Пир во время войны - Миронова Елена - Страница 23

И теперь отец, словно вспомнив тот день четырёхлетней давности, снова вернулся к этому вопросу. Теперь он хочет, чтобы её почитали. К чему бы это?

— Но мы и так уважаем твою дочь, — сказал Рафаэль, уважительно наклонив голову в сторону Жанны.

— Я не об этом, — покачал головой Малик. — Вы должны поклясться именем Аллаха, что будете слушать мою дочь и будете так же преданы ей, как и мне, когда меня не станет…

— Папа! — воскликнула Жанна. — Зачем ты это говоришь? Ты так молод, что можешь найти себе жену…

Присутствующие заулыбались и закивали головами.

Малик раздражённо цыкнул на них.

— Сегодня — молод, а завтра мёртв, — загадочно произнёс он непонятную фразу.

— Что за речи? — расстроилась Жанна. — И слушать не хочу!

— Клянитесь, — взревел Малик. — Немедленно! Дружеским саламом, молоком матери, жизнью единственного ребёнка, землёй родины… Клянитесь!

Жанна задумчиво держала поводья в руках. Жеребец — ахалтекинец — её любимчик, названный Пейкамом, в честь коня, выигравшего в 1999 году убийственный 120-километровый марафон вдоль МКАД, гордо нёс свою хозяйку по лесу. Пейкама подарил Малику преступный авторитет из Азербайджана. Они с Маликом много лет назад сидели в одной тюрьме. Естественно, конь был тут же передарен Жанне, которая по мере возможностей старалась не упускать шанса съездить на международные спортивные митинги коннозаводчиков. В четырнадцать лет, когда она увлеклась конным спортом, Жанне прочили большое будущее. Она готовила себя в берейторы или даже жокеи, успешно прошла техминимум. Мечтала завоевать Большой приз.

Но три года назад на тренировке девушка упала с лошади, подвернувшей ногу, и получила серьёзную травму головы. После этого Малик запретил ей появляться на конезаводе, расположенном в одной из лесопарковых зон столицы. Тем не менее своенравная дочь, ослушавшись отцовского слова, продолжала заниматься конным спортом. Но, конечно, больше не использовала галоп или рысь, предпочитая более спокойный аллюр — иноходь.

Она оплачивала стойло и содержание двух лошадей — ахалтекинца Пейкама и орловского рысака Макса. Макса она объезжала очень редко, поэтому разрешала владельцу конюшни иногда сдавать его под седло. А сама предпочитала Пейкама. Золотисто — рыжий, с высокой холкой, поджарым животом, тонкими ногами, мощным крупом он напоминал гепарда, самого быстрого зверя. Гибкостью, плавностью движений, тонкой шелковистой кожей и необыкновенно высоким поставом длинной шеи его можно было сравнить со змеёй. А из-за величественного и гордого вида Пейкама можно было сравнить с орлом. Жанна была без ума от коня, и жалела, что в момент травмы не он был под седлом. То есть, если бы это был Пейкам, то Жанна не провалялась бы в больнице почти два месяца, и не вынуждена была бы ограничивать его аллюр. Самое интересное, что высота в холке у Пейкама была такой же, как и рост его красавицы — хозяйки: 158 см .

У Жанны почти никогда не было свободного времени с тех пор, как отец привёл её на совет в первый раз.

И, тем не менее, она всегда находила пару часов, чтобы объезжать Пейкама и старичка — Макса, так неловко сбросившего её три года назад.

Но сегодня она даже не получала удовольствия от конной прогулки. Жанне надо было обдумать вчерашние слова отца. Ей не нравились слова, которые он говорил, и было непонятно, почему он их говорил.

С чего вдруг он так обеспокоен положением дел после своей кончины? Он ещё совсем не старый, физически крепкий, он никогда ничем не болел. Так почему же, ни с того ни с сего отца стало интересовать отношение главных членов его организации, то бишь Семьи, к Жанне? Почему он требовал уважения и послушания по отношению к ней? Тем более что клятва в верности Жанне, которую вчера дали все присутствующие на совете, смотрелась по — детски, как фарс, дешёвое представление. Неужели отец этого не заметил?

