Древнерусская игра: Много шума из никогда - Миронов Арсений Станиславович - Страница 65

Вся эта теплая тусовка бессмертных по-доброму разделила славянские земли, то и дело наезжая друг на друга то гостями, а то и войной. В целом равновесие, поддерживаемое из Престола совместными усилиями Дажьбога и Мокши, сохранялось лет двести — пока не появилась на юго-западе некая глобальная задница. Задница имела форму Тени Меча и пролегла по землям южных племен, выжигая там все древнее славянское волшебство. По слухам, Тень была запущена в наши края откуда-то из Большого Вавилона и в целом напоминала плод вселенского заговора сатанистов. Населенные пункты, попавшие в зону Тени, медленно захиревали и вымирали, жрецы и шаманы отказывались заниматься магией, ссылаясь на удивительно неприятные атмосферные условия. Большинство экстрасенсов и астрологов констатировало, что Тень Меча создавала на огромном пространстве, захватывавшем территорию нескольких княжеств, область пониженного астрального давления. Прежние заговоры и обереги предков переставали действовать, а вместо них в лесах и горных долинах сгущалась какая-то неведомая доселе нечисть, наполняя воздух своим вязким и нечеловеческим колдовством.

Погоревав немного, местные божки решили потесниться, уступая тени место — в конце концов, страна большая и демократическая: селись кто хочет. Два или три десятка молодых удальцов из Престола, Властова и Новграда протоптали, правда, богатырскую тропу до границ Тени, намереваясь разобраться с гостями и намекнуть им, кто здесь главный — но экспедиции, отправленные лет двадцать пять назад, пока не вернулись. По данным разведки. Тень, распластавшись по склонам гор и наводнив окрестности лешими, водяными, вампирами, вурдалаками и прочими злобными мутантами, не собиралась двигаться дальше на северо-восток, к Престолу — это немного утешало, и божки отдали приказ богатырям оставить Тень в покое.

Все бы хорошо — но один нюанс все-таки дал о себе знать. Чужеродная задница разлеглась, оказывается, самым неудобным образом — перерезав все дороги, дорожки и тропинки, соединявшие Престол и всю прочую Русь с Татраньской резиденцией дряхлого Траяна. Сначала прекратилось торговое сообщение, а потом и связь перестала работать — отказали все каналы, вплоть до пневмопочты. Траян продолжал раскачиваться в своем кресле-качалке и со страшной силой сажать гиацинты, а между тем его детки в далекой, отсеченной от отчего дома земле начали сильно скучать по седобородому папаше. Тут же выяснилось, что старый хрен, при всем своем ревматизме и склерозе, весьма деятельно помогал Траяничам жить и бороться. Никто не понимал точно, в чем проявлялась эта гуманитарная помощь — и только с приходом тени проявилась вся ее значимость.

Лишившись прямой телефонной связи с папашей, Дажьбог сначала приуныл в своей столичной резиденции, а потом и вовсе расслабился: перестал просматривать утреннюю почту, принимать с докладом премьер-министра и делать визиты в соседние государства. Все чаще служащие Дажьбожьего офиса наблюдали его дремлющим на пляже под полуденным солнцем или лениво расписывающим пульку с госсекретарем и начальником дворцовой гвардии. Воспользовавшись пассивностью мужа, стареющая Мокошь постепенно дотянулась своими коротенькими пальчиками до радиотелефона правительственной связи, до компьютеров центрального архива министерства обороны и, наконец, — до чемоданчика с ядерной кнопкой. Она больше не спрашивала своего Хуана Леонсио, насколько сильно он обожает свою законную и единственную, — ласково и осторожно, чтобы не смазать помаду, Мокошь целовала разомлевшего супруга в одутловатую щечку — и убывала из столицы в какой-нибудь провинциальный город устраивать свои дела.

Очень скоро эта энергичная и немного жестокая дама очень неплохо устроила свои дела даже там, где исконно правили другие божки, подчинявшиеся Престолу только на бумаге. Дело в том, что обрыв контактов с Траяном больно ударил по психике не только Дажьбога, но и его братьев — прежде всего, Стожара и Световита. Духовный лидер Залесья некоторое время размахивал в воздухе своей единственной рукой, пытаясь подбить родственников на разборку с Тенью, но родственникам было лениво на сердце. Обидевшись, Стожар отгородил свой Север от внешнего мира и объявил Властов новым Престолом, а стожаричей — самым арийским племенем в Евразии.

