Древнерусская игра: Много шума из никогда - Миронов Арсений Станиславович - Страница 54

— Ну конечно… вы не заставили себя ждать! — Данила кратко выругался вслух, когда позади замелькали меж деревьев яркие искорки солнечных бликов на шлемах — десятниковы воины спешили за ним в погоню. Сейчас опять начнутся стрелы и прочие колючие игры со смертью — он поспешно разворошил рукой пыльную гору заскорузлого тряпья, притороченного сзади к седлу: какие-то котомки и торбы, мотки веревки… Данила радостно рассмеялся: из вороха вдруг вывернулась наружу и тут же заблестела на солнце тонкая медная грань — небольшой всаднический щит, деревянный диск с заплатами желтого металла. Ты появился весьма кстати, парень! — крупное запястье туго протиснулось в кожаные петли, и щит ловко насел на левую руку… А правая по-прежнему роется в котомках у седла: ну, мне бы хоть какой мечишко… Это что? Пальцы охватили толстую рукоять — дубина… Нет, это боевой цеп! — на конце дубины глухо брякнули звенья цепи, и выкатился зацепленный железный шар в толстых гнутых шипах, тяжко провис почти до земли… Данила в недоумении покачал им в воздухе, как гирькой на веревке, — это как же он действует?

Времени на упражнения оставалось все меньше — летучие фигурки всадников высыпали из-за лесного мыса на склон холма. Лучников было трое: они очень спешили, непрестанно нахлестывая лошадей и смешно дергаясь в седлах — передний уже совсем близко, часто и цепко поглядывает на Данилу, а лук болтается за спиной, ждет своего часа. Данила выпростал наперед щит, прижался подбородком к теплой деревянной кромке, нахмурился и тронул жеребка навстречу налетавшим неприятелям. Жеребок тоже словно посерьезнел, уважительно покосился на хозяйскую десницу со свисавшим долу веским шиповатым шаром на цепи — не спеша вышагнул поперек лесной тропинки и нагнул гривастую голову: ну-ну, братва, налетай по одному.

«У-у-уххаа-аа!» — протяжно и жутко завизжал передний всадник, с лету накатываясь на Данилу: глаза вытаращены, усатая морда перекошена в крике, в одной руке — кнут, в другой — длинная страшноватая секира! Вот — уже настиг злодея Даньку, не остановить теперь: перерубит-перетопчет вмиг… «Давай-давай, иди сюда…» — неслышно пробубнил себе под нос напряженный Данила, отводя на размах правую руку… Он и сам испугался как будто — и крика, и бешеного напора, — но рука уже сама потянулась, тяжело разгоняясь, вперед — раскатывая, ускоряя по воздуху шипастый шар навстречу всаднику… Пригибаясь в седле, укрываясь щитом от вражеской секиры, Данила уже не мог остановить правой руки — а она словно с цепи сорвалась: Данила вдруг ужаснулся, какой убийственной тяжестью налился страшно раскрученный шар, клубок вертящихся игл! И Данила понял, чтопроизойдет с несчастным лучником через дробный осколок мгновения — и даже зажмуриться успел, чтобы не видеть безумного, кровавого удара по усатой голове в шлеме.

Когда он открыл глаза, шар уже докручивался справа налево по орбите своей вязкой инерции — замедляясь и теряя силы. А всадника не было впереди… он исчез! Отпрыгнул, проскочил под рукой? Данила захотел обернуться — но вдруг задохнулся! Все мысли и догадки разом выхлестнуло прочь из головы жаркой волной боли: сухо и нарывисто прошелся по Данькиной спине чей-то ловкий кнут! Это лучник на подвижной лошадке вынырнул у Данилы за спиной, махнул рукой — и разом распорол рубаху на широкой спине крамольника, оставляя темную кровавую полосу… Тут же бросил коня вбок, уходя, ускользая от мстительного удара цепом.

