Грот афалины - Мисько Павел Андреевич - Страница 11

Матросы поволокли отца по трапу, босые ноги его стучали пятками по каждой прибитой поперечине, обдирались до крови. Скатился за ним и Янг… Матросы бросили отца на песок – и бегом на катер, подтянули за собой сходни. А тот рыжий, что оставался на катере, поднял забытый Янгом узел и, раскачав его, швырнул на берег. От рывка узел немного развязался, и некоторые вещи, не долетев до берега, упали в воду, их начал волочить туда-сюда, колыхать прибой. Янг не бросился спасать вещи. Он поворачивал в этот момент отца, вытирал песок с лица, кричал, как глухому. И не мог дозваться, отцовы глаза оставались бессмысленными, он тяжело дышал. Янг давился слезами в отчаянии: что делать?

– На… Положи ему на голову… Может, полегче станет… – услышал Янг голос отца Мансура. Тот держал какую-то одежину, подобранную в прибое, с нее стекала вода. Отдал – и пошел к группе сельчан под деревьями.

Янг немного протер ею лицо отцу, потом приложил ко лбу. Отец задышал ровней, закрыл глаза.

Янг огляделся по сторонам: катер отошел уже далековато, грохот мотора едва долетал сюда. Изгнанники с Биргуса сидели под пальмами понурые, согбенные горем. Никто не знал, что делать, куда податься… Никто их тут не встречал, никто не ждал. От ближнего деревянного причала шли рыбаки, они только что выгружали с баркасов и лодок сети и рыбу. Подходили и спорили, стоит ли подходить, надо ли помочь новичкам. «Это не мусульмане. Пусть этим пришельцам их Вишну помогает, а не мы…» – «Для нас самих нет работы, а теперь еще и эти…» – «Что вам – жалко какой-то рыбины?» – «На всех не наловишься, и так сети пустые».

Рыбацкие лодки с треугольными разноцветными парусами стояли и возле деревянного причала, и лежали уткнувшись носом в песчаный берег. Много их еще и подходило к берегу, весь простор широкого пролива между островами был испещрен ими, и эти лодки были похожи на жуков-водомерок, которые как-то ухитрились держать над собою по листочку-парусу. За ножки жуков легко можно было принять поперечины, которые торчали с лодок справа и слева или в одну сторону – с балансирами, бамбуковыми стволами. Янг заметил, что среди парусников стремительно режут воду большие моторные вельботы, направляются сюда – возможно, тоже с Биргуса.

Рыбаки, подойдя, постояли возле биргусовцев – сдержанные, с каменными лицами. Говорили скупо, холодно: «Вам бы на Главный проситься. Там города есть, заводы. Там работу легче найти…» – «Куда вы тут денетесь? Тут и земли свободной нет…» – «Их же силой вывезли… Разве не видите? Нет за ними вины», – слышался единственный сочувственный голос. Рыбаки повернулись, ушли. Только один положил у ног старой женщины толстого, почти круглого, тунца, килограмма на два. Ушли опять к лодкам, где все еще суетились женщины и дети, собаки и птицы.

С разгона врезались в песок вельботы, с которых тоже начали сгонять биргусовцев, сбрасывать их нищенские пожитки. Янг увидел наконец Туна и Натачу. Приехали! Тун нес набитый чем-то мешок, а Натача – младшую сестричку и черный лакированный жбан-урну с прахом предков. Такая посудина должна быть и в Янговом узле. Все хинду из их деревни не хоронили умерших в могилах, а сжигали, этим занимался бомо на своем мысе, возле воды. Янг выловил из воды узел – не выпал ли жбан-урна? Это было бы ужасно – потерять семейную святыню. Тогда у человека вообще обрываются все корни, которые соединяли его с жизнью предков, с той землей, что вскормила их самих.

Есть урна, слава всемогущему Вишну!

– Ну, куда вы надумали? – Натача отдала матери сестричку, подошла к Янгу, опустилась на песок, подогнув колени. – Мой отец говорит, что надо всем вместе идти к правителю острова. Так ему сказал тот чиновник на Биргусе. И чем скорее, тем лучше, так как сегодня и из других селений привезут людей.

– Не знаю… Ничего не знаю… Отец… – кивком Янг показал на отца, и крупные слезы покатились из его глаз. А так не хотелось показывать свою слабость перед этой девчушкой! Сдавленные рыдания распирали его грудь, спазмы перехватывали горло. И Натача, совсем как мать, погладила его по голове, хотела даже и нос вытереть, но Янг не дался. Много себе позволяет! Пусть идет своим сестрам вытирает. Чернопузые все, курчавые – негриты, в мать пошли. А отец их, Амат, – хинду, как все биргусовцы.

– Бери отца под другую руку, пойдем, – в голосе Натачи было больше решимости, чем у Янга и даже взрослых односельчан.

