Двенадцатая дочь - Миронов Арсений Станиславович - Страница 15

Как ни странно, строптивый князь Лисей тоже подчинился: молча передал свой детский изукрашенный клиночек. И десятника Неро принудил отвязать от пояса короткие ножны, наполненные холодной сталью. Какие все послушные… Видать, и впрямь особенное что-то скользнуло в голосе Берубоя. Неспроста эта зелень во взгляде, подумал Зверко.

Берубой удовлетворенно жмурится, вертит в пальцах заморские тисочки. Наконец собрался с мыслями. Задрал нос, приподнял брови и будто нехотя, негромким будничным голосом произнес:

— Ну ладно, поехали. Силою Траяна Держателя я, Вук Полызмай Берубой, начинаю дознание. Стоит двор, на дворе кон, на кону начало. Кожан, помоги мне. Ступай и вздерни Плескуна над землей.

Глухонемой еще секунду глядит на семаргла, разгадывая в полумраке движения тонких Берубоевых губ. Переводит быстрый взгляд на наследника Зверку. Тот слегка кивает: подчиняйся. Коренастый варвар послушно шагает к пленнику. Протягивает жесткую длань, ухватывая лежащего старика за шиворот, и — хоп! Клубок отсыревших тряпок взмывает в воздух…

Сквозняк! Замигали лучины, потом резкий холодный звук… Это брякнула цепь по камням. Мигнула тень, с потолка посыпалась серая пыль — через миг все увидели лицо Плескуна.

Точнее, верхнюю половину этого удивительного лица. Рот и нос туго сдавлены под грубой повязкой из небеленой холстины — зато хорошо видно высокий желтый лоб, изощренно изрезанный морщинами. Седые брови, красиво изогнутые над узкими монголоидными глазами. Сухо треснула скамья: князь Лисей всплеснул руками, указывая на колдуна:

— Будь я проклят… Голубые глаза!

Да. Теперь, в желтом свете лучины, глаза азиатского волшебника Плескуна неожиданно ярко просияли лучистой васильковой синевой.

— Тише! — рявкнул Берубой. — Говорю только я!

Злобный! Длинный нос страшно сморщился! Из-под верхней губы ощерились белые клыки… Сущий собака, подумал Зверко и снова перевел взгляд на связанного карлика. Вздернутый в сильной руке глухонемого охранника, вражеский жрец болтался в воздухе — кривые ножки в полуметре от земли, а пыльная бородища провисла ниже, пушистый кончик пляшет по камням.

— О враже презренный, батраче сварожий, кости-пакости тебе выверну, очи заговорю-заболтаю… — быстро-быстро забормотал Берубой. — Ты, лжец, залесские народы мутил-корежил! Ты Рогволда-княжича зачаровал, мозги ему высосал! Не ты ли, ворожбина, на князя Лисея разрыв-стрелу наманивал?! Знаю про тебя! Ведаю!

И вдруг — как вскочит с лавки! Не Берубой, а злобная тень — искры, брызги, зубы щелкают! Прыгнул ближе, растерзать хочет колдуна — но словно боится, пляшет вокруг, горбится весь, взъерошенный да оскаленный — и дрожит, и заливается, как лайка на медведя!

Видно, как округлились глаза глухонемого Кожана. Замигали тени по стенам, и князь Лисей со своей скамьи изумленно глядит на Берубоя, а тот весь ходуном ходит, увивается! Брызжет слюной! Зубами скрипнет, на колено припадет, крикнет страшно — и сразу отскакивает:

— Не ты ли, гад… Х-хха! Не ты ли с подельником своим Куруядом-негодяем против славянства ворожил? Стожаричей из Санды выманил, деревню для Чурилы оголил! Тамошних баб под ярмо поставил, гнида свар-р-рожья, ага? Знаю, ведаю!!!

Синие глаза Плескуна. Никакого выражения… А Берубой мечется, дыбом волоса, мокрые клыки блестят:

— Чаротворец злобный! Все про тебя ведаю! Не скроешь or меня, не утаишь своих мракодеяний, вр-р-ражина!

Тут все увидели, что Плескун… плачет. Сверкнула, пробежала искорка — утонула-спряталась под повязкой на рту. И вдруг — Берубой замер, припадая к земле:

— Давай, Кожан! Самое время! Срывай тряпку!

Глухонемой отбрасывает лучину, судорожно рвет узел на затылке колдуна… Тряпица трещит — и вот, медленно и трудно, рыдающий колдун разлепляет посиневшие, затекшие губы, спрятанные в мокрой бороде:

— Да… повелитель… я сделал это… Для тебя.

