Мотылёк - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 3

Ах, как это хорошо будет! Он сделается инженером, получит место здесь на заводе, они будут жить в родном городе, среди близких, родных людей… А чтобы она не забыла этого вечера, такого важного в их жизни, он попросил ее принять от него колечко, которое будет ей напоминать о нем. И тут же надел на маленький палец Шуры скромное бирюзовое кольцо, которое до этого дня сам всегда носил, не снимая.

Милое колечко, хороший Женя. Как славно все устроилось у них! Какая светлая жизнь ждет их обоих впереди! Жизнь полная труда, смысла и красоты. Потому что ничто не может так облагородить душу, как работа на пользу человечества. А она, Шура, твердо знает, что Женя принесет пользу своим трудом людям, да и она постарается сделать тоже и с честью нести свои обязанности учительницы, когда окончит курсы. А все свободное время они будут проводить вместе: читать, вести бесконечные споры… Как хороша, как дивно хороша жизнь! Ради этого одного уже следует усердно и усидчиво заниматься долгие четыре года, аккуратно посещать лекции, тщательно вести записки их и готовиться наидобросовестнейшим образом к экзаменам.

И опять счастливая улыбка озарила свежее, юное лицо девушки, и она широко раскрыла радостно засиявшие глаза.

Между тем в вагоне стало темнее. Сентябрьские сумерки заметно сгустились. Кондуктор еще не зажигал огня, но и среди вечернего полумрака Шура успела заметить высокую полную женщину с черными, очень густыми и очень пушистыми волосами, с такими же черными глазами на выкате и с огромными золотыми кольцами, и серьгами в ушах. Очень нарядно одетая в изящный дорожный костюм и шляпу с пером, она стояла в дверях их отделения, улыбалась и кивала головой Шуре, как старой знакомой.

Сначала девушка подумала, что эти кивки и поклоны относятся не к ней и внимательно оглядела своих соседок. Но высокая незнакомка живо рассеяла все её сомнения на этот счет.

— Милая барышня, — произнесла она с чуть заметным акцентом, — вам должно быть очень неудобно здесь, в этой тесноте, а у меня пол купе свободное. Может быть вы пожелаете пройти ко мне? Там нет никого кроме меня и еще одной.

— Благодарю вас, но я, право, боюсь вас стеснить, — смутилась Шура.

— Помилуйте! Я еду с моим сыном, но он нашел своих знакомых и предпочитает их общество нашему. А моя спутница, как вы сами убедитесь, не из разговорчивых. Так что же? Если да, то я тотчас же кликну кондуктора, который и перенесет к нам ваши вещи.

Шуре оставалось только рассыпаться в благодарностях и немедленно же воспользоваться любезным приглашением дамы.

Через несколько минут Шура входила в отделение, занятое незнакомкой. Здесь уже горело электричество. Оно обливало своим прозрачно-бледным светом все небольшое купе и спящую на диване молодую пассажирку. Шура метнула быстрым взглядом в сторону последней и замерла от восхищения. То была девочка лет пятнадцати, прелестная как сказочная фея. Целый каскад золотистых кудрей сбегал ей на плечи и грудь, обрамляя нежно-белое худенькое личико… Она была одета в какой-то причудливый халатик из тонкой ткани, окутывавший всю её хрупкую фигурку, а в ушах девочки горели и переливались драгоценные бриллиантовые шатоны — серьги. Масса браслетов и колец с драгоценными камнями сияли, сверкали и переливались у неё на руках сотнями огней при свете электрического фонаря, ввинченного в потолок вагона. Девочка, по-видимому, спала, потому что дыхание её было ровно и спокойно как у спящей.

— Какая прелесть! — невольно вырвалось у восхищенной Шуры. — Кто это?

Незнакомая дама с улыбкой пожала плечами.

— Неужели вы ее не знаете? А между тем последнее время все иллюстрированные журналы полны снимками этого действительно точеного личика и очаровательной фигурки. Это маленькая знаменитость — бесподобная танцовщица босоножка m-lle Стела Браковецкая, о которой скоро узнает вся Европа.

Глава III

Маленькая знаменитость. — Грустное открытие. — Ночной разговор

Восхищенная прелестным видением, Шура не могла оторвать глаз от спящей в то время, как в голове её проносились обрывка воспоминаний.

