Северяне - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 13

– А это для тех, кто поможет тебе, – бросил хозарин еще один мешочек. – У князя есть варяги[26]. Им все равно, кому служить, лишь бы платили побольше.

– Понял. Сделаю, – ответил Амбал. – Там и хозары найдутся, – угодливо добавил он, растирая освобожденные и отекшие от пут руки.

– Знаю… Завтра мы уходим отсюда. Однако ненадолго. Каган вскоре сам явится посмотреть на красавицу. Вот ты и подготовься к встрече. Не вздумай только изменить ему вторично! Сам понимаешь, какой будет расплата…

X. В ГЛУХОМ ЛЕСУ

Размахивая толстым арапником, Всеволод загонял косяк молодняка. Сытые, резвые двухлетки быстро неслись вдоль леса. Ни крики обозленного их непослушанием погонщика, ни удары арапника не могли свернуть их с избранного вожаком пути. Летят вперед, будто одно гигантское тело, которое невозможно разбить на части.

Юноша понял, что так ничего не добьется, и решил обогнать косяк, выйти ему наперерез. Только так конь его поравняется с вожаком, а вожака легче сбить, вожак послушается и голоса, и арапника.

Пришпорив коня, Всеволод как вихрь помчался вперед. Вот и Бизонов выступ – неширокая, но длинная поляна, та самая, на которой появилась когда-то княжна в сопровождении ловчих… Не вздумал бы повернуть туда норовистый конь-вожак, не оберешься тогда хлопот.

Но косяк миновал выступ. И тут Всеволод услышал чей-то крик. Он насторожился. Кто там? Кто мог забраться в эту глушь? Крик повторился. Юноша прислушался и теперь еще более удивился: звали его, Всеволода.

Он остановил своего Вороного и оглянулся: вдали, на опушке леса, стоял всадник. И в ту же минуту белогривый конь помчался на озадаченного погонщика.

Всеволод смотрел и глазам своим не верил: этот конь, эта развевающаяся по ветру белая грива! Знакомый голос всадника!

– Черная?! Княжна?

Вороной встал на дыбы, затем полетел навстречу всаднику.

Она… Ну конечно, она! Кони сближаются, вот-вот сойдутся…

– Всеволод!

Девушка осадила всегда покорного ей Сокола, протянула к юноше руки. Тот мигом соскочил с коня, подбежал, помог спешиться княжне.

– Черная! Приехала все-таки…

Она кажется ему легкой как перышко, и он готов нести ее далеко-далеко, через все пастбище, до самого жилища. Но девушка быстро встала на ноги.

– Не ждал меня? – Она оправила на себе одежду, выбившиеся из-под шапки волосы.

– Да нет, ждал. Не думал только, что так быстро наведаешься к нам.

– Несчастье привело меня, – печально молвила княжна. – Ищу защиты и убежища…

– Убежища?.. Да кто ж тебе грозит там, в стольном граде, под защитой могущественного князя?

– Хозары, Всеволод. Сватают меня. А отец… не отважился отказать кагану. Потому я и удрала сюда. Одна-одинешенька пробиралась через дебри лесные. Страх как боялась заблудиться, не найти дорогу к вам.

– Бежала? Ко мне? – дивился и радовался юноша.

– Нет у меня друзей в отчем доме, – продолжала княжна, – кроме тебя, нет верного друга на этом свете.

«Кроме меня, нет верного друга», – мысленно повторил Всеволод.

– Потому и приехала, – закончила Черная, – вся моя надежда на тебя…

– О княжна! – горячо откликнулся он. – Как хорошо, что ты вспомнила о нашем пастбище. Сюда никто не заглянет. Да и не позволю я тебя обидеть. Слышишь? Никому не позволю!

Она помолчала, потупясь, потом подняла на него благодарный взгляд.

– Я знаю, ты не позволишь обидеть меня. Но отец твой… Простит ли он меня?

– Отец?

Юноша вспомнил его обиду на князя. Что, если отец откажет? Ведь он не забыл, еще и теперь мечтает о мести…

– Ты… не уверен? – почувствовала она.

– Да нет, что ты… Отец тоже…

– Ты не уверен, – грустно повторила Черная. – Но деваться некуда: я должна говорить с твоим отцом. Нет моей вины перед ним…

Княжна по-своему поняла тогда слова конюшего: за лебедицу гневался старик. Ужели не простит теперь, когда девица ищет убежища, защиты от хозар?