Жанна этого не понимала, и ей было тревожно. Она ощущала смутное беспокойство. Теперь, когда её личная жизнь налаживалась, да ещё и как, и она думала, что всё теперь будет иначе, навалились новые проблемы. И, самое неприятное, что отец напрочь отказался сказать ей правду. Жанна упорно расспрашивала его, с чего бы это ему настаивать на том, чтобы она практически сменила его на посту.

— С каждым из нас может что-то случиться, — спокойно ответил отец и обнял её. — Я только предусмотрителен, ничего больше!

Но Жанне было мало этого. Почему-то раньше он об этом даже не задумывался. А теперь созвал всех самых важных персон ОПГ, и практически приказал им, заставил почитать её…

Это было для него очень важно. Почему? Жанна уже сломала себе голову, когда вдруг подумала, что, может быть, отец просто устал, и решил отдохнуть? Грубо говоря, уйти на пенсию? И доверить ей все дела? Конечно, у него нет сына, это очень обидно для него, но он безумно любит Жанну, и воспитывал её, как мальчика…

Кроме того, его брат и племянники не подходят на пост лидера. В этом случае группировка значительно ослабит свои позиции, это понимала даже Жанна. Но почему он считает, что она сможет заменить его?

Жанна ещё долго думала об этом, но потом решительно свернула свои мысли, оставив их до лучших времён. Ничего нового она не придумала и сообразить не могла. Её мысли упорно возвращались к Павлику. Как он, сын крупного бизнесмена, отнесётся к положению Жанны и сфере деятельности её отца? Но ему придётся смириться — если он её любит. А он её любит, это сразу понятно, лишь только взглянешь на него. Он смотрит на Жанну с обожанием и такой нежностью, что она просто тает, как воск, хотя никогда не была послушным пластилином в чужих руках. А сейчас ей даже хотелось этого — хотелось стать другой, настоящей женщиной, слабой и прячущейся за спину своего мужчины. Жанна улыбнулась, вспомнив, как вытянулось лицо продавца в бутике, когда Павлик сказал, что очки Картье он подарил Камилле Аскеровне в Лондоне… Как он сказал?

— Это бабушка моей невесты, и я не позволю оскорблять её…

Сердце Жанны наполнилось радостью. Бабушка невесты, надо же! Он действительно считает её своей невестой? А что, если он сделает ей предложение, что тогда? Да ничего! Ни секунды не сомневаясь, Жанна скажет «да»!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда Владимир Ильич Ковалёв открыл глаза, то увидел человека, о котором думал в последнюю очередь. Резник сидел в кресле напротив, устало прикрыв глаза. Ковалёв изумлённо вглядывался в его лицо, решив было, что зрение подводит его.

— Толик, это ты? — наконец-то позвал он.

Анатолий Максимович оживился и, придвинув кресло к кровати больного, ободряюще улыбнулся.

— А ты думал, архангел Гавриил?

— Почему ты здесь?

— Потому что у моего друга инфаркт, — на полном серьёзе ответил Резник.

— Друга? — усмехнулся Ковалёв, и наконец обвёл взглядом палату.

Она больше походила на гостиничный номер: красивые жалюзи, большой букет цветов в вазе на светлом современном комоде. На полу — уютный, домашний палас, на котором стоят такие же домашние уютные тапочки. Два светлых кресла, между ними — маленький столик со стопкой свежих журналов на любой вкус. Телефонная трубка и ноутбук лежали на комоде возле вазы с цветами. А в углу притаился маленький пузатый холодильник, над которым висела полочка с телевизором.

Ковалёв почувствовал себя виноватым. И поэтому начал нападение: всегда легче нападать на благодетеля, чем благодарить его.

— И ты, конечно, пристроил своего друга в лучшую больницу, и платишь за этот санаторий сто баксов в сутки, — язвительно начал он.

— Двести семьдесят, — спокойно поправил его олигарх.

Ковалёв притих. И с чего он взял, что сможет атаковать Резника? Тот уже тёртый калач, иначе и быть не может. Случайные люди не делают себе миллиардного состояния…

И что теперь? Как сказать Резнику, что денег нет, и что вернуть их он не сможет? Конечно, в каком — то смысле Ковалёва тоже нищим не назовёшь, он живёт в отличной квартире, ездит на хорошей машине и может позволить себе питаться в ресторанах, но по сравнению с Резником он просто нищий. И те несчастные двадцать пять тысяч, которые дал ему друг в долг, на первый этап раскрутки Милки, ему не поднять.