Тупик Гуманизма - Миронов Арсений Станиславович - Страница 29

«Надеюсь, эти неповоротливые горе-штурмовики успеют спасти несчастную беспризорницу прежде, чем до нее доберутся террористы, – озабоченно насупился Литот. – Иначе мы потеряем самого ценного свидетеля».

Кстати, о террористах. Он снова поглядел на окна верхних этажей древнего серого здания, казавшегося ослепительно белым в подвижном свете полицейских прожекторов. Узнать бы, что там творится… Неужели преступники позволят полиции эвакуировать всех жильцов? Неужели злодеи сдались, сопротивления больше не будет, а это означает, что…

Домыслить Порфирий, как водится, не успел. Почему? Да потому что рядовой стрелок штурмовой бригады «Развитие» по кличке Фанданго уже выбил спиной оконную раму в квартире номер 96 на двадцать четвертом этаже, уже успел вылететь из этого окна в черное вечернее небо, нажать на курок «винтореза», засаживая в неведомого противника двойной заряд разрушительной энергии, успел даже крикнуть в наушник тревожный позывной – и полетел, тяжко кувыркаясь и дергая железными ногами, вниз, на головы выходящих из подъезда коллег-штурмовиков из дружественной бригады «Прогресс».

В миг, когда звук выбитого окна достиг ушей квестора, штурмовик Фанданго успел снизиться до уровня четвертого этажа. Уже в полете несчастный Фанданго, предчувствуя, что его черепная коробка будет совершенно расплющена в результате скорого удара об асфальт, успел по экстренному каналу связи передать в штаб, на персональный адрес дексацентуриона Когицио Эрго цифровой код видеозаписи, сделанной камерой, встроенной в голову Фанданго повыше левого виска. Камера успела запечатлеть два красных глаза, мерцавших в темноте квартиры номер 96 – и что-то черное, быстрое, бросившееся из полумрака под ноги.

В миг, когда черепная коробка, а заодно и прочие механические члены штурмовика Фанданго с жутким грохотом расплющились об асфальт, квестор моргнул и понял, что штурм далеко не окончен. В ту же секунду – точнее, на три десятых доли секунды ранее – подобная мысль посетила левое полушарие мозга черного рыцаря Эрго. И рыцарь отдал страшную, жестокую команду. Он произнес всего два слова: «Майская ночь», а дежурный адъютант, принимавший приказание, вжал голову в плечи, будто от акустического удара.

«Майская ночь» – это кошмар. Это самый ужасный приказ из имеющихся в арсенале полицейского чина. Любой вразумитель знает: лучше бы обойтись без него. Но когда прочие средства исчерпаны, когда враг уже давно завален тоннами графитовой крошки, когда магнитные сети висят на нем слоями, а от запаха клеевой пены выедает глаза самим полицейским, когда треск электрошоковых средств сливается в протяжный вой, пробивающийся даже сквозь неистовый визг децибеллеров, остается последнее средство, последний довод демократии – «Майская ночь». Так называется маленький черно-бурый снаряд, выстреливаемый из обычного подствольного гранатомета – но на следующий день (особенно, если это будет день Юпитера или Венеры) о «страшных жестокостях полиции» напишет вся пацифическая пресса. Выстрел может совершить любой гренадер – но редкий солдат не сойдет с ума, когда увидит, что именно он натворил в стане противника.

Надо отдать должное гуманизму вразумителей – «Майская ночь» в наших городах настает все реже. Может быть, потому, что любой враг демократии знает: если он зайдет слишком далеко, против него может быть применено это чудовищное супероружие современности.

– Майская ночь, – объявила Когицио Эрго бесцветным голосом, и дежурный адъютант, мертвея от острого ощущения ирреальности происходящего, как эхо продублировал команду в микрофон мобильной связи с активными подразделениями. И опасливо покосился надексацентуриона с надеждой: не передумает? Может быть, еще подождать?

Но черный рыцарь, застывший со скрещенными руками перед панорамным окном на верхнем этаже магазина «Питомцы» и страшно похожий на огромное обсидиановое изваяние, уже наблюдал падение второго штурмовика: ефрейтор Минога, выброшенный неведомой силой из окон восьмого этажа, совершал свое зрелищное путешествие сверху вниз, прямиком в гущу заметавшихся полицейских шаманов.

