Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь - Страница 8

Вот и Денежный переулок. К нему «Паккард» подъехал со стороны Арбата. Тихо, пусто. Старые липы замерли в полном безветрии. Двухэтажный особняк, выстроенный в стиле русского классицизма. В ту пору — эпохе Советов не исполнилось и года — возле посольств еще не было будок с дежурными милиционерами.

Машина остановилась возле высокого крыльца в несколько ступеней под крышей теремком.

— У «кольта», если услышите выстрелы или взрыв, — тихо сказал Яков Блюмкин шоферу, — снимете предохранитель. На случай, коли понадобится нас прикрывать. — Он вдруг судорожно вздохнул. — Если будет кого прикрывать. В общем, действуйте по обстановке. Мотор не выключайте. Начнется перестрелка, и если мы не появимся через две-три минуты, уезжайте! Все! Вопросы есть?

Шофер молчал.

— Вперед, Коля!

Они с Андреевым вышли из машины, поднялись на крыльцо. Было слышно, как за их спинами тихо, ненадежно работает двигатель «Паккарда».

Яков Блюмкин нажал кнопку звонка на панели массивной дубовой двери.

Никого…

Руководитель «акции» только теперь обратил внимание на то, что его напарник одет совсем не для дипломатического приема: мятые брюки, заправленные в нечищенные сапоги, рубашка-косоворотка из синего ситца, распахнутый грязно-зеленый пиджак с двумя оторванными пуговицами, светло-желтая шляпа-панама с черной лентой, из-под которой в разные стороны торчат рыжие волосы.

«Да, — подумал Яков Блюмкин, — на клоуна смахивает. Он меня только невыгодно подчеркивает. Что у них там, спят, что ли? Позвонить еще раз?..»

Но дверь уже открывалась. В ее темном проеме появился величественный, даже надменный швейцар.

— Здравствуйте, господа! — сказал он по-немецки. — Что вам угодно?

Блюмкин уловил смысл сказанного, однако заявил:

— Мы не говорим на вашем языке. Извольте переводчика!

Ухмылка мелькнула на лице швейцара — он понял визитера, брезгливо покосившись на Николая Андреева, сказал:

— Момент! — и ушел, закрыв дверь. Слышно было, как щелкнул замок.

Прошло минут пять. Террористы нервно топтались на крыльце.

Наконец дверь открылась, и на этот раз к ним вышли двое. Один высокий, в летнем парусиновом костюме и рубашке с открытым воротником — аскетическое настороженное лицо, седеющие бакенбарды. Второй был высок, худ, с ввалившимися щеками, он что-то дожевывал и оказался переводчиком; проглотив то, что у него было во рту, и вытерев бледные губы носовым платком, он сказал по-русски, почти без акцента:

— Здравствуйте, господа! Приношу свои извинения: ваш визит пришелся на время обеда. Разрешите представить: господин Бассовиц, советник посольства его величества императора Германии Вильгельма Второго! А вы, простите…

— Я представитель советского правительства и работник Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. Вот наш мандат, мой и товарища, — Блюмкин передал переводчику недавно рожденный на Лубянке фальшивый документ. — Мы просим аудиенции у графа Мирбаха, поскольку дело, с которым мы пожаловали к вам, касается лично его.

— Вот как! — удивленно воскликнул недообедавший и перевел советнику посольства и сказанное Блюмкиным, и текст «мандата».

Тень беспокойства промелькнула на лице господина Бассовица, однако он сказал холодно, но вполне учтиво:

— Что же, прошу, господа!

Темноватый коридор; направо — приемная: мягкая мебель, канцелярский стол с несколькими телефонами; никого — суббота…

— Побудьте здесь, — говорит господин советник посольства. — Я доложу.

И, взяв «мандат», он уходит.

С визитерами остается переводчик. Он с любопытством, которое постепенно переходит в беспокойство, рассматривает Николая Андреева — фотограф ВЧК красен, лицо покрыто бисеринками пота.

— Жарко…— приходит на помощь товарищу Блюмкин.

— Действительно жарко, — соглашается переводчик. — Сейчас!.. — Он щелкает выключателем, и под потолком начинает вращаться вентилятор. В приемной возникает ветерок.

