Семья Горбатовых. Часть вторая. - Соловьев Всеволод Сергеевич - Страница 15

— Я хотела вам сватать невесту, а вы скрыли от меня, что невеста была уже у вас готова и именно та особа, о которой я вас спрашивала.

— Я это очень хорошо помню, ваше величество, но дело в том, что в тот день у меня не было невесты, и я сам не знал, чем кончится это дело. Я боялся сам обмануться и нисколько вас не обманывал.

— Да, я понимаю. Конечно, я шучу… я хочу сказать вам, что очень за вас рада. Я, признаюсь, имею мало сведений о вашей невесте, но то немногое, что я о ней знаю, очень говорит в ее пользу. Recevez mes felicitations, mon cher, soyez heureux, je vous le souhaite de tout mon coeur [4].

— От глубины души благодарю ваше величество и смею надеяться, что добрые пожелания ваши исполнятся.

— И я тоже надеюсь. Скажите, когда ваша свадьба? Как вы намерены устроиться? Мне это нужно знать именно ввиду мыслей о предстоящей вам новой службе, которую мне хотелось бы поручить вам.

Сергей передал ей все, о чем она его спрашивала.

— Вот и прекрасно, это ничему не помешает, и, во всяком случае, будьте уверены, что я не желаю стеснять вас. Я все нездорова, — хотя теперь мне гораздо лучше, — но, во всяком случае, я желаю, чтобы вы представили мне вашу жену немедленно после вашей свадьбы.

— Она почтет для себя величайшим счастьем эту милость вашего величества.

— Лев Александрович, — обратилась Екатерина к проходившему в эту минуту невдалеке от них Нарышкину, — что это ты прихрамываешь?

— Ревматизм одолел, матушка государыня.

— Смотри ты, совсем стариком становишься, того и жди — умрешь. Я про тебя уж и сон дурной видела.

— Ах, матушка, ради Создателя, не стращайте, — скорчив испуганную мину, аффектированно крикнул Нарышкин, — я смерти до смерти боюсь.

— Да уж боишься либо нет, а она за тобою. Я вот тоже было испугалась, как прихворнула, так и думала — умирать приходится. Вон и гроза была в конце сентября, а это редкий ведь случай. Помнишь, когда такая поздняя гроза была?

— Не помню что-то, государыня, — ответил Нарышкин, который отлично помнил и слышал от Марьи Саввишны Перекусихиной, что Екатерина не раз заговаривала о грозе этой.

— Не помнишь? Так у тебя, знать, память коротка, я-то помню: в год кончины тетушки, императрицы Елизаветы Петровны была такая гроза. Вот и я, старуха, перепугалась. Только нет, я еще не умру, а вот ты — другое дело, и гроза-то эта, может быть, к тебе относится.

— Чтобы сферы небесные да о таких людишках, как я, помышляли… И-и! Нет, матушка, они там своими делами заняты и не токмо что нас грешных, да и ваше величество в грош не ставят.

И таким образом, переговариваясь и перешучиваясь с «матушкой», старый Левушка исполнял свою вечную должность шутника и забавника, а сам не без грусти поглядывал на своего неизменного державного друга и, отшучиваясь, думал:

«Не ладно что-то: меня стращает, а сама боится, уже и в знамения начинает верить; прежде этого не бывало. Да и глаза не хороши, совсем другая стала. Не вылечил ее грек-мошенник».

Зубов не возвращался. Безбородко предложил было еще игру, но Екатерина ответила, что на сегодня довольно, что у нее, еще до отхода ко сну, есть работа.

С помощью Левушки она приподнялась с кресла, простилась с обществом, ласково улыбнулась Сергею и тяжелою, не прежней поступью, вышла из комнаты.

Сергею вдруг стало почему-то неловко и даже грустно, что-то сдавило сердце, будто духота и тягость чувствовались в воздухе. Унылым светом горели лампы, уныло и безжизненно глядели со стен грезы старинных художников.

Но он не стал предаваться этому внезапному чувству, он поговорил несколько минут с Безбородко и в сопровождении Нарышкина вышел из Эрмитажа.