– Да, да, – обрадовался Всеволод, – пойдем к отцу, расскажем ему все! Он добрый, он все поймет…

Могуч, высок и статен конь Гривань. Сядет на него Осмомысл и словно с башни озирает косяки. Далеко, далеко видно ему, а в ясную погоду – от зеленой кромки леса до самого небосклона.

Вот вырвался вперед табун молодняка, летят буйногривые, будто распластались по воздуху. Погонщик хочет свернуть их к водопою, да не может с ними справиться.

Конюший издали узнал Всеволода. Хотел крикнуть ему, что надо сделать, но только досадливо махнул рукой; не услышит, далеко скачет сын. Тут, вглядевшись, он увидел, что сбоку табуна несется еще один всадник. Кто бы это? Кто направляет несущегося в диком беге жеребца?

Косяк упрямо следует по протоптанной дороге. Вот снова поравнялся Всеволод с вожаком табуна, пытается сбить его арапником, но ничего не может поделать: вожак идет своим путем.

А всадник сближается, вот-вот поравняется со Всеволодом, выйдет в голову табуна. Вдвоем им, гляди, и посчастливится сбить молодняк, направить его к водопою.

Но что это? Всадник подает Всеволоду знак и становится во главе косяка? Не сбивает его, а ведет вперед?

Гривань, как всегда, покорен воле хозяина. Стоит не шевельнется, смотрит вдаль, на косяк. Хвост у него до самых копыт, крепкая шея гордо выгнута, колышется на ветру густая длинная грива. А застынет с высоко поднятой головой – глаз не отведешь: и сила и краса!

Оба они, и Осмомысл и конь, следят за косяком. А тем временем незнакомый всадник разворачивается и почему-то ведет молодняк на пастбище. Зачем? Что он затеял?.. Вот так чудо! Кто бы мог подумать: незнакомец ведет косяк петлей! Ловко закручивает и закручивает жеребят, чтобы сбить их в круг, из которого нет выхода. Ну и молодчина! Кто таков? Откуда взялся?

Первыми прискакали с пастбища подконюшие. Они проследили за водопоем, им можно отдохнуть перед обедом.

– Эй, братья! – окликнул их Осмомысл. – Кто там так здорово прибрал к рукам двухлеток?

– Да кто ж еще – Всеволод прибрал! – громко и уверенно ответили они.

– Э, нет, там впереди косяка кто-то другой!

– А-а… – вспомнили под конюшие. – Помощницу нашел твой сын, княжна опять к нам заглянула в гости.

«Княжна? Княжна Черная?» Конюший подобрал повод и долго смотрел в ту сторону, где всадники скакали вокруг косяка.

Девушка весело перекликалась со Всеволодом, а Осмомысл стоял как вкопанный, не двигаясь с места.

«Когда и как они сдружились? – думал старик. – Дружба… Нет, не дружба это. Сын, вишь, за лесами, за долами нашел девицу в княжьем терему. Не дружба, любовь его привела туда. А княжна… Недавно расстались, и она уже снова здесь. Через леса, болота, дебри непролазные путь-дорогу сюда нашла! Поверить немыслимо: неужто влюбилась в холопа? Боже Свароже! Княжна и холоп – безумство это! Любовь их оборвут, как сон, сердца безжалостно растопчут. Гордыня княжеская всего превыше. Им княжеская честь дороже жизни человека. Узнает князь, сведет со света сына, не простит ему дерзости такой. Пока не поздно, пока зерно больших не дало всходов, самому нужно ростки те с корнем вырвать. Первым делом – спровадить княжну, сказать ей, чтоб тайком убралась прочь, чтоб даже думать бросила о сыне. А там надежда вся на время. Оно и камень рушит, сотрет оно и их любовь…» Когда Всеволод вошел вместе с Черной в избу, Осмомысл сидел на колоде, покрытой медвежьей шкурой. Поросшее густыми волосами, лицо его словно окаменело. Сурово, неприветливо взглянул на княжну, глаза недобро поблескивали под кустистыми бровями. Девушку поразила его каменная неподвижность, и она растерянно посмотрела на Всеволода. Но тот не впервые видел отца таким.

– Батько, – начал он твердо и весело, – Черная пришла!

– Вижу, – послышался недовольный голос, а лицо у Осмомысла как было, так и осталось каменным, даже тень не скользнула по нему.

Всеволод нахмурился: «Неужто отец не приветит княжну?..»