Острова пряностей - Северин Тим - Страница 3

Книга Дарвина имела огромный успех — в течение ближайших 13 лет она выдержала шесть переизданий, что и заложило прочный фундамент его всемирной известности. В своей книге он признал работу Уоллеса новаторской, но с годами все реже и реже упоминал о своем невольном соавторе, рассказывая о «своей системе». Вскоре только имя Дарвина осталось непосредственно связанным с теорией эволюции и естественного отбора, или «выживания сильнейшего», как назвал ее шестью годами позже философ Герберт Спенсер. Этой теории суждено было стать одним из наиболее важных научных открытий той эпохи. «Происхождение видов» называли «книгой, которая потрясла мир», а ее центральное положение о том, что все живые существа являются результатом постепенного развития и родственные виды имеют общего предка, со временем получило всеобщее признание после десятилетий споров, критики и даже неприятия. Теперь представление о медленной, но неуклонной эволюции играет доминирующую роль в нашем воззрении на устройство окружающего мира. Но мы редко вспоминаем о том, что изначально эта идея была представлена небольшой группе ученых в Лондоне как теория Дарвина — Уоллеса.

Фотография А. Уоллеса, сделанная в Сингапуре

Примечательно, что Уоллес во всей этой ситуации не усмотрел ничего несправедливого. Его великодушие было потрясающим и граничило с наивностью. «Я всегда буду утверждать, что эта идея была Вашей и только Вашей», — писал он Дарвину, который, естественно, беспокоился, не зная, как Уоллес отнесется к решению, принятому от его имени, но без его ведома. Но на самом деле причин для беспокойства у него не было, так как Уоллес считал, что его статья просто не была бы напечатана без вмешательства такого влиятельного человека, как Дарвин. Он был уверен, что идея, высказанная никому не известным ученым, осталась бы незамеченной. Более того, когда Уоллес в конце концов написал книгу по теории эволюции, он сам назвал последнюю ни много ни мало дарвинизмом. Когда Уоллес наконец вернулся в Англию спустя три года, его единственным желанием было продолжить работу над составлением каталогов и описанием столь любимых им насекомых и птиц. Только когда эта работа значительно продвинулась, он приступил к написанию истории своих многочисленных экспедиций по Юго-Восточной Азии и публикации теории о распределении и разнообразии видов, привезенной из дальних стран. Чтобы никто не воспринимал эту замечательную, увлекательнейшую книгу как заявку на соперничество, он посвятил ее Дарвину со словами: «В знак личного уважения и дружбы, а также для выражения моего глубочайшего преклонения перед Вашим гением и трудами».

Уоллес вернулся из Юго-Восточной Азии, но остался в тени Дарвина — таков был его сознательный выбор. Он предпочел увековечить свое имя с помощью книги «Малайский архипелаг», которая и стала настоящим памятником этому поистине необыкновенному человеку.

Уоллес не вписывается в типичный образ землепроходца времен викторианской Англии — эдакий покоритель Африки с ружьем в одной руке и Библией в другой, дабы охотиться на животных или души местных жителей. Он не искал истоков великих рек и не взбирался на вершины гор. Африка — огромный и, за исключением узкой полоски вдоль побережья, практически неизведанный континент, — разумеется, представляла собой для исследователя задачу совершенно иного рода, нежели Индонезия, состоящая из огромного количества островов. Более тринадцати тысяч островов протянулись вдоль экватора, в морях, чьи воды уже сотни лет бороздили корабли из Китая, Южной Азии и — в более близкие Уоллесу времена — из Европы и Северной Америки. Некоторые из островов, например Борнео и Новая Гвинея, достаточно велики, поэтому проникнуть во внутренние районы ученые смогли лишь сравнительно недавно. Другие острова размером едва ли превосходили среднее английское графство, но тем не менее здесь выросли большие богатые города со сложной самобытной культурой, хорошо известные купцам и путешественникам еще со времен Христа. Возможно, самой яркой особенностью этого огромного, раскинувшегося по нескольким морям архипелага было огромное культурное разнообразие, где-то общество стояло на высокой ступени развития, а где-то еще царил каменный век. И хотя большая часть Индонезии ко времени экспедиции Уоллеса являлась колонией Голландии, во многих местах власть колониальной администрации была чисто номинальной. Уоллес побывал там, где прежде ни один европеец не задерживался более пары дней; месяцами он жил бок о бок с туземцами, для которых белый человек был в диковинку.

