Древнерусская игра: Много шума из никогда - Миронов Арсений Станиславович - Страница 129

Никто и не заметил, как дед Посух зашел в горницу. С утра Данька просил его остаться внизу, в ложнях палатного бруса — присмотреть за Бустенькой, которая после неприятного хмельного эпизода на постоялом дворе совсем расстроилась и тихо плакала, забившись в угол… Теперь девочка успокоилась и заснула, а потому старый пасечник от делать нечего заглянул наверх, в светлые комнаты — туда, где за широким столом заседал Жиробрегский съезд.

— Только великому крещену богатырю под силу, наперекор чарам бесовскиим, победить Чурилу Пленковича и прочь зашвырнуть за Вельи горы поганый камушек Илитор, — сказал старик, отставив посох и присаживаясь к столу. — Однако ж этого мало. Не довольно будет одной победы над черным поганым Илитором. Надобно утвердить на Руси бел-горюч камень Алатырь. Камень сей при Кресте Господнем лежал и возрыдал слезами горючими, на него же Кровь Господня истече… А имя тоему белому Алатырю будет Пучинушка, светла Причинушка, добру делу починушка. Нонче сей камень при Табор-горе зарыт в святых местах близ Ерусалима-города. Ой, не всякому под силушку камень тот из святой землицы изрыть да на Русь отвезти… Очень уж на то могучий богатырь нужен.

— Все ясно, дед! — воскликнул Мстислав прежде прочих, смущенно молчавших у стола. — Стране нужен богатырь — это панацея, это супероружие и решение всех проблем. Мы готовы искать этого парня. Я лично, так и быть, оторву организм от стула — сразу после обеда. Говори теперь — где его искать, твоего богатыря.

— Сказать-то скоро, да не скоро делу делаться! — отвечал старик. — По пророчествам быть тако: четыре нищих старца, калики перехожие, сорок дней тяжкие вериги на плечиках поистягавши, три пары железных сапог износивши — да найдут того богатыря болезна и недвижна лежаща. И да вернут ему здравие богатырское по третий глоток чистой колодезной воды… Так в мудрых книгах писано — а уж вы понимайте, как знаете.

— Цепи тяжкие… вериги несносимые — это что? — негромко спросил Алексиос Геурон, меняясь в лице от внезапной догадки. — Сколько весу быть в той цепи? Как она выглядят?

—  Весу-то в ней немного — а вот бремявеликое. Выглядят как? Да так себе, просто выглядят — цепь и цепь, златы звеньюшки, — ответствовал на то старый Посух, раздвигая на белой груди расшитый ворот своей чистенькой сорочки. Из-под снежной бороды тоненько блеснула на солнце небольшая цепочка — сорок округлых звеньев с крещатыми надрезами по металлу…

Тут случилось странное — сам великий царь Леванид Зиждитель, гордый деспот непокоренной Алыберии, разом восстал на ноги и, уронив позади себя плетеный стул, шагнул вперед… Старый пасечник попытался остановить его поспешным мановением сухонькой длани — но слишком поздно: вельможный владыка Леванид уже склонился в глубоком почтительном поклоне — и замер, коснувшись рукой пола.

— Ох! Да полно ж тебе, добрый царь Леванидушка! — Перепуганный Посух вскочил с места, насильно поднял алыбера, вцепившись в шелковые рукава на предплечьях.

— Прости меня, батюшка Никола! — молвил царь, не желая поднимать смиренную голову. — Не признал тебя, отче, — не серчай.

— Дык… давненько не виделись, Леванидушка — не грех и обознатися! — заквохтал дедушка, ласково, будто ребеночка, поглаживая царя по сухому локтю.

Среди сидевших за столом никто не мог проронить ни слова, наблюдая за этой сценой — и больше всех побледнел Данила, будущий богатырь Казарин. Данька не верил глазам своим: горбатый пасечник Посух казался теперь едва не наголову повыше сухощавого рослого Леванида… Да и от прежнего шепелявого говорка не осталось и следа — старик говорил каким-то молодым, поистине богатырским голосом!

