У меня девять жизней - Мирер Александр Исаакович - Страница 5

Брахак поднял голову, проверил их реакцию, и рядом с изображением Рафаила нарисовал слона. Стер человека пальцем и мгновенно повторил его на спине у слона, и тремя движениями разместил трех слоников по дороге в город. Над дорогой нарисовал круг с лучами — солнце. Вот оно что — предлагается эвакуация. Не так далеко, полдня пути — четверть круга солнца…

Да что — предлагается. Рафаила уже опустили на землю вместе с ложем. Ждут лишь их согласия и одежду притащили, накрест перевязанную ремешком.

— Какая еще эвакуация? Надо уходить.

И вдруг Колька понял, что здесь, наряду с деловой суетой, происходит нечто скрытое от посторонних и очень важное. Он понял это, когда Брахак нарисовал солнце и посмотрел на девушку вопросительно. Девушка опустила глаза, а охотники, наоборот, смотрели с любопытством и ожиданием то на Брахака, то на пришельцев.

«Ах ты черт… Похоже, медицинская красотка чего-то требует, а Брахак поступает по-своему, — думал Колька. — Впрочем, сейчас не до психологии».

— Уходим к баросфере, Володя? Дело ясное…

Володя кивнул. Колька взял мел и провел черту напрямик от медицинского дома к баросфере. Брахак удовлетворенно улыбнулся, повернул голову к охотникам, но девушка опередила его. С лицом, темным от гнева, она прыгнула вперед и схватила Кольку за руку. Заговорила быстро, яростно

— спохватилась, что ее не понимают, — бросилась к Рафаилу и вцепилась в носилки. И смотрела. Господи, как она смотрела! «Не сохранишь, не убережешь — говорили ее глаза. — Нет… Убьешь его. Он будет спать, а ты — будить его, но он будет спать — вот так, и жизнь будет вытекать из него — вот так, смотри! — и он умрет. Не отдам!»

— Оказывается, дело неясно, — сказал Володя, смущенно покашливая. — Она ведь врач, правда?

— Смотри, застрянем мы здесь… Вот дикая кошка! Кому верить, непонятно.

— Врачу.

— А, дьявол с вами, — сдался Колька. — Может, это Земля все-таки. Пошли.

…Охотники подняли спящего и вынесли в жару и духоту, в резкий запах слонового тела. Быстро прикрутили носилки к ременной попоне. Серый холм поднялся, пошел, а за ним — охотник и девушка с луками на изготовку и Колька с пистолетом. Пошли под деревьями, в тревожной тишине, навстречу солнцу. По пути с дерева съехала обезьяна и запрыгала рядом со слоном, держась рукой за бивень.

Лес молчал. Только слон вздыхал, растопыривая уши. Люди едва поспевали за ним — миновав поляны, он плавно, как автомобиль, набрал скорость.

Шли длинной, бесконечно прямой просекой.

Далеко впереди сливались в темное пятно лента неба, пронзительная зелень солнечной стороны и черно-коричневая полоса тени. Было так жарко, что даже обезьяна не выбегала на солнечную сторону — трусила слева по сухой канаве или прыгала с ветви на ветвь, строя слону дружелюбные гримасы.

Пеший охотник улыбнулся Кольке, без стеснения оглядывая его бойкими глазами. Борода у него была совсем короткая, молодая. Любопытные глаза остановились на пистолете — с просительным выражением.

Первый человек заинтересовался техникой. Остальные ее не замечали. Колька перевел предохранитель, проверил спуск и протянул парню пистолет. Тот принял, стал рассматривать подробности насечки, пластмассовые накладки на рукоятке. Его коричневые длинные ноги сами находили дорогу. Потрогал защелку, нажал, вытянул магазин. Осмотрел, вложил обратно — ловок! Вернул пистолет. Посмотрел на Кольку оценивающим взглядом. «С оружием не знаком, ствол держал на себя, — думал Колька. — Жаль, нельзя бабахнуть для пробы. Где это я читал, что слоны пугливы?» Лицо охотника было нервное, городское…

— Колия? — спросил охотник и представился: — Ахука.

Зачем-то достал из-за нагрудника свой амулет. Небесно-голубой жук.

— Хороший, — сказал Колька.

