224 избранные страницы - Мишин Михаил - Страница 30

Ответ: Неправда.

Народ понимает: неправда. – Значит, оклад еще меньше.

Никто ни во что, никто – никому. Как жить? На что опереться? Должно же быть что-то незыблемое!

– Вы демократам доверяете?

– Я что, больной?

– Может, тогда коммунистам?

– Я что, два больных?

– Значит, вы за диктатуру?

– Я что, госпиталь?

– А какой же выход?

– А у меня бутылка с собой.

– Не верю.

– На, гляди.

– Этикетке не верю.

– Ну, глотни!

Глотнул – не поверил. Повторил – легкая вера пошла. Еще повторил… Проснулся – голова горит, руки трясутся. Вокруг все свои – синие фуражки, белые халаты.

Тогда поверил – действует, без обмана. Значит, есть еще вера. Есть правда на земле, есть еще пока.

1991

Грани

Была у одного мечта – стереть грани. Между городом и селом, между мозгом и мускулом, между кукурузой и желудком.

Мечтатель не дожил, но греза сбылась – в части искусства.

Тут уже стерты не только грани, но память, что они были. Что была черта, отделявшая количество художников от качества художества.

Сегодня ни качество никого не интересует, ни количество. Граней нет – есть рейтинг. У этого рейтинг опять упал. А у того никогда и не поднимался. Этот небритый рейтинг прополз в искусство из шахмат и сексопатологии. Там он определял достижения – здесь он их за­меняет. «В последнем хит-параде Даниель по рейтингу сравнялся с „Ариэлем“». Да, один из них певец, а второй – стиральный порошок №1 в Европе. Ну и что – поют одинаково.

Рейтинг торжествует, грани стираются. Хотя с разной скоростью.

Грань между скульптурой и тем, что этот парень налепил у нас на каждом углу, еще видят все, кроме давших деньги. Грань между балетом и отсутствием координации уже и за деньги никто не видит. Да какая грань – тот Моисеев и этот Моисеев. Упразднилась разница между провалом и триумфом, хотя в случае провала банкет длится дольше.

Путь от великого до смешного был один шаг – и мы этот путь прошли. На окружающих нельзя смотреть без смеха – настолько все уверены, что они великие. Хотя ты-то знаешь, что великих – всего двое. Первый – ты, второй – ты в зеркале. Так что скромность творцов уже просто за гранью.

– Ты фильм видел?

– Нет.

– Идиот! Потрясающе! Грандиозно! Зал рыдал!

– А чей фильм?

– Мой!!!

Все это – на фоне неуклонного стирания в искусстве грани между мужским и женским. Процесс обоюдный. Навстречу отрядам перебежчиков-мужиков несутся эскадроны баб-дезертирок. Некоторые так часто меняют ориентацию, что уже вконец запутались и даже не знают, с какой стороны садиться в телепередаче «Про это». (Скорбный диспут тех, кто этого не может, с теми, кто этого не хочет, при участии экспертов, плохо помнящих что это такое)

Где исчезают грани, возникают смежные профессии. Импрессарио в законе. Продюсер-авторитет. Гастрольная деятельность жива только усилиями региональной братвы. Пацаны-меценаты встречают, поселяют, организуют аншлаг и не скрывают уважения в сауне.

– Какие люди, блин. Народные артисты. Моя Людка от тебя – кипятком!..

Такой душевности художник не видал со времен Третьякова. Новые братки отличаются от старых администраторов тем, что, во-первых, больше платят, во-вторых, меньше пьют, в-третьих, выпив, могут от любви и замочить, о чем потом пожалеют, но лучше сесть на поезд, не дожидаясь.

Но и бояться, во-первых, глупо, во-вторых, поздно. Ибо грань между братвой и богемой стирается на глазах. Уже сейчас по виду не понять – кто из зоны, кто из ВГИКа. И те и другие в татуировках, и те и другие целуются при встрече. Конечно, братва пока не так сильно матерится, а богема пока не называет друг друга «брат». Ничего, сойдет на нет и эта мелкая грань.

И воплотится в житуху мечта – чисто конкретно.

Все люди станут – братья.

1998

Сезон большой малины

«Не с-с-ыпь мыне соль на р-р-рану-у-у!