– Подожди… – Янг быстренько закрепил на спине узел. – Папа, вставай! Папа, пошли! – затормошил он отца.

– Дядечка Ханг, ну, дядечка Ханг! – Натача и Янгова отца ласково гладила по голове, по щекам. И тот послушался, встал на дрожащие ноги.

– Может, ты моя дочушка? Только я не помню, когда ты родилась, когда выросла… Янг, ты видишь, какая у тебя сестра? – отец начал радостно озираться. – А где же мать? Пусть бы и она полюбовалась. Янг, позови мать!

– Она скоро придет! Она придет… – Янг отвернулся, до крови закусил губу, чтоб снова не расплакаться.

Все, кто сидел под деревьями, повставали, уже было за кем идти. Натачин отец взял на руки старшую девочку, созвал людей.

– Скорее к правителю острова! Он поможет, спасет нас! – с надеждой загомонили биргусовцы.

Долго пришлось блуждать по раскаленным от зноя улицам Компонга, пока добрались до резиденции правителя. Не у кого было хорошенько расспросить о дороге. Все магазины и магазинчики, кофейни и лоточки были закрыты – жара! Дремали в тени пальм на своих трехколесных колясках велорикши-беча. Все живое попряталось от солнца в тень, ждало спада жары и влажной духоты. Только вечером снова начнет оживать город. Пришлось и беженцам забиться под кусты и деревья в небольшом скверике перед домом правителя и ждать вечера, так как на их стук вышел хмурый охранник с карабином и сказал, чтоб не барабанили напрасно, иначе он применит оружие. До шести часов вечера определенно никого не будет. А будет ли в шесть и позже – тоже неизвестно. «Ждите!»

Охранник сказал правду: не дождались правителя острова и после шести часов. Люди, проходившие мимо их лагеря, объясняли, что обычно по вечерам правитель ездит на Рай повеселиться: там ведь тьма-тьмущая всяких баров и ресторанов, разных веселых заведений.

Впустую прошел и следующий день. Часть беженцев рассеялась – плюнули на все, начали искать свою судьбу сами. Пошла куда глаза глядят и семья Мансура, затерялась в Компонге. Но вместо тех, что не выдержали, явились новые несчастные, из других деревень Биргуса. Янг не мог отойти даже попрошайничать, боялся оставить отца одного, чтобы не наделал беды: старик совсем стал беспомощным, хуже ребенка, ничего не понимал.

Кормились тем, что приносила Натача с базара. Чек, который дал чиновник по указке Ли Суня, Натачин отец обменял в городе на деньги. Отдал их Янгу и попросил тратить экономно, ведь еще неизвестно, где придется приклонить голову. Да и надо будет показать отца врачу. А кто захочет смотреть больного без денег?

Дождались правителя только на третий день. Он принял делегацию старейших мужчин. Янгу никто не рассказал толком о том, что говорилось у правителя. Но мальчик сам многое понял: люди, не таясь от детей, спорили, куда лучше податься на поселение – в горы или на северное побережье Горного, в джунгли. Горы всех пугали. Может, лучше отправиться в джунгли, расчистить место поближе к воде, к океану?

На следующий день собираться в дорогу начали на рассвете. Чиновник-мусульманин, по виду малаец, переписал всех, кто еще оставался возле дома правителя, и сел на ишака: «За мной!» Никакого инструмента или вещей проводник-землемер с собою не вез. Но так и не слез с осла всю дорогу, не подвез даже малого ребенка.

Сразу за городом слева и справа пошли кокосовые и чайные плантации, изредка попадались деревеньки с хижинами на сваях и крепкие дома фермеров и плантаторов с поблескивающими табличками на воротах – «Private». Потом дорога пошла под уклон, стала грязной. Сырые мрачные джунгли сдавили ее со всех сторон, и скоро она превратилась в стежку. Как не похож был этот лес на их, биргусовский. Не узнать, какие деревья растут, все закрыты чужой листвой, увиты лианами и ротанговыми пальмами – будто чудовищными жгутами-змеями. Да и сами деревья, приглушенные ползучими растениями, выглядели страшилищами, искалеченными в неравной борьбе. Отовсюду свисали гибкие гирлянды, сплетались в непролазную чащобу. Ротанги неизвестно где начинались, может быть за десятки или сотни метров впереди, сбоку или сзади, но обязательно доползали еще и сюда, будто намеренно преграждали людям путь. Приторный, какой-то жирный запах цветов лиан и орхидей, гниение гумуса кружил голову, вызывал удушье. Роями звенели москиты, с веток падали на головы, за воротник отвратительные серо-зеленые пиявки, мигом присасывались к телу. Люди все время сгребали с себя пиявок, отмахивались от москитов. Искусанные лица, руки и ноги, открытые части тела пораспухали и нестерпимо зудели, беспрестанно кровянили укусы пиявок. Совсем пропала стежка в десяти километрах от Компонга.