Новосёлы - Мисько Павел Андреевич - Страница 20

Чудачка, нашла чему удивляться. Я видел в цирке и не такой фокус: дядя на одних руках поднялся по канату под самый купол цирка, а ноги держал сбоку каната под прямым углом. А Женя всего три перекладины одолел, а потом полез нормально.

Вот и окно Павлушиной спальни, третий этаж… Женя вытянул ногу как можно дальше, достал носком туфли подоконник. А правой рукой не за что ухватиться. Если бы хоть сантиметров на десять рука длиннее была! Или крюк какой… Зацепился бы тем крюком за раму форточки, и всё!

– О боже мой!.. – подошла бабушка с Мариной. – И этот себе погибель ищет!

Женя подвигал подошвой по жести, наклонился к окну раз, другой. И не схватился рукой – скользко! Подцепил задником туфли перекладину лестницы…

– Ловите! – махнул ногой.

Жорин отец не поймал: туфля отскочила от его рук и стукнула Марину по голове. Марина сморщилась, но не заплакала.

– Женя так и будет под небом висеть? – спросила она.

Никто ей не ответил, все смотрели вверх.

Женя попробовал стать на жесть в носке – плохо… Сорвал и носок, протянул босую ногу, пощупал. И отклонился назад решительно, начал слезать.

– Несчастный мальчик… – сказала, подойдя, профессорша и посмотрела на Павлушу.

– Да-а… Достаётся им одним, без отца, – подтвердила бабушка.

– Нога скользит: центр тяжести никак не перенести… – сказал Женя, спустившись.

Я подумал, где у человека может быть центр тяжести, и фыркнул от смеха.

Галка повсматривалась в лицо Жени и сказала:

– Струсил?

– Сама попробовала б, если храбрая такая. Ногу не поставишь – скользит… – Женя спрыгнул с последней перекладины прямо на землю.

– И пробовать нечего! – Она стремительно забралась на выступ фундамента, взлетела, схватилась за первую поперечину лестницы.

– А-а, ты в кедах! Кабы я был в кедах!.. Резина снизу… – Женя прислонился спиной к стене дома и начал натягивать носок.

– Ладно, слезай! – крикнул Галке Жорин отец. – Сорвёшься – отвечать за тебя придётся. Лучше продолбим дырку в двери – небольшой урон.

Галка не слушала и лезла выше.

– Теперешним детям не то что чужим – и своим не укажешь! – говорила Жориному отцу бабушка. – Такие умники все стали, такие умники – хуже дураков.

Галка добралась уже до окна. И не примерялась нисколечко: шагнула на жесть подоконника, шатнулась туда всем телом – хвать руками за форточку!

– Хорошо ей, в кедах… – плюнул под ноги Женя Гаркавый.

Галка посмотрела вниз, показала Жене «нос» и просунула в форточку руки и голову, плечи… Сверкнули белыми подошвами кеды…

Мы с Павлушей бросились в подъезд.

– Ключи отдай! – остановил меня Женя, и я швырнул ему все связки.

Пока прибежали к Павлушиной квартире, Галка уже открыла дверь, встала на пороге и победно улыбалась. Но пришли мы, поднялся Жорин отец, а Жени Гаркавого не было. И улыбка Гали гасла, гасла, пока совсем не погасла.

Пошла Галка вниз хмурая. Павлуша ей даже спасибо забыл сказать.

– Схожу за инструментом, – объявил Жорин отец. – Пока принесёт новый замок, выну старый. Вот, Павлючок, сюрприз твоей матери будет, а? Не говори-и-и…

Где-то внизу, у подъезда, звали меня на два голоса бабушка и Марина:

– Женя, домой! Домой, Женька!

Бегу… Мне учить сегодня только одно стихотворение. Лафа!

НЕСЧАСТЛИВЫЙ ЧЕРВОНЕЦ

После ужина бабушка повела Марину в свою комнату – укладывать спать. А папа позвал меня в спальню-кабинет:

– А ну, давай портфель сюда!

Я принёс.

– Тэ-эк-с… Ого! Ну, дружок, пора за тебя всерьёз браться… – И шах-шах – порвал тетрадки по математике и письму. Ещё по половине тетрадок было чисто, а уже новые надо заводить!

– Не пойду в школу-у-у! – посыпались из моих глаз слезы. – Сами идите!