Не гав-варр-ри навызыр-рыд!..»

Как можно говорить навзрыд, неясно. Ну и плевать. Главное, шикарно. Главное, душа го­рит. Или болит, что ли.

Гимн времени – блатная песня.

Раньше она была частью музыки, как зона – частью территории. Сегодня территория съежилась, потому что расширилась зона.

Музыка, язык, житуха – все приблатни-лось. Повсюду свои паханы, свои шестерки. От детсада до крематория. Кожаная куртка – золотая цепь. Куда ни плюнь, хоть в ту же музыку.

Сцену делят как территорию рынка.

Первая звезда. (Второй звезде) Концерт заканчиваю я, ты понял?

Вторая звезда. Скорей сам кончисся.

Первая. Я – звезда!

Вторая. Ты звезда? Это я звезда! А ты к звезде рифма!

Первая. Кьяяаааа!!! «И ногой в кадык».

Вторая. Бах! Бах! Бах! «И пулю – в кишечник».

И всплакнут кореша художников:

– Не сс-с-с-ыпь мне с-с-ссоль на рррррра-нуууу-у!..

Бельканто, бля.

Писатели, на кодлы разделясь, друг другу предъявляют козью морду.

– А ну, канай с моего кабинета!

– Сам растворись – это наша хаза.

– Что? Ай, братки, держи меня! Ай, замочу гада, чучело пожгу!

– Къяяаа!!!

– Бах! Бах!!!

Инженера душ.

Экономика подзаборная, политика подворотная, культура ботает по фене. В тексты указов хочется вставлять пропущенные междометия. «Постановление, падло, об усилении борьбы, бля, с преступностью».

Детям в школе дали слова: «мальчик», «с горки», «съехал», «крутой». «Составьте фразу». Как один составили: «Крутой мальчик съехал с горки».

Споров и дискуссий нет – везде разборки. В ларьке – разборка, на телеке – разборка, в думе разборка в первом чтении.

– Братаны! Этот премьер, он на кого тянет? Он на законников тянет! А ну, голосни ему по темени!..

– Только голосни, я авторитета кликну! Референдум сбоку – ваших нет!

Сиплое время разборок, и во всех ты лишний. И говорить об этом можно только языком подземных переходов. Да другого уже и нет. Жуем все баланду из матерных корней и латинских суффиков. Там, бля, префектура, тут, бля, дефолт.

Эти орут, народ в кризисе, те орут, народ на подъеме! А народ латынь до конца не понимает, но предчувствует точно: опять кто-то крупно сворует.

Почему за бугром жить легко? Потому что все четко – одни честные, вторые – воры, третьи – в полиции, которой первые платят, чтоб она ловила вторых. Каждый при своем. А тут уже не понять – кто кого ловит, кто кому платит, кто у кого ворует… Все смешалось в диком доме… Профессия перекупщик краденого у нас изжила себя – некраденого в стране больше нет.

Время канает вперед, друганы вы мои огневые.

Прямиком туда, где под напором зоны территория наша сожмется в последнюю точку. Где в крутейшем кабинете под сенью башен и звезд сойдутся всенародные авторитеты. Кожаная куртка, золотая цепь. И понесется над страной заветное:

– Не сссыпь мне ссс-соль на ррр-рану-у-у! А фраера, вроде нас, подхватят:

– Не гавар-ри навызырррыд!..

Подпевать будем стоя руки по швам, как поют гимн.

Гимн демократии, победившей в последней разборке.

1993

Элитарный эксклюзив

В бывшей жизни было всего два супера – суперобложка и суперфосфат. Все было четко: есть суперобложка – сыт писатель, нет суперфосфата – голоден читатель. Ну, была еще, конечно, супердержава, как называл нас потенциальный противник за способность распить ракетное топливо прямо на боеголовке. Но вот грянуло, дунуло – держава испарилась. Остались от нее только боеголовки и этот «супер», прилипший к родному языку, как «Дирол» к своему проклятому ксилиту.

Не рынок, а супермаркет. Не поезд, а суперэкспресс – хотя с тем же запахом туалета. Надежных банков нет – остались только супернадежные, поэтому постоянно не хватает следователей. Выйдешь на улицу – людей нет. На мостовой сплошь супермены, на панели – супервумены.