И одному из зрителей, сидящих на лавке, вмиг становится нехорошо от прямого взгляда раскосых синих глаз под седыми бровями! Что это?! Что за наваждение?! Почему он смотрит с такой сладкой тоской?

— Врешь! — дико захрипел Берубой, выскакивая вперед; черная спина его вмиг загородила наследника Зверку от волшебного взгляда. И сразу стих омерзительный звон в ушах похолодевшего наследника…

— Сознавайся, чревоточец! Не ты ли устроил пожар в Глыбозере и подкинул грецкий шлем на пепелище? Дабы глыбозерский князь Старомир на вышградских греков ратью вышел? И крепость перед Кумбалом оголил? Отвечай!

— Не тебе отвечаю, но хозяину моему. — Черно-синий взгляд колдуна заметался, рыская и не находя в полумраке обожаемые черты. — Повергаясь ниц, свидетельствую: правда все, правда. Сотворил я поджог по твоему, повелитель, самовластному поручению…

— Что дуришь, Плескун? Какое еще поручение? Не мути, говори толком! Признавай, мечтал ты вывести грецкую дружину из Жиробрега, дабы открыть его для угадаев кумбаловых? Подличал ли с кровью петушиной? Умышлял ли ты, злокур окаянный, завести греков в чащобы лесные по кровавому следу? Умышлял?

— Умышлял и делал. Ради тебя, господин!

Почему он опять смотрит на наследника? Почему плачет, будто от радости и гордости за содеянное?

— Ладно, я все понял, — вдруг негромко сказал Берубой совершенно спокойным голосом, медленно оправляя со лба повлажневшие волосы. — Ты не хочешь говорить. Добро, предлагаю тебе… честный бой. Слушай меня, Плескун. Вызываю тебя, гада, на умный поединок. Коли победишь — буду рабом. Уйду навеки от Траяна — к тебе, в черную неволю сварожью… А проиграешь — пеняй на себя: я твои гнилые мозги себе заберу! Батьке моему, Траяну Великому, отнесу и к ногам его повергну!

Зверко вздрогнул: уловил что-то в воздухе… Но не понял, ибо тут же…

— Берубой! — высоким голосом крикнул князь Лисей. — Опомнитесь!

Семаргл дернул головой, с рычанием обернулся:

— Прекратить! Не мешать!!!

Но не тут-то было… Ух как стремительно приливает кровь к бледному лицу князя Вышградского… Р-раз! — сухой кулачок с размаху врезается в столешницу. Блестя глазами, племянник базилевсов взмывает с места:

— Остановить допрос! Немедля!

Берубой с досадой мотает головой: узкая рука семаргла слету бьет пленного чародея в лицо, сдавливая нижнюю часть старческого лица, затыкая страшный рот. Слишком сильно. Темная струйка по седой бороде.

— Одумайтесь, Берубой! — негромко, но жестко говорит князь Лисей. — Вы начинаете какие-то опасные игры…

Семаргл волком глядит через плечо. Вытянута вперед единственная рука, упирается и давит в лицо карлика, будто пробоину в днище затыкает… Рассерженный профессионал. Кажется, что желтые волосы шевелятся над сморщенным лбом воздушной собаки. Но князь Алеша смотрит твердо. Князь Алеша наставляет на Огненного Вука длинный негнущийся палец:

— Вы пообещали колдуну стать его рабом. Что сие значит, любезный?

— То и значит, — скрипнув клыками, отвечает семаргл. — Если проиграю, он… пожрет мою волю. Заберет в службу к хозяину своему, Сварогу.

— Заманчивая перспектива! — Князь Лисей медленно складывает руки на груди. — А если… Плескун прикажет освободить его? А потом — убить нас всех, безоружных? Вы подчинитесь такому приказу?

— Непременно пришлось бы. Да только — не бывать тому. Я одержу верх… Об одном прошу — не замешивайся, князь! Потерпи… помолчи маленько.

С легким звоном опадает каменная пыль на колени стенографиста Неро, на бледные розоватые берестяные свитки. Рука Кожана дрожит, и тело волшебника мелко потряхивается в полуметре над каменным полом. Берубой выжидательно и злобно смотрит через плечо.

— Не мешай ему, князь Алеша, — говорит наследник Зверко. — Нам нечего бояться. Он профессионал. Он порвет гномика в клочья, вот увидишь.

— Вестимо, в клочья! — осклабился Берубой, подшагивая к вздернутому сопернику. Насмешливо мотнул длинноволосой головой. И вот, глянув чуть свысока, семаргл сделал первый выпад:

— Ведь ты, гнилая борода, даже не ведаешь, кому служишь. Не чаешь небось, что хозяин твой Чурилушка — славянин…