Ну да, конечно, это — Стела Браковецкая, она отлично помнит ее! Когда Шура прошлое Рождество гостила в Москве у тетки Фани, родной сестры её отца, тетка, желавшая развлечь племянницу, свела ее посмотреть на танцы знаменитой босоножки в один из московских театров миниатюр.

О, в каком восторге вышла из театра в тот вечер Шура! M-lle Стелла была настолько же талантлива, насколько хороша собой. Каким изяществом веяло от ее танцев! Каким воодушевлением сияло прелестное лицо!

Тот вечер живо встал в памяти Шуры и ей захотелось страшно поделиться пережитым тогда восторгом со своей спутницей. И, как бы в ответ на это желание, маленькая спящая красавица открыла внезапно большие синие, похожие на васильки глаза и изумленно остановила их на Шуре. Последняя невольно подвинулась вперед и кивнула ей головой.

— Здравствуйте, m-lle Стелла, — произнесла она, не сводя с юной танцовщицы восхищенного взгляда.

Синие васильки по-прежнему внимательно-удивленно смотрели, пока золотистая головка склонилась в ответ на ее приветствие.

Тогда спутница Стеллы, вошедшая следом за Шурой в купе, опустилась на диван подле молоденькой знаменитости и принялась делать ей руками какие-то странные жесты, быстро-быстро работая пальцами. И по мере того как быстрее и оживленнее работали руки черноволосой дамы, все сосредоточеннее и внимательнее становилось личико Стеллы. Наконец она улыбнулась, и ее задумчиво-серьезное лицо на миг приняло детски-радостное выражение.

— Не удивляйтесь, пожалуйста, m-lle, — обратилась незнакомая дама к Шуре, — но, при всех своих достоинствах и таланте, бедная Стелла с детства обречена на вечное молчание… Она — немая от рождения.

— О! — вырвалось с неподдельным участием из груди Шуры, — о, какое ужасное несчастие! И такая-то красавица не может говорить!

Теперь Шуре хотелось кинуться на шею Стеллы, целовать её бледные, худенькие пальчики, говорить ласковые, хорошие, участливые слова. Но она, сдержанная и застенчивая по натуре, ограничилась лишь тем, что крепко пожала протянутую ей бледную ручку.

А Стелла все продолжала улыбаться и блестеть разгоревшимися глазками. Она радовалась, очевидно, что нашла себе подходящее общество в дороге.

— Бедняжка так одинока! Мишель, сын мой, не очень-то заботится развлекать нас в пути. А вы к тому же и возрастом подходите друг к другу, — говорила, любезно улыбаясь Шуре, спутница Стеллы. — Да, впрочем, она расскажет вам сама, — и с этими словами незнакомка протянула немой вынутую ею за минуту до этого из дорожного несессера записную книжку и карандаш.

— Вот пиши, Стелла, — сказала она жестом.

Немая девочка почти с жадностью схватила карандаш и книжку, и рука её быстро-быстро забегала по страничке белой бумаги; потом, тем же порывистым движением она протянула написанное Шуре и та прочла. «Я очень рада встретить в пути такую милую молодую особу, как вы… А то все одна и одна… Так скучно! Дива и Мишель все уходят из купе, а я сижу поневоле здесь, потому что мне уже успели надоесть любопытные взгляды. К моему горю здесь в поезде уже узнали, что едет Стелла Браковецкая, знаменитая маленькая босоножка, и пялят на меня глаза, точно я не такой человек, как все остальные. Скучно это… Ну вот, я сказала все. Возьмите теперь карандаш вы и напишите мне, потому что вы не умеете говорить пальцами, как Дива… Хотя можете и говорить. Я все слышу и понимаю».

Но Шура почему-то взяла в руки карандаш и написала, к огромному удовольствию Стеллы, о том впечатлении, которое она вынесла в Москве от её танцев.

Глаза немой девочки загорелись ярче.

«Вам понравилось», снова быстро-быстро выводил её карандашик букву за буквой. «О, я так рада!.. Ужасно рада, вашей похвале. Не удивляйтесь этому. У вас такое славное лицо, что вам-то уж верить можно. А меня так замучили, признаюсь… И все так надоело, так надоело кругом!..»