Северяне - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 9

Славята не мог поверить, что она посмела ослушаться отца.

– Черная! Княжна! – крикнул он своим зычным голосом, надеясь остановить девушку.

Но она только оглянулась, прикинула глазом расстояние между собой и Славятой, который уже гнался за нею, и еще сильней дала шпоры коню. Она не хуже Славяты знает леса, тайные укрытия. Только бы дружинники отстали… Не дастся она в руки Славяте. Скроется в лесной чащобе, а там будь что будет!

Сначала Сокол не мог оторваться от погони. Буланый конь Славяты несся за ним во весь опор. Но вот Славята оглянулся, видит, дружинники совсем отстали. А княжна с каждым мгновением все дальше и дальше. Холод обдал сердце бывалого воина. «Сбежит проклятая девка! – заметалась тревожная мысль. – Перед князем и перед дружиной опозорит. Схитрить надо!»

– Черная! – закричал он. – Да остановись же… Я не все тебе сказал. У нас с князем сговор!.. – Славята обозлился: княжна вот-вот ускользнет из рук.

– У нас с князем сговор! – еще громче и уже в отчаянии заревел он. – Остановись!

Теперь она услышала слово «сговор». Обернулась, сурово крикнула через плечо:

– Против меня?

– Да нет же, против хозар!

Какое-то время оба молчали. Кони неслись вперед. Славята ждал. Княжна размышляла.

– Клянись! – услышал он наконец ее голос.

– Клянусь! Честью ратного мужа клянусь!

– Жизнью клянись!

– Клянусь жизнью! – задыхаясь, прохрипел Славята, теряя уже и голос и терпение.

Черная, видно, решилась выслушать княжьего посланца. Сокол замедлил галоп, потом, сделав крутой поворот, остановился на обочине.

Славята тоже осадил Буланого, вытер вспотевшее лицо.

– Будь я отцом пресветлой княжны, – тяжело дыша, зло глянул он на девушку,

– высек бы за такой нрав.

Черная, нахмурясь, молчала. Победа над Славятой, начальным человеком княжеской дружины, известным на весь Чернигов витязем, в другое время могла бы и польстить ей, но не до потех, любезных сердцу, было ей сейчас.

– Останови дружину, – сказала Черная. Она не доверяла, остерегалась западни.

Славята дал знак дружинникам.

– Так какой же у вас с отцом сговор? – спросила она, поглядывая то на Славяту, то на его дружинников, остановившихся невдалеке.

– Княжна должна дать ответ хозарам.

– Что?! – резко дернулась в седле Черная. – Вот это и вся премудрость сговора? Неужто отец не знает, каков может быть мой ответ? Неужто в Чернигове некому за меня постоять?

– Не обижай, княжна, воинов северянских, – угрюмо отозвался Славята. – Каждый из нас готов голову сложить за честь твою. Но…

– Что «но»?

– Не время. Нужно пока что обойтись без сечи… Девушка помолчала, обдумывая его слова.

– И князь не знает, как это сделать? Ведь он может не согласиться на мой брак с каганом!

– Княжне это легче и сподручней. А князь сошлется на тебя: ребенок, мол, еще она, не хочет – и весь тут сказ.

Черная была в том возрасте, когда взрослые еще не отвыкли от ее проказ и озорства, по привычке смотрели как на девочку, а девочка уже косо поглядывает на свое детство и тешится гордым именем взрослой. Потому-то слова витязя поначалу разгневали княжну. «Как смеешь! – хотела она крикнуть. – Ко мне сваталось вон сколько князей!» Но не крикнула. Проглотила со зла слюну и, дав шпоры Соколу, вовсю погнала его по дороге.

– Хорошо! – гневно бросила на ходу. – Я отвечу хозарам! И за себя и за мужей ратных!

VII. ИГРА С ОГНЕМ

В просторном зале свежо и уютно. Солнце только-только поднялось. Не то что припечь – нагреть не успело умытую росами землю. Во дворе дубы раскидистые, вековые, за двором – роща. Начинается она сразу за Стрижнем – высокая, темно-зеленая, даже черная в тени. Будто стеной окольцевала Чернигов и как страж караулит под древними стенами, охраняет покой горожан.

