Великий Бисмарк. Железом и кровью - Власов Николай - Страница 119

В Йене Бисмарк произнес две речи, мгновенно приковавшие к себе всеобщее внимание. В них он выступил за усиление роли парламента в политической жизни страны и против абсолютистских идей, намекая тем самым на замашки молодого императора. Сознавая, что из его уст подобные вещи звучат довольно странно, Бисмарк заявил: «Возможно, я сам неосознанно внес свой вклад в то, чтобы опустить влияние парламента на его нынешний уровень, но я не хочу, чтобы оно оставалось на таком уровне всегда»[661]. Сильный парламент является важным залогом немецкого единства, средоточием национальных чувств; если таковой будет отсутствовать, «я обеспокоен продолжительностью существования и крепостью наших национальных институтов (…) Мы не можем сегодня жить чисто династической политикой, мы должны вести национальную политику».

Напряженность между Бисмарком и Вильгельмом достигла крайней отметки. Причем вредило это в основном императору. Когда Бисмарк в 1893 году серьезно заболел – старые недуги возвращались, и даже Швайнингер был порой бессилен против них, – советники кайзера осознали, насколько плачевными будут последствия для репутации монарха, если «железный канцлер» сойдет в могилу, оставшись врагом Вильгельма. Последний скрепя сердце вынужден был согласиться с этими соображениями. В январе 1894 года он отправил Бисмарку весьма дружелюбное личное письмо, приложив к нему бутылку вина. «Железный канцлер» распил подарок кайзера вдвоем с публицистом Максимилианом Гарденом, который считался самым непримиримым критиком Вильгельма. Тем не менее он тоже не хотел доводить ссору до крайних пределов.

В конце января 1894 года Бисмарк отправился в Берлин, где состоялось демонстративное примирение с кайзером. Насколько популярен стал к тому моменту «железный канцлер», свидетельствует количество людей, пришедших приветствовать его, – оно измерялось сотнями тысяч. Современники говорили, что считали подобные вещи невозможными в Берлине и что настроение, господствовавшее в толпе, напоминало настоящее сумасшествие. Бисмарка сравнивали с легендарным императором Барбароссой, покинувшим пещеру на горе Киффхойзер, где он спал вековым сном. Это была последняя поездка «железного канцлера» в столицу.

В феврале император нанес ответный визит во Фридрихсру; во время встречи он намеренно избегал разговоров на политические темы, ограничиваясь светской болтовней и казарменными шутками. «Теперь пусть возводят ему триумфальные ворота в Мюнхене и Вене, я все равно буду на корпус впереди», – хвастливо заявил Вильгельм по итогам этой встречи[662]. Формально конфликт был исчерпан, хотя стороны продолжали относиться друг к другу с глубокой неприязнью.

Конечно же, жизнь Бисмарка после отставки не исчерпывалась политическими баталиями. Он старался вкушать все доступные ему радости жизни. Отставной канцлер не отказывал себе в удовольствии хорошо поесть – разумеется, в рамках, отведенных для этого неусыпно наблюдавшим за ним Швайнингером. «Нужно иметь действительно хороший желудок, чтобы за столом держаться наравне с князем», – вспоминал один из посетителей[663]. Бисмарк знал толк в хороших винах и любил рассказывать историю о том, как однажды был приглашен к столу императора Вильгельма II, где ему подали не очень качественное шампанское. Выяснилось, что это на самом деле игристое вино немецкого производства, которое кайзер пьет из экономии и соображений патриотизма. В ответ Бисмарк заметил, что его патриотизм останавливается, когда дело касается желудка.

Стареющий политик по-прежнему любил слушать музыку и гулять на свежем воздухе. С 1893 года он уже не мог ездить верхом. Тем большую ценность и продолжительность приобретали пешие прогулки, которые он предпринимал в компании двух своих собак, Кира и Ребекки. Бисмарк по-прежнему обожал лес и любил гулять среди деревьев, в обстановке, которая наполняла спокойствием его душу. Он много читал, особенно классическую литературу, проштудировал полное собрание сочинений Шиллера. Исторические произведения также не остались без его внимания; на склоне лет «железный канцлер» неоднократно говорил о том, что знание истории является весьма важным для любого политического деятеля, поскольку прошлое дает полезный опыт для понимания актуальных событий.