— Нищие старцы, выступая в путь на поиски великого богатыря-муромца, должны нести при себе, помимо своих несносимых вериг, еще четыре священные Стати Империи: жезл, державу, Константинов меч и Псалтирь в азбуке Солунских братьев Кирилла и Мефодия, — говорил меж тем старче калечище своим гремучим голосом. — Потому и будет странников четверо. На каждого по единой драгоценной ноше…

Он подошел к столу и, быстро окинув собравшихся ясно-синим задорным взглядом, вынул из-за пазухи небольшой продолговатый предмет, завернутый в мягкие тряпицы. Развернул — и Данька мгновенно узнал деревянный образок Спаса Нерукотворного из избушки Михайлы Потыка. Сухие пальцы Посуха скользнули по краю иконки — она вдруг растворилась, как складень: внутри, в крепкой деревянной обложке тепло зашелестели тонкие бумажные страницы, мелко исписанные тесными буковками церковнославянской грамоты.

— Это и есть Псалтирь Кирилла и Мефодия. Солунские братья просили передать ее в подарок могучим богатырям и нищим старцам в далекой русской земле, — улыбнулся он и отступил на шаг.

— У меня тоже есть подарок для русской земли! — молвил алыберский царь Леванид. Просто отстегнув от пояса, не вынимая из тяжелых окаменевших ножен, он положил на стол рядом с чудесным складнем заветный меч Константина Великого. Могучее оружие легло подле иконы — и перевитая серебряными нитями рукоять меча вдруг горячо просияла в солнечном блике. Так что теперь на этой рукояти можно было прочитать невидимое прежде слово, короткое и гордое: «NIKA».

Данила Казарин не говорил ничего, он просто ощутил, что тесный сверток за пазухой начинает жечь его сердце под кольчугой. Поэтому он бережно положил на стол развязанную нищенскую торбу, в теплой глубине которой ровным излучением золота горел тяжелый, увенчанный двуглавым орлом скипетр и округлая, крестообразно перехваченная лентою крупных жемчужин держава императоров Базилики.

— Это невероятно! Нам удалось собрать все Стати Империи… — прошептал князь Вышградский.

— Осталось найти четырех старцев, способных хранить эту драгоценную ношу в поисках великого богатыря из Мурава, — задумчиво произнес царь Леванид.

— Двое уже здесь, — сказал дед Посух. — Царь Леванидушка да я, никчемный старикашка, — коли возьмете меня, старого, в сотоварищи.

— Трое, — шепотом произнес князь Вышградский, расцепляя на груди золотую застежку плаща, открывая край тяжелых золотых вериг на груди, гроздьями кованых звеньев отягощавших плечи. — Здесь уже трое. Вот еще одна цепь… Ради нашего дела я готов стать нищим старцем. Если позволено, я пошел бы с вами.

— Нет, это праздник какой-то! — недовольно сказал Мстислав Лыкович. — Куда ни плюнь, попадешь на золотую цепь. Не друзья у меня, а сплошные нью рашенз. Беда-а-а, что у меня нету такой же крутой фенечки из золота. Не потому беда, что завидно мне. А потому, что нужно теперь искать четвертого мужика с цепью где-то на стороне.

— Если постараться, можно найти четвертого старца всего за несколько недель, — сказал Леванид Зиждитель. — Я лично знаком с Саулом Росхом, крещеным пастырем горского народа овесов — он живет в селе Бад в Овсетии. До тех мест плыть Влагою не более дюжины дней…

— Далековато, — сказал князь Вышградский, откидываясь на спинку узорчатых кресел. — А нет ли кого здесь, на Руси?

— На Руси есть Свенальд-варяг, раскаявшийся убийца князя Олега, — отвечал алыберский царь. — Еще есть Белун-отшельник, бывший чародей, в прошлом языческий божок Световит, — он живет в чаще северного леса и молится за грехи языческого славянства. Ах, конечно же! Есть еще один отшельник совсем рядом, в Залесье! — старый князь Всеволод Властовский, удалившийся от мира после захвата его вотчины Ярополком. Правда, его золотая цепь долгое время считалась утерянной…

— Ну… тут ты немного опоздал, Георгич! — грустно перебил Мстислав Лыкович. — Старый князь Всеволод уже умер. Бобик сдох, поздняк метаться. Одним старцем меньше.

— Упокой Господь его душу, — после недолгой паузы тихо сказал Леванид Алыберский. Медленно, один за другим, князья и богатыри осенили себя крестным знамением. Дед Посух в углу быстро отвернулся и забормотал что-то себе под нос, изредка негромко вздыхая.

— Стало быть, из ближних дедов могут помочь только двое — Свенальд и Белун, — продолжал меж тем Мстислав. — Они далече ли отсель?