Искатель. 1993. Выпуск №6 - Дар Фредерик - Страница 12

Она бесцеремонно разглядывает меня через маленькие круглые очки в металлической оправе. Синтия рассказывает ей о том, что с нами случилось. Старуха слушает, не перебивая (что уже не свойственно в ее возрасте), и, как только племянница заканчивает рассказ, поднимает свою трость с серебряным набалдашником, как тамбурмажор, дающий сигнал своим музыкантам начинать. По этому сигналу слуга толкает кресло ко мне.

Дафни благодарит меня голосом, напоминающим о конкурсе ветроманов в склепе кафедрального собора! Она бойко говорит по-английски и пользуется им, чтобы расспросить о моих литературных трудах. Я сообщаю ей название будущего романа: «Любовник Леди Гуталин». На ходу придумываю сюжет. Это история об одном лесничем, влюбившемся в своего патрона, лорда Гуталина. Жена последнего, сгорающая от тайной любви к леснику, ставит волчий капкан в писсуаре последнего, в результате чего лесник попадает сначала в клинику, а потом в монастырь. Лорд Гуталин в отчаянии вешается, а Леди Гуталин взвешивается.

Мои собеседницы одобрительно кивают. Они говорят, что это совершенно необыкновенная история, и предрекают ей коммерческий успех.

Дафни спрашивает, где я остановился. Узнав, что снимаю номер в местной гостинице, она громко выражает свое негодование и умоляет меня разделить их скромный кров. Я много слышал о шотландском гостеприимстве, но считал это лапшой на чистом бульоне.

Сначала я смущенно отказываюсь, давая им возможность убедиться в моей скромности, но дамы настаивают. Особенно усердствует крошка Синтия. Такой расклад как нельзя лучше устраивает мои делишки, и дело кончается тем, что я уступаю.

Я думаю о том, как мне будет не хватать бедолаги Берюрье, и тут мне в голову приходит замечательная идея. Одна из тех, которые стоят того, чтобы занять почетное место на камине.

— Я не один в Оужалинсе, — говорю, — со мной путешествует мой слуга.

Оказывается, это меня не должно волновать. Ему остается лишь перебраться вместе со мной; домишко достаточно просторный!

Было решено, что завтра я со своей зубной щеткой, перебираюсь в замок. А пока меня приглашают отобедать. Я снова в смущении, снова в восторге, снова соглашаюсь.

— Немного виски? — предлагает мне Синтия.

— Охотно.

Джеймс Волдерн приносит бутылку Мак Херрел. Марочного, с двумя звездочками (произведенного в высокий чин).

Я делаю вид, что меня удивляет этикетка.

— Это ваши родственники? — спрашиваю я показывая на флакон.

— Это мы! — поправляет меня очаровательная Синтия. — Мы занимаемся производством виски уже уйму лет, Во Франции наша марка неизвестна, потому что мы мало экспортируем, но скажу вам, не хвалясь, что наша продукция пользуется большим спросом в Объединенном Королевстве.

Большим спросом, точно сказано! Я вспоминаю о дозе героина, которая содержалась в бутылках Петит-Литтре. Но так или иначе, это — спиртное высокого качества. Чтобы засосать рюмочку, не жалко среди ночи и от женщины оторваться. Я делюсь этой шуткой с дамами, и она их приводит в восторг.

— Не хотите ли, месье Сан-Антонио, чтобы я показала вам замок, кстати, вы сможете выбрать себе комнату? — спрашивает меня Синтия.

— С удовольствием, — спешу согласиться я.

На сей раз я искренен. Ваш Сан-Антонио, мои киски, всегда доволен собой. Согласитесь, что он создан для побед. И вот он в цитадели, которая зажгла парадные огни, чтобы принять его. А он в ответ зажигает свои, ей-богу!

Эта берлога огромна и более готична, чем заголовок немецкого журнала. Коридоры, коридоры, коридоры… Огромные залы, кровати с балдахинами, гигантские камины, потайные двери, глухие двери, тайные ходы…

В южном крыле первого этажа меня соблазнила круглая комната, напомнив мне полюбившийся фильм ужасов. В ней стоит кровать с колоннами, обтянутая зеленоватым атласом с лилиями. Когда дрыхнешь на ней, наверняка чувствуешь себя бароном Арданом. Приземистая дверь ведет в причудливую туалетную комнату: ванна из меди, краны напоминают вентили шлюзов, в раковине можно организовать мотогонки.

Чтобы пользоваться этим сооружением, нужно иметь диплом судового механика.

За туалетной комнатой располагается другая спальня, гораздо меньших размеров.

— Если вы позволите, — говорю я Синтии, — я расположусь здесь. Мой слуга займет маленькую комнату и будет под рукой.

— Как вам угодно.

Она смотрит на меня сияющими глазами. Мне приходит на ум, братцы, что шотландцы — вовсе не Казановы, и местные дамы, желающие освежиться, скорее предпочтут прачечную Сен-Марк. Ох уж эти рыжеватые волынщики с придурковатыми физиономиями и глазами, выразительными, как дырки в швейцарском сыре. Они лет двенадцать будут глазеть на девчонку, прежде чем осмелятся заговорить с ней; следующие двенадцать лет уйдет у них на то, чтобы уговорить ее надеть кольцо на finger[22]. Тогда как мы, френч— мены, стремительны, как ветер, ибо знаем, что жизнь коротка и нужно всегда держать нос по ветру, если хочешь отхватить свой кусок пирога, прежде чем костлявая не скосила траву под ногами. С одного взгляда мы оцениваем, может ли дело выгореть. И если да, мы тотчас заключаем сделку. Так что с собой всегда нужно иметь гербовую бумагу и заправленную ручку, чтобы оставить автограф.

Мы твердо усвоили, что без стремительности можно обойтись лишь во время сна, и поэтому женщины всего света ждут нас. Надеюсь, что вы это давно усекли, но сейчас нелишне повторить, учитывая, что ваши мозги напоминают ил Нила.

В тот день, когда мужики в других краях просекут вышесказанное, у Франции для поддержания ее престижа не останется ничего, кроме «ситроена» в две лошадиные силы. Слава Богу, они об этом не догадываются. Возьмите, например, америкашек. Они начинают с того, что напиваются в обществе малышки и даже не замечают, что уже переспали