Религиозной литературе Бисмарк практически не уделял внимания. Его взгляды в этой области в поздние годы жизни вообще отличались своеобразием. В 1893 году он заявил баронессе Шпитцемберг, что у него «появляется чувство, что наш Господь и Создатель не всегда все делает сам, а передает руководство отдельными сферами неким министрам и чиновникам, которые совершают глупости»[664]. Впрочем, вера «железного канцлера» всегда отличалась довольно скептическим характером. Во всяком случае, посещать церковь он по-прежнему не считал нужным вовсе. В то время как у многих людей к старости склонность к религии возрастает, у Бисмарка, похоже, происходил обратный процесс.

Несмотря на обилие посетителей, которых принимал отставной канцлер в своих поместьях, главную роль в его окружении играли ближайшие родственники. Не со всеми из них отношения были одинаково теплыми. Общение с Бернгардом, который скончался в 1893 году, уже давно сократилось до минимума. Иной была ситуация с Мальвиной, по-прежнему остававшейся близким ему человеком. На окружающих, правда, младшая сестра Бисмарка производила часто неблагоприятное впечатление. Ее описывали как честолюбивую светскую даму, которая любила погреться в лучах славы своего брата, отличалась холодностью и закрытостью. Очевидно, Мальвина многое унаследовала от своей матери, и Бисмарк искал и находил в ней то, чего ему так не хватало в собственной супруге. Иоганна относилась к сестре своего мужа весьма негативно и облегченно вздыхала, когда та покидала их дом.

Жена оставалась для Бисмарка самым близким человеком. С годами узы, связывавшие их, только укреплялись. Преданная мужу до глубины души, Иоганна после его отставки со всей страстью возненавидела императора. Бисмарк в шутку заявлял, что ни один человек не в состоянии прожить столько, чтобы отбыть все тюремные сроки, которые должна была бы получить его жена за произносимые в течение всего лишь одного дня оскорбления в адрес Его Величества. Даже когда между императором и канцлером состоялось формальное примирение, Иоганна заявляла, что не хочет и не может простить Вильгельма.

Однако здоровье Иоганны к началу 1890-х годов было уже основательно подорвано. Смерть супруги, наступившую 27 ноября 1894 года, Бисмарк воспринял как трагедию. Он часами стоял со слезами на глазах у гроба жены, глядя в лицо усопшей. На соболезнования он отвечал: «Когда почти полвека живешь в счастливом браке, как в моем случае, то свое одиночество воспринимаешь, благодаря Господа за былое счастье, как пролог к собственному уходу, не испытывая потребности жить дальше»[665]. Современники отзывались о Бисмарке как о человеке, который полностью утратил волю к жизни. «Жизнь – это долгий процесс горения, и мое топливо для поддержания огня скоро закончится», – писал он Микелю[666]. Состояние его организма стремительно ухудшалось.

После смерти Иоганны самым близким для Бисмарка человеком остался его старший сын Герберт. С 1890 года он, с облегчением распрощавшись с политикой, уехал в Шенхаузен. «Без тебя вокруг наступила бы ночь, – писал он отцу в июле 1896 года. – Всеми фибрами своей мысли и жизни я завишу от тебя, с ранней юности я настолько сросся с тобой всеми проявлениями моего сердца и чувств, как ни с одним другим человеком. (…) Я хотел бы все отдать за то, чтобы избавить тебя от плохого настроения и усталости, которые мешают тебе радоваться жизни»[667]. Герберт переживет своего отца, к которому испытывал тесную эмоциональную привязанность, всего на шесть лет.

80-летие Бисмарка отмечалось в 1895 году в Германской империи как национальный праздник. По всей стране возводились памятники, устраивались торжественные мероприятия. В Берлине, писал современник, «газеты говорят только о нем, во всех витринах стоят его портреты, бюсты, книги, уличные торговцы продают картинки с ним, медали, праздничные стихи»[668]. Во Фридрихсру потекла нескончаемая река делегаций и отдельных посетителей. Канцлер получил в эти дни почти 10 тысяч телеграмм, несколько тысяч посылок, более 450 тысяч поздравительных писем и открыток. Почти пять сотен городов избрали его своим почетным гражданином. Особняком стоял лишь германский рейхстаг, который отказался принять поздравительный адрес в честь «железного канцлера». Вильгельм II тоже с удовольствием дистанцировался бы от праздника, но не мог этого сделать без серьезного ущерба для своей репутации и поэтому предпочел навестить старика.