– Внимание… десять секунд до начала «Майской ночи», – начал отсчет дежурный адъютант. – Девять секунд. Восемь. Семь…

Сломя голову шаманы и роботы бросились врассыпную, прочь от здания. Тяжелыми скачками разбегались штурмовики, быстро и легко семенили гренадеры, крадучись, на полусогнутых перебегали снайперы, с визгом разлетались ведьмы в серебристой униформе.

– Пять… Четыре… Три…

Квестор Порфирий Литот, позабыв про больную голень, опрометью бросился к надувной платформе медицинского центра, которая уже пришла в движение, плавно откатываясь в глубь двора, подальше от башни. Уцепился за гроздья медицинских трубок, волочившихся по асфальту, забросил измученное тело наверх, между старушкой в черной рубашке и обожженным студентом. Платформа успела отползти метров на пятьдесят, когда обреченный на сумасшествие механический гренадер Вонг Вонг выбежал на середину опустевшего двора, припал на одно колено и вскинул голубоватое жерло гранатомета.

Квестор впервые видел, как наступает «Майская ночь». Гранатомет беззвучно пыхнул злобой, и невидимый заряд ужаса с легким свистом проделал свой путь до оконного проема на третьем этаже. Б-бухх… б-бухх… бу-бумм… негромко пробумкало внутри здания, и вдруг…

Окна в ближайших квартирах стали черными, мгновенно покрылись тысячей подвижных пятен! Пятна истошно суетились, покрывая стекла сплошной роящейся чернотой – вдруг, одно за другим, окна начали раскрываться и лопаться – и то, что казалось черными пятнами, посыпалось из окон наружу – вниз, кувыркаясь, кусаясь и визжа, летели крысы.

Бедные животные не выдержали такой вони. Не зря ведь «Майскую ночь» называют «вонючей бомбой»: специально синтезированные эфирные масла, составляющие начинку одного-единственного снаряда, вырываясь на свободу, окутывают все вокруг зловонным облаком, в котором смешиваются запахи самых разнообразных экскрементов, разлагающейся падали, гниющего мусора, копченых кошачьих кишок и туалетной воды «Пуазон Тандр». Когда «Майскую ночь» впервые опробовали в 2040 году в воздухе над площадью Ильича, где собралась демонстрация молодых антиглобалистов, пассионирующий эффект превзошел все ожидания: площадь вмиг покрылась содержимым двадцати тысяч молодых желудков, шестьдесят четыре глобалиста оказались на фонарных столбах, куда пытались залезть в безуспешной попытке заглотнуть свежего воздуха, а восьмерых студенток буквально вывернуло наизнанку – их доставили в реанимацию с внутренностями наружу.

Литот с омерзением наблюдал, как черным горохом из окон сыплются взбесившиеся от фантасмагорической вони крысы, мыши и тараканы. Животных было действительно немало: просто удивительно, как они все помещались в сравнительно небольшом здании. С замиранием сердца квестор вглядывался в серо-черные потоки визжащих и непрерывно блюющих тушек: не мелькнет ли бело-золотая туника Линды Целесты? Не просияет ли эсмеральдово-синий купальник прекрасной Хари Эрцгерц? Увы: через минуту живой дождь иссяк, но людей среди деморализованных крыс не было.

Они остались внутри, ужаснулся Литот. Понятно, что в провонявших квартирах остались лежать оставшиеся семеро коматозных жильцов, избитых, обмороженных и ошпаренных, которых еще не успели эвакуировать, – о них речь не идет, они пока не чувствуют запахов, даже столь резких. Но почему не выскочили наружу, подобно крысам, те четверо жильцов, которые еще находились в сознании? Те четверо, кто тихо-мирно пережил захват башни в своих квартирах, не вылезая из солярия, игрококона и свинцового сейфа с экологией внутри…

Да они должны были с воплем выпрыгнуть из окон, спасаясь от убийственных запахов «Майской ночи»!

Есть два варианта ответа. Либо все четверо уже обездвижены (то есть связаны, парализованы или убиты), либо… они способны вытерпеть «Майскую ночь», а это значит, что Хари Эрцгерц, Кир Урбан, Линда Целеста и беспризорная девчонка – не живые существа и даже не дигибиотические организмы, у которых тоже есть обоняние.