Семья Горбатовых. Часть вторая. - Соловьев Всеволод Сергеевич - Страница 1

Всеволод Соловьев

Семья Горбатовых. Том 2

Волтерьянец. Часть вторая

I. ОПЯТЬ ВИНОВАТА

Прошло около недели с тех пор, как Таня послала Сергею свою лаконическую и красноречивую записку.

Весь первый день она с трепетом ждала его, но он не приехал. Значит, приедет завтра… значит, задержало его что-нибудь неотложное, что-нибудь важное. Но прошел и следующий день, а Сергея нет, и нет от него никакой вести.

Таня стала тревожиться, не знала, как объяснить такой поступок с его стороны. Час проходил за часом, еще день кончился, прошел и другой. Таня не спала ночей, бродила как тень, побледнела, похудела. Теперь одна тяжелая мысль не давала ей покоя: она решила, что случилось то, чего она вдруг испугалась в ту ночь, когда, после последнего свидания с ним решила внезапно восставшие перед нею вопросы.

«Да, так и есть — это наказание. Он вернулся только затем, чтобы обвинить ее, чтобы доказать ей, что она сама — единственная причина своего несчастья… Он вернулся, чтобы отомстить ей… он ее не любит… Теперь она навсегда уже его потеряла!»

Она так боялась возможности этого, что вдруг совершенно поверила в такую несообразность. Она как будто сразу потеряла свой рассудок, она забыла, что не имеет никакого права считать Сергея способным на такой поступок, что она оскорбляет его этим подозрением. Если бы кто из посторонних ей находился в подобных обстоятельствах, она, конечно, рассудила бы все как следует, она бы просто посмеялась над таким нелепым предположением, но в своем собственном деле она запуталась. В ней поднялись все муки внезапно вспыхнувшей и всю ее охватившей страсти, вся тоска разлуки. Таня негодовала на подобный поступок с его стороны, чувствуя оскорбление и в то же время, безнадежно опустив голову, она шептала:

— Я заслужила это. Так мне и следует… так и следует!

Прошел еще день, но она уже перестала ждать Сергея. Она знала, что все кончено, ей даже не пришло на ум, как это ни странным может показаться с первого раза, что с Сергеем случилось какое-нибудь несчастье, что он, может быть, серьезно болен, что, одним словом, у него нет физической возможности приехать к ней, известить ее. Она упорно оставалась со своим объяснением: все теперь было ясно, все кончено! Она жила как в тумане и заботилась только об одном, чтобы никто не замечал ее мучительного состояния. Она ни с кем не намерена делиться своим горем. Она выдержит его одна.

Между тем, она так истомилась за это время, что ее измученный, больной вид должен был обратить, наконец, на себя внимание. Как-то утром великая княгиня сама была измучена не менее ее. Она только что вернулась из Петербурга, она оставила императрицу мрачной и больной, оставила свою дочь, хотя на ногах, по-видимому, успокоившеюся, но такой бледной, такой грустной. Она была погружена в свои мысли, в свои собственные тревоги и страдания, но все же, взглянув на Таню, тотчас же заметила происшедшую в ней перемену.

— Милое дитя мое, что с вами? — сказала она своим тихим, ласковым голосом. — Посмотрите на меня… да вы больны! Что у вас болит? Отчего вы не скажете? Нужно поговорить с доктором… нельзя медлить… Разве возможно так пренебрегать своим здоровьем?

— Я вовсе не больна… я совсем здорова, ваше высочество, — ответила Таня.

— Как не больны, вы решительно больны! Дайте вашу руку.

Она взяла руку Тани, рука была холодна. На лице Тани выражалось такое утомление, даже ясные великолепные глаза ее как-то потухли!

— Сядьте сюда! — указала великая княгиня на место рядом с собою на маленьком диванчике. — Смотрите прямо на меня, и если вы не больны, то скажите, что такое случилось с вами? Какое несчастье? Ведь есть же что-нибудь, ведь не могло же у вас сделаться такое лицо без всякой причины. Я просто не узнаю вас. Все это время мы редко виделись, я почти здесь не бывала, я вся была в своих заботах, но не думайте, моя милая, что я к вам равнодушна, вы знаете, что я люблю вас. Будьте откровенны со мною, говорите.