– Пойдёшь, как миленький. И я схожу спрошу, чем ты занимаешься на уроках.

– А меня из школы выгонят за порванные тетрадки-и!

– Не выгонят! – не совсем уверенно сказал папа. – Иди умывай свои нюни – и за работу.

Я пошел, завывая, как недавно Павлуша по лестнице.

Общая комната соединена у нас с кабинетом дверью – смежная. В общей комнате стучит швейная машина. Мама продолжает шить, не вмешивается – непедагогично спорить о детях при них же. А как только я вышел в коридор, мама сказала вполголоса:

– Иван, какая тебя муха сегодня укусила? Порвал бы хоть по одному письму, если так уж руки чесались. А задачки придётся снова решать, снова намажет.

– Если хоть одна помарка будет, ещё раз перепишет… – Папа грохнул стулом: наверно, подвигался ближе к столу.

Это была Жорина идея – сделать уроки на переменах, чтоб больше времени осталось на пещеру. Если б я знал, что так всё кончится…

Упражнение по письму я переписал хорошо, буква в буквочку. Даже самому понравилось. А папа посмотрел и ничего не сказал.

Обидно… Зачем тогда я так старался?

Когда я сделал один столбик примеров по математике, кто-то позвонил в дверь.

В кабинет через минуту вошла мама.

– Друг твой просит, чтоб вышел… Секреты какие-то.

Я вышел, и Жора сунул мне в руку пять рублей и пятнадцать копеек – сдачу с десятки.

– Вот, видишь, руки в масле… И замок был измазанный, и ключи – еле оттёрли. Четыре рубля и семнадцать копеек стоит.

Четыре так четыре… Я сунул деньги в нагрудный карманчик рубашки и захлопнул дверь перед его носом. Некогда с ним болтать. Небось у него целы тетрадки и по письму, и по математике.

Интересно всё-таки, сколько стоит новый замок? Ну, предположим, четыре рубля и семнадцать копеек… Так сколько тогда должно быть сдачи? Разве столько, сколько он мне вернул?

Я списал в тетрадку ещё один столбец примеров. В нём почему-то на один пример оказалось больше. А как в задачнике? Нет, в задачнике столбики ровные, как подрезанные. Что за чудо?

– Уснул? – отложил папа газету. – Что это за «десять р»? А «4,17» откуда взял? Дроби, да ещё десятичные… Во втором классе такого не проходят.

– Вот задал работу хлопцу!.. – не выдержала мама. – Ему уже спать пора.

Я сразу зевнул во весь рот. Вот видите, спросонок всё написалось. А спросонок не только «десять р» – любую чушь напишешь. Интересно, догадается папа, что Женя Гаркавый оставил тогда ту десятку мне?

Тр-р! – вырвал папа страницу из новой тетрадки по математике… Защипало глаза: третий раз надо задачки переписывать! А сколько уже раз за день слезы?

Хорошо, что хоть про «десять р» не расспрашивает…

– А когда я стих… стихотворение буду учи-и-ить?.. – завёлся я опять.

– Ночь впереди. Мы ляжем спать, а ты иди на кухню или залезай в ванную и учи!

– Что ты говоришь, Иван! – опять не выдержала мама. – Поучай, наказывай, но не издевайся!

Папа промолчал.

Шлёпают тапочки – из ванной выходит бабушка. Ко лбу у неё прилипли пряди волос, мокрые руки отставлены в стороны.

– Постирать постирала, а высохнет ли до утра? Это же надо додуматься: ковыряться в земле в школьном костюме! Сними рубаху, простирну заодно…

– Я встану пораньше, утюгом досушу. Обормот несчастный… Всей семьёй не можем на него настираться и насушиться, – сказала мама.

Стянул быстрее рубашку. Я мог бы и майку снять: меня уже бросало в пот от этих задачек.

В ванной, слышно, что-то звенит, падает в воду – тёх! тёх!

– О-о, да у него тут настоящая сберегательная касса! – слышится удивлённый голос бабушки.

Идёт быстренько сюда – и прямо к папе.

– Что это такое, Иван? – разжала она кулак перед его носом. На ладони лежала смятая мокрая пятирублёвка и несколько медяков. – Ты знаешь, я не вмешиваюсь в воспитание. Но если по столько давать ребёнку денег, кто из него вырастет?