Это было дипломатической ошибкой — Мокошь легко подкупила газеты и в считанные годы представила Стожара в виде старого схизматика, сепаратиста и вообще политического импотента. Высушив мозги престольскому князю Ярополку, Мокошь подбросила ему идею прогуляться в окрестности Властова с парой миллионов вооруженных людей — и обещала поддержку. В результате краткого, но кровавого конфликта Властов был взят, тамошний князь Всеволод — изгнан, а на его место посажен хитрый боярин Катома по прозвищу Дубовая Шапка. Со Стожаром дело было улажено по-родственному: ему рекомендовали отстроить где-нибудь в глухом лесу собственное святилище, жить там в свое удовольствие и больше никогда в жизни не баллотироваться в президенты.

Младший брат Стожара, Световит, наблюдая позор династии Траяничей, глухо матерился у себя в Новгороде и копил деньги для реванша. Дажьбогу он посылал призывные письма, рекомендуя взяться наконец за ум и жениться вторично. Все эти письма, разумеется, внимательно прочитывались лично госпожой Мокошью — и вскоре в Новгород прибыла делегация видных столичных парламентариев с требованием немедленно выплатить Престолу федеральный налог за двенадцать лет. Кроме того, делегация привезла с собой какого-то толстого боярина, которого Мокошь рекомендовала в новградские посадники. Световит взбесился и велел объявить членов делегации персонами нон-грата (через повешение) — но на следующий день, если верить газетам, сошел с ума и подал в отставку. Раздав городским нищим все денежные средства своей партии, он попросил больше никогда не называть его богом и не строить культовых зданий. Слезно попрощавшись с окружающими, бывший Световит ушел из Новграда в северные леса отращивать длинную белую бороду и жить экологически чистой жизнью. При этом народ, словно сговорившись, перестал называть его Световитом, и за сбрендившим божком закрепилось кодовое имя Белуна, весьма почитаемое, кстати сказать, у старушек и бездомных бродяг.

Мокошь не имела ничего против. Она прислала-таки в Новград своего наместника и стала жестоко драть местное население под предлогом борьбы с инфляцией. В целом по стране ширился и креп культ личности энергичной старухи — Мокошь очень любила, когда ей ставили тотемы даже в тех городах, где испокон веку Сварожья дочка была совершенно не в чести.

Однако раззявить жадную челюсть на всю Русь Мокошь была не в силах — будучи в глубине души слабой женщиной, она не смогла навести в стране процветающий тоталитаризм. В итоге каждый мелкий божок или заштатный князь стал думать о себе как о всемирном гегемоне, разбухая в направлении соседских угодий. Траян все сажал свои гиацинты — а равновесие геополитических сил уже нарушилось, и в государстве весело занималась гражданская война. Тур принялся покрывать телок в количествах, превышающих все нормы, установленные международной конвенцией; Жас придумал являться в ночи детям и старикам; Морана косила смертных направо и налево, ничуть не сообразуясь с демографической программой государства; наконец, даже безобидная Неделька стала зажигать на небе не одну, а сразу семь или восемь радуг, нахально превышая свои полномочия.

И тут одному сравнительно неглупому и отнюдь не ленивому парню пришла в голову очень ценная мысль. «Кажется, стране нужен новый руководитель, способный превратить хаос в гармонию справедливого правления» — примерно так звучала эта мысль. А парня звали… совершенно верно, Сварогом. (Кое-кто, правда, не рекомендует произносить это экзотическое имя вслух, но вам, любимые потомки, бояться нечего.) Не питая слабости к гиацинтам (кажется, он вообще ненавидел растительность в любом виде), Сварог поднял воротник своего черного плаща, раскурил в мундштуке дорогую сигарету, раскрыл окно в полночь и хищно улыбнулся в направлении Престола. Его дочь, прежняя дурнушка Мокша, начинала раздражать нестареющего папашу. «Девочка открывает собственный бизнес, она не уважает дорогого родителя», — думал Сварог, перебирая в руке бледные стеклянные шарики. «Она никогда не писала мне писем… в конце концов, мне надоело торчать тут, в горах, среди снежных людей и гоблинов!»