Николай далеко не свежим носовым платком вытирает лицо.

— У вас в Германии в эту пору тоже жара? — спрашивает Блюмкин.

Но переводчик не успевает ответить — появляется господин Бассовиц:

— Прошу, господа!

Шагая за советником германского посольства, Яков Блюмкин думает, наливаясь ненавистью, яростью, нетерпением: «Заладил, пруссак вонючий: господа, господа! Мы для вас не господа, а товарищи всего угнетенного человечества!»

Невероятное дело: эти мысли возвращают руководителя акции в состояние полного спокойствия, появляется чувство, которое приблизительно можно выразить такими словами: «Мы тут хозяева положения, а вы — бараны».

Опять коридор, поворот направо; нечто вроде зала для приемов, зеркала по углам, кажется, какие-то скульптуры из белого мрамора — все это быстро мелькает, советник и Блюмкин проходят зал насквозь. И вот — гостиная: кресла, диваны, круглый мраморный массивный стол под светло-коричневой скатертью, в центре фарфоровая ваза в виде огромного листа винограда, на ней фрукты: яблоки, персики, незнакомые продолговатые зеленые плоды, виноград.

«Значит, в кабинет посла можно попасть, если нырнуть в боковую дверь — там опять коридор, в кабинет — вторая дверь направо… Молодец этот электротехник Вайсман! Все точно на своем плане изобразил…»

— Присаживайтесь, господа! — говорит советник посольства Бассовиц. — Сейчас с вами поговорят.

Не простившись, он уходит. С визитерами остается переводчик.

«Как это… С нами поговорят?.. Нам нужен посол!» — в глазах у Блюмкина темнеет от злости.

Несколько минут проходят в напряженном молчании. Блюмкин сидит на диване у открытого окна, выходящего в Денежный переулок, Андреев расположился в кресле у двери.

В гостиной появляются двое: пожилой мужчина с породистым аристократическим лицом, в строгом черном костюме и молодой человек лет двадцати пяти в парадной форме лейтенанта германских войск — строен, подтянут, энергичен. Переводчик представляет их:

— Первый советник нашего посольства господин Карл Рицлер, военный атташе посольства Леонгарт Мюллер.

— Вы от господина Дзержинского? — вежливо, но холодно спросил Рицлер, обращаясь к руководителю «акции».

— Да. Я — Яков Блюмкин, мой товарищ — Николай Андреев, представитель революционного трибунала. Так и указано в нашем мандате.

— К сожалению, по субботним и воскресным дням наш посол не принимает, — последовал ответ. — Я уполномочен принять вас и выслушать. Итак, господа?

Переводчик не успел перевести — Блюмкин грубо прервал его:

— Я имею строгое предписание от товарища Дзержинского говорить с господином послом лично.

— Но по какому поводу? — этот вопрос задал военный атташе Мюллер.

— По поводу его родственника графа Роберта Мирбаха, арестованного нами. Он подозревается в шпионаже…

— Только подозревается? — первый советник германского посольства Карл Рицлер был само изумление. — Нам было сообщено, что он задержан с поличным!

— Да, именно так, с поличным. Я неточно выразился. И об освобождении Роберта Мирбаха, повторяю, я уполномочен говорить лично с господином послом.

— Ну, хорошо, — несколько мгновений Карл Рицлер колеблется — Подождите. — Он выходит из гостиной.

Блюмкин смотрит на Николая Андреева и видит: его напарник спокоен, собран. Блюмкин еле уловимо кивнул ему.

«Молодец! Взял себя в руки».

Как действовать, когда появится посол, они знают: план разработан, отрепетирован, в него могут внести коррективы только вновь возникающие обстоятельства.

Все происходит в считанные минуты…

В гостиной появляется посол Германии граф Вильгельм Мирбах в сопровождении Карла Рицлера. Посол тучен, породист, хмур. Жестом руки он предлагает визитерам сесть за круглый мраморный стол.

Представление сторон через переводчика. Наконец все рассаживаются вокруг стола.

— Я вас слушаю, господа, — спокойно говорит посол. Блюмкин в течение нескольких минут излагает суть проблемы — факты и улики, изобличающие графа Роберта Мирбаха в шпионаже.