В этих навозниках или жужелицах был свой смысл. У Брахака и Джаванара они красные, у этого… Ахуки — голубой. У девушки какой жук? Колька плохо запоминал цвета. Темно-синий, кажется…

Жарко. Душно. Три полосы сходятся впереди. Мотается слоновый хвост. С носилок торчит Рафкина босая нога. Идет Ахука механически-бодрым шагом, весь мокрый, ноги блестят. Далеко позади угадывается собачий лай, еще какие-то звуки, но все вязнет в раскаленном воздухе, как в топленом жире.

…После часа пути устроили привал. Девушка тут же полезла на слона, как мальчишка на крышу. Колька с жадностью напился из ручья, лег и дремал в изнеможении, пока не услышал голос Володи:

— Колюня, вставай, вставай. Дальше поедем на лошадях.

…Он влез на лошадь, покрытую толстой мягкой зеленой попоной. Покорно пожал плечами, увидев, что попона эта — лист с прожилками, сухой и мягкий, как поролон.

Девушка ехала на слоне, как погонщик, — покачивался тонкий, прямой силуэт на фиолетовом небе.

Последующий путь был виден смутно и не отложился в памяти. Они проезжали поперечные просеки, поляны, перешли вброд быструю мелкую реку. С последними лучами солнца стал слышен шум многих голосов, музыка. Закачались в сумерках зеленые стены. Колька помог снять Рафаила, внести его в дом и уложить, и сам рухнул и уснул.

4

Кольке снилось, что академик Богатырев стоит на коленях и, подняв веснушчатое лицо, орет громыхающим басом: «Раджта-ам, гоониа-а!»

Он проснулся от боли в ногах. Зеленый дом был в точности похож на вчерашний — тот же зеленый ковер на полу, зеленые, слабо светящиеся стены. Показалось даже, что давешняя скачка через лес, поющее дерево и Брахак с его сединами и мудрым взглядом были во сне.

— Да-да, стандартное жилье, — сказал Володя, перехватив его взгляд. — Доброе утро.

Он уже сидел с записной книжкой и карандашом.

— Доброе… Пишешь, значит…

— Дневник вчера не заполнял. Не знаешь, сколько мы вчера проехали?

— Километров шестьдесят, — предположил Колька и попытался протиснуть руку между листьями стены.

Его тянуло повторять все, что он делал вчера утром. Но сегодня снаружи не было гепарда, и поляна выглядела по-иному. Деревья низкорослые, с кудрявыми кронами. Одно дерево цвело сумасшедшим алым цветом. Когда Колька — высунулся наружу, донеслась далекая грустная музыка.

— М-да… Знаешь, что я вчера видел? Дерево-радиостанцию.

— Обожаю домыслы, — отозвался Володя. — Ты лучше посмотри, каков зоопарк!

Под лежанкой листья были относительно рыхлыми — Володя раздвинул их и показал Кольке внутренний войлокообразный слой — синие нити, вроде водорослей. Этот войлок был сплошь покрыт крупными бледными муравьями. В их гуще сидели, как начальники, лупоглазые крапчатые лягушки. Одна не успела спрятаться и вытаращилась на свет, растопырив пальцы с круглыми присосками. Почему-то муравьи не трогали лягушек. А пониже, у самого пола, проходил туннельчик — на всю длину стены. Стоило заглянуть в него, как с двух сторон выпрыгивали крысы, дерзко взглядывали на людей и скрывались. На полу, под травяным ковром, тоже кипел муравьиный город — действительно, зоопарк!

— Ладно, — сказал наконец Колька. — Нас-то не трогают, переживем… Но дерево-радиостанцию я видел. Тоже кругом в муравьях.

— Видел — описывай.

— Процентов на девяносто. Послушай, Вовка… Где мы все-таки?

Бурмистров нашел в дневнике страничку, изрисованную формулами, показал:

— Я сегодня рано проснулся, понимаешь… Посчитал на досуге…

— Ну-у, если ты прав, — поразился Колька. — Если ты прав, тогда мы живем!

Володя оперировал с известными формулами соотношения времени в земном пространстве и в СП, но ввел новое исходное предположение: при переходе от одного пространства к другому время стоит на месте, а поэтому энергия не расходуется. Теперь выходило, что запас энергии сохранится в «Криоле» не сутки, как считалось прежде, а четверо суток без малого.

— …Тогда мы живем! Ага… Ты утверждаешь, что квантовые часы останавливались закономерно? И у нас еще трое суток в запасе? Ну, ты — гигант…

— Сначала проверь как следует. Бери карандаш.

— Очкарь, бумажная душа, — нежно сказал Колька. — Тетрадочки-карандашики.