Она наклонила к себе голову Тани и нежно ее поцеловала.

— Говорите, — еще тише, еще ласковее прошептала она.

Таня не была приучена к подобным ласкам — она видела их очень редко, и потому они не могли на нее не действовать, а теперь, когда ее нервы были так натянуты, когда она чувствовала себя такой несчастной, измученной, нежный поцелуй великой княгини, пожатие ее руки, ее тихий голос, произвели на нее почти потрясающее действие. Она хотела что-то сказать, но не могла произнести ни звука и вдруг громко, истерически зарыдала. Великая княгиня перепугалась, стала ее успокаивать, и когда, наконец, Таня совладела с собою и перестала рыдать, она сказала ей:

— Послушайте, друг мой, я вижу, что вы очень страдаете, но поэтому-то и прошу вас быть откровенной. Дайте мне узнать, в чем дело и решить самой: быть может, все совсем не так важно, как вам кажется. Я начинаю догадываться, но все же ничего не знаю. Я не знаю, что тут было во время моего отсутствия? Чем так огорчил вас ваш жених?

Таня даже вздрогнула.

— Он вовсе не жених мне, — прошептала она.

Великая княгиня взяла ее руку одной своей рукой, а другой обняла ее за талию и привлекла к себе.

— Voyons, ma chere [1],- на ухо прошептала она ей, — будьте умница, расскажите все спокойно. Поверьте, вам, во всяком случае, станет легче, когда вы выскажетесь.

Таня была совсем покорена и все рассказала, как на исповеди. Внимательно ее выслушав и задумавшись на несколько мгновений, Мария Федоровна подняла на неё свои светлые глаза и сказала:

— Вот я и была права! Хорошо, что вы мне все рассказали — это следовало бы сделать раньше. И знаете, мой друг, вы меня очень изумили; вы — такая разумная, такая рассудительная — и вдруг превратились совсем в маленькую дурочку. Откуда взяли вы все это? Зачем вы так обижаете вашего жениха, это очень нехорошо с вашей стороны! Я уверена, что он никогда бы не был способен заподозрить вас в том, в чем вы его подозреваете. Разве порядочные люди так поступают? Мне стыдно за вас, я говорю серьезно, и, пожалуйста, никогда никому не говорите того, что вы мне сказали — вам самим скоро будет стыдно за подобные мысли… Таня изумленно на нее глядела.

— Но, ваше высочество, да какое же другое объяснение может быть его поступку? Ведь вот целая неделя прошла, а его нет… Он даже не написал мне, даже не прислал карлика.

— Конечно, это очень важно, — сказала великая княгиня, — и, конечно, вы имеете полное основание очень тревожиться. Я тоже начинаю тревожиться. Мне кажется, вам уже несколько дней тому назад следовало постараться узнать, что с ним.

Таня мало-помалу начинала понимать свое безумие. Великая княгиня продолжала:

— Я полагаю, что с ним случилось что-нибудь не совсем обыкновенное. Что он жив, в этом не может быть сомнения, потому что иначе я бы услышала.

— Господи! Да что же могло случиться? — крикнула Таня, хватаясь за сердце.

Ее мысли сразу прояснились и, наконец, пришло ей в голову то, что должно было прийти давным-давно.

— В этом весь вопрос: что такое могло случиться? Это загадка, это очень странно и нам нужно как можно скорее разрешить эту загадку. Может быть, цесаревич знает, я спрошу его. Я сейчас пойду к нему, подождите меня.

Великая княгиня ушла, но скоро вернулась и сказала Тане, что, к сожалению, цесаревича она не застала, что он уже два часа как выехал из дворца.

— Я велела доложить мне, как только он вернется. Успокойтесь, мы сегодня же все узнаем и, конечно, ни минуты не промедлим.

Таня возвратилась в свои комнаты совсем в лихорадке.

«Да, что же это такое, — отчаянно думала она, — ведь я в самом деле сошла с ума! Что я за несчастное, за дрянное существо — всегда поступаю именно так, как поступать не следует… Во всю жизнь только делаю глупости, а ведь я считала себя умной, я дура… дура… несчастная, сумасшедшая дура!»