IX. ОБЕД НА МЕЛЬНИЦЕ

Сергей еще до рассвета выехал в Гатчину. Погода стояла прелестная, день начинался ясный, ветру никакого. Небольшой морозец. В гатчинцах было заметно особенное оживление. Цесаревич вышел в самом лучшем настроении духа, ничто его не раздражало, он всем был доволен и объявил, что в такой день грешно сидеть на месте, что следует непременно прокатиться и, самое лучшее, пообедать на гатчинской мельнице.

До мельницы от дворца было всего верст пять.

Великая княгиня приказала сделать нужные распоряжения. Сергей, конечно, получил приглашение участвовать в этой partie de plaisir [5], и в двенадцатом часу несколько троек, впряженных в широкие сани, выехали из дворца по сверкавшей на ярком зимнем солнце, еще не наезженной дороге.

Жениху и невесте оказывались всевозможные знаки внимания, и в первые четырехместные сани поместились цесаревич, великая княгиня, Сергей и Таня. Павел шутил всю дорогу, поддразнивал Сергея, уверяя его, что свадьбу нужно еще отложить, так как он ни за что не отпустит княжну в город, пока стоит такая прекрасная погода — пусть она надышится напоследок чистым воздухом.

— Вы считаете себя очень счастливой, княжна, и ошибаетесь. Вы еще будете вспоминать Гатчину.

— Не придется, ваше высочество, — отвечала Таня, — мы часто сюда будем возвращаться.

— На это не рассчитывайте, — посмотрите, каким зверем он взглянул сейчас. Все они хороши, пока еще не чувствуют своей власти, заберет он вас в руки и запрет в четырех стенах.

— В таком случае я вам пожалуюсь, и вы должны будете явиться моим спасителем, ваше высочество.

— Извините! Вы от нас отказываетесь, вы нам изменяете, и нам до вас никакого не будет дела. Вы отдаетесь во власть его, помните это, время еще есть, одумайтесь… Вот теперь я еще могу защитить вас, хотите сейчас его из саней выброшу?

Но Таня этого не хотела. Они подъезжали к мельнице.

— Что же, готово обедать? — крикнул цесаревич, входя на крыльцо. — Мы проголодались, живо!

Ему доложили, что можно садиться за стол, что все готово. Веселое общество разместилось, цесаревич сам разливал и подавал мужчинам водку в маленьких рюмках. Присутствовали Плещеев, Кушелев, граф Вьельгорский, камергер Бибиков и неизменный Кутайсов. Все это были люди, считавшиеся в Гатчине своими. Недоставало только Аракчеева, который никогда не покидал своих служебных обязанностей, да Ростопчина.

— Жаль, недостает нашего Федора Васильевича, — проговорил вдруг Павел, — он бы повеселил нас, наверное, рассказал бы что-нибудь смешное: всегда является с целым запасом. Скажи, Горбатов, не видал ли ты его вчера? Я так полагал, что он нынче утром приедет.

— Как же, ваше высочество, я с ним встретился вчера утром, и он сказал мне, что будет здесь завтра и на несколько дней.

— Обидно! А я даже хотел спросить у него разъяснение моего нынешнего сна — ведь он на все руки мастер: и дело делает, и сны разъясняет. Но шутки в сторону, господа, я видел нынче ночью очень странный сон, и почему-то этот сон не выходит у меня из головы.

Великая княгиня, говорившая в это время что-то своему соседу, Плещееву, вдруг замолчала и стала прислушиваться. Лицо ее сделалось серьезным, даже озабоченным. Между тем, великий князь продолжал:

— Да, собственно, это и не сон, а какое-то странное ощущение, мне казалось, что вдруг будто меня разбудили и какая-то неведомая сила подхватила меня и понесла все выше и выше. Кругом будто сиянье, лазурь небесная, звезды со всех сторон яркие…

Великая княгиня слабо вскрикнула. Но все внимательно слушали, и никто не обратил на это внимания.

— Я проснулся, — говорил Павел, — потом снова заснул, и опять тот же сон, то же ощущение, опять неведомая сила подхватывает меня, поднимает, и опять бесконечное небесное пространство и, поверите ли мне, так было всю ночь. Несколько раз я просыпался, засыпал и опять видел то же самое. Не правда ли, странно?

— Друг мой, — сказала взволнованно великая княгиня, — вы изумитесь еще больше, когда узнаете, что я испытала то же самое. Я ничего не могу прибавить к словам вашим, мне придется только повторить их.