Но Уоллес представлял собой исследователя совершенно особого типа не только из-за различий между Африкой и Азией. За ним не тянулась вереница носильщиков, тяжело нагруженных скарбом, необходимым для обеспечения удобства «белого господина». Уоллес больше заботился о том, чтобы у него всегда был достаточный запас оборудования для составления энтомологических коллекций, чем о собственном комфорте. Когда ему было нужно, он нанимал несколько человек из местных жителей, а его постоянным компаньоном был Али — малаец, которого Уоллес научил стрелять птиц и ловить сачком насекомых, а сам учился у него малайскому языку. В этом отношении Уоллес разительно отличался от своего современника Генри Стенли, исследователя Африки. Если Стенли требовалась лодка, он нанимал людей, которые тащили ее в полностью собранном виде через пустыню в нужное место; в аналогичной ситуации Уоллес покупал за несколько шиллингов маленькую старую лодку у туземцев, брал пилу и стамеску и, засучив рукава, сам доводил до ума каюту — он умел работать с деревом. Уоллес не рассуждал о религии и не предпринимал попыток миссионерской деятельности. Из оружия он предпочитал дробовик[3], заряженный мелкой дробью для охоты на птиц, изучением которых в основном и занимался. Единственный случай, который можно рассматривать как охоту на крупного зверя, имел место на острове Борнео, когда Уоллес застрелил несколько орангутангов. Если ему приходилось убивать безвредных и беззащитных животных, он испытывал глубокое сожаление. Обнаружив среди застреленных животных кормящую самку, он отыскал осиротевшего детеныша и попытался самостоятельно его вырастить. Он кормил детеныша молоком из пипетки, укутывал в пеленки, купал и даже отыскал ему ручную обезьянку в товарищи по играм. К огромному огорчению ученого, маленький орангутанг умер от дизентерии через несколько недель, но за это время он успел привыкнуть засыпать у своего хозяина на груди, вероятно, принимая густую бороду Уоллеса (характерная примета викторианской эпохи) за шерсть матери.

Больше всего Уоллеса отличало от современников отношение к самому себе. Он писал о себе как о неуклюжем очкарике, который пробирается через густой подлесок в поисках бабочек и жуков, спотыкаясь о коряги и смахивая с лица паутину, — объект насмешек соотечественников, не понимающих, как можно заниматься такой чепухой. Этот застенчивый, мягкий человек был слишком скромным. Неизменно доброжелательный и исполненный оптимизма, он увлеченно изучал острова Юго-Восточной Азии, не причиняя никому вреда и оставаясь в добрых отношениях с аборигенами. Сегодня Индонезия — независимая страна, изжившая колониальное наследие. Но к Уоллесу, чье пребывание здесь пришлось на самый расцвет колониальной эпохи, местные жители (те, кто о нем знает, конечно) относятся с уважением и любовью. При этом тех, кто о нем знает, в Индонезии на удивление много — дело в том, что в индонезийских школах в программу обучения входит еще одна теория Уоллеса, которая объясняет, почему Индонезия стала местом встречи видов животных, прародиной которых была Австралия, и азиатских видов. В отличие от индонезийцев, большинство европейцев вообще никогда не слышали имени Уоллеса.

Таким образом, главной моей целью путешествия по Моллукским островам было еще раз «вытащить на белый свет» Уоллеса. Его имя было мне давно известно, но в основном из-за «линии Уоллеса», названной в его честь и разделяющей фауну Азии и Австралии. Только после изучения карты Индонезии я понял, насколько обширный район исследовал Уоллес в ходе своих экспедиций. Тогда я заинтересовался его книгой «Малайский архипелаг» и уже через несколько страниц почувствовал удивительное, ни с чем не сравнимое обаяние личности автора. Мне захотелось сделать что-то, что помогло бы увековечить память об этом замечательном, искреннем и по-настоящему добром человеке. Мне настолько импонировали его личные качества — добродушие, скромность и открытость, что я задумал экспедицию, подготовка которой должна была занять два года, а осуществление — несколько месяцев напряженной работы. Основой моего плана была идея пройти по следам Уоллеса, посетить острова, где он провел большую часть своих исследований, причем сделать все это на прау — небольшой парусной лодке, традиционном судне малайцев. Передвигаясь на судне того же типа, который использовал сам Уоллес в некоторых своих экспедициях, я рассчитывал, образно говоря, закрыть брешь между нашим временем и викторианской эпохой, прочувствовать в полной мере те условия, в которых проходили экспедиции Уоллеса, чтобы образ странствующего натуралиста стал более четким и определенным.