Данила сумел удержать толстый цеп в руке, дернулся и раздавил в себе горячую судорогу боли — оскалившись, рванул коня, заворачивая лошадиную голову назад: скорей-скорей, сейчас достанем усатую сволочь! Но — слишком медленно крутится конь под Данилой, и томительно долго разгоняется рука с убийственным шаром: верткий лучник пляшет вокруг, будто издевается — даже секирой не бьет, лупит кнутом… Р-раз! — Данила содрогнулся в седле и, наверное, почти вскрикнул — второй удар прижег спину еще больнее: нет, так нельзя! не выдержу! — суетливо заклокотало в голове, неприятно задергало: забьют до смерти кнутами… Не пожалеют Даньку-кузнеца: крамольник! беременной бабой прикрывался! чужую жинку прилюдно целовал…

Постой же — я тебя достану! — жеребок вдруг поднапрягся, вертанул худым крупом — и вынес Данилу прямо на удар, наперерез усатой твари с кнутом… Ну — теперь не жди пощады: тронулась, сорвалась в железный наворот Данькина десница с цепом… Но — неожиданно, как коленом под дых, откуда-то слева, из-за границы зрения — жестоким пеклом в грудь, в лицо, опаляя кожу! Это второй лучник наскочил на Данилу — весело и с оттяжкой приложил концом кнута прямо в голову… И осекся страшный удар цепа — выронив оружие, Данила качнулся головой в кипящий омут, теряя глазами быструю чехарду теней вокруг… уже почти поплыл, завалился в седле…

— Ха-ха! — весело рассмеялся всадник, занося руку для нового удара. «Ха. Ха», — гулко отозвалось в голове Данилы, и он почему-то очнулся. Вороной жеребок из последних сил шарахнулся вбок, уходя из-под кнута — уже не Данилу, а себя спасая от свежего приступа боли. И Данька с неожиданной ловкостью дернул локтем, прикрывая щитом онемевшие ребра — хоп! поймал, погасил деревянным диском горячую, хлесткую молнию, просквозившую воздух. Невидимая змея с силой ударила в прогнувшийся щит — разогнавшись, пролетел мимо неприятельский конь с дико хохочущим лучником на спине… Уловив легкий миг внезапной передышки — всадники, как истребители, широко разошлись по склону холма, разворачиваясь для нового захода на цель, — Данила рывком погрузил руку в седельную сумку и вмиг нащупал среди гвоздей и подков что-то маленькое и безумно острое… жадно впившееся лезвием в ладонь!

Когда рука вырвалась обратно из сумки, в ней был зажат красивый ножичек с костяной ручкой и узким, недобро блеснувшим лезвием. Данила поспешно перехватил его в пальцах. Нет, он так и не научился метать ножи в армии — их тренировали вполсилы, всего несколько дней…

Он совсем забыл про ножичек, когда третий всадник, внезапно приблизившись, с радостным визгом сорвался в пике. Данила встречал удар кнута левой рукой, самым центром небольшого щита — а потому не думал о хорошо заточенном кинжале, зажатом в деснице. Только когда черная змея грациозно развилась в воздухе, ловко огибая щит и впиваясь в измученную, исхлестанную спину — Данила задохнулся от боли и неловко всплеснул руками, — только тогда ножичек сорвался с ладони.

Неприятель умело выполнил этот удар: вращательным движением кисти он слегка подхлестнул, закрутил в воздухе скользкий кнут и без труда обманул Данилу, достал-таки его жадным концом плети. Удар был настолько силен, что Данила выронил ножик из пальцев — захрипел и слабо, уже бессознательно толкнул коня вперед: скорей… прочь! Но всадник не торопился вторично доставать Данилу кнутом — маленький, хорошо заточенный ножичек застрял у него в горле, пробив слабые кольца старенькой кольчуги на шее.

Негромко пискнув, долговязый лучник как-то рывком откинулся на спину и выскользнул из седла в траву. Гулко ударился кольчужной спиной оземь — пару раз перекатился вниз по росистому склону и замер, подставив желтому солнцу белое веснушчатое лицо. Данила без труда узнал лучника Гусяту.

Он удивился: вмиг улеглась горячка схватки — из оврага потянуло сыростью, и даже боль в спине как будто приутихла… Опустил руки и почти беспомощно оглянулся на двух других неприятелей — увидел посеревшие лица и частые сполохи ужаса в глазах. Лошадь ближайшего лучника нелепо попятилась задом — так сильно натянул узду перепуганный всадник. Хищный кнут в руке безвольно поник и запутался в траве.

Они испугались страшного крамольника, вещего вогника Даньку. Когда неприятельские лошади скрылись за деревьями, Данила соскочил с коня и, потирая окровавленную спину, подошел к распростертому Гусяте. Видит Бог, он не хотел убивать славянина — это приступ боли вырвал лезвие из рук, с жестокой красотой всаживая его в горло несчастному лучнику. Данила рывком сбросил с плеча щит и тяжело присел перед телом — вытер лицо горячей ладонью и вздохнул: не успел переселиться в новую жизнь, как уже заделался беглецом и почти прелюбодеем, а теперь вот убийцей…