Окна в тереме высокие, светлые; стены сплошь покрыты украшениями. Смотришь прямо – Оленьи рога красуются меж выгнутых дугою арок передних окон; оглянешься назад – дорогое оружие поблескивает золотом, драгоценными каменьями, умело вставленными в рукоятки. Посредине – два червленых щита, по бокам – острием к острию знаменитые франкские мечи, а сверху над щитами – луки и стрелы боевые. По обе стороны, по простенкам, – снова оленьи и турьи рога, а на них чучела лесных птиц Северянщины.

В тыльных углах зала – очаги, выложенные из камня: один с жертвенником, другой для обогрева. Но больше всего привлекает хозарских гостей роспись черниговских умельцев на стенах. На одной изображен поединок князя с туром, на второй – соколиная охота. Да с каким мастерством! Привыкшим к роскоши хозарам не верится даже, что это Чернигов, который считают они захудалой берлогой. Распластавшись в воздухе, перескакивают через бурный поток лихие кони; люди, будто живые, занесли над головой булатные мечи. И кажется, вот-вот закричат они, шумом и свистом, стуком мечей заполнят этот зал. А вот сам князь схватился с туром, пытается свалить его, пронзив широкую грудь зверя копьем.

Хозары щелкают языками, расхваливают мастерство умельцев, а особливо князя, мужественного и славного воина, хозяина всех этих сокровищ.

Черный хоть и рад похвале, про себя думает: «Лебезят, поганцы, передо мной, а сами ждут не дождутся прихода княжны! Хитер чаушиар, вкрадчиво обволакивает подобострастными да льстивыми речами. Но ему не перехитрить князя. Черный и не в таких тенетах побывал, да сумел выпутаться, а здесь, дома, и подавно. Вот только бы доченька не сплоховала».

– Говорят, дочь вся в отца, – словно угадывает чаушиар княжьи думы, – смела и охоту пуще всего любит.

– Терпение, славный муж, – улыбается Черный. – Сейчас ты увидишь ее собственными глазами. Вот-вот подойдет княжна. А мне, как отцу, сделай милость, поведай, когда и от кого прослышал каган о моей дочери?

– Великий князь! – искренне удивился хозарин. – Как можешь ты не знать? Дочь твоя красавица, всему миру о том ведомо. А красу, как солнце в небе, от людей не скроешь. Даже в лесах Северянщины не спрячешь, – лукаво подмигнул он Черному. – Разве даром скакали в Чернигов князья: из древлян, из вятичей, радимичей[22] и из других земель. Хе-хе… Красота, мой князь, заманит и в болото, не то что в лес;

– Но ведь каган не видел моей дочери. Как мог он положиться только на слухи?

– Эх, князь! – укоризненно покачал головой чаушиар. – Разве только на слухи? Каган наш – посредник между небом И людьми. Ему оно указывает нареченную.

Черный хотел было ответить, но в это мгновение распахнулась дверь, и на пороге появилась дочь. В легком летнем платье впорхнула она в зал веселая и яркая. Карие глаза ее светились и кроткой нежностью и насмешливым, по-детски озорным задором. А на лице – ни тени смущения, тревоги, забот. Словно мак, цвело оно в облаках белоснежной одежды, в рамке пышных черных волос. А когда она склонилась к отцу, сползла вперед длинная девичья коса, и губы ее тронула улыбка. Хозары застыли в изумлении, молча глазели на красавицу.

«Улыбка ее, как солнце на небе», – в смятении подумал чаушиар.

А Черная уже, учтиво кланяясь на обе стороны, обратилась к отцу:

– Звали меня, батюшка?

Скрывая удивление, князь смотрел на нее, глазам своим не веря. Чему радуется дочь? Неужто Славята не сказал ей, зачем звали?

– Скачешь где-то самовольно по лесам, – хмурясь, попрекнул он Черную.

– А разве нельзя? До сей поры вы не перечили тому, мой батюшка.

– Перечить и сейчас не стану, а только надо знать отцу, куда и надолго ли едешь.

– Я в Заречном была, у Миланы, на празднике Ивана Купалы.

– Вот как! – подобрел князь. – Чего же не сказала мне, что хочешь ехать в Заречье? Ну да ладно, дитятко. Поди сюда, нужна ты мне.

– Я? Зачем же, батюшка? – спросила Черная.

Князь встретился с пристальным взглядом дочери и понял: знает она, зачем нужна.

– Видишь, доченька, – показал он на хозар, которые склонились перед княжной в низком поклоне, – они прибыли к тебе из далекого Итиля…