тобой. Не обижайся. Ничего личного.

Мико запрокинул голову и рассмеялся.

– Тащи свой мяч, девчонка.

– У меня нет настроения играть.

– Понимаешь, теперь уж я не могу отступить. Ты бросила мне вызов как мужчине.

– Я же сказала, что не хотела тебя обидеть...

– Давай же, неси мяч.

Я поставила ружье и направилась в сарай. Я не открывала дверь туда с тех самых пор, как случилась трагедия, и теперь у меня бешено колотилось сердце. Я быстро пересекла пыльное помещение. Мои мячи лежали в большой сумке у противоположной от входа стены. Я приказала себе не сходить с ума, да еще в присутствии Мико. Я начала дышать медленнее и процедила сквозь зубы:

– Начинаешь первым.

С этими словами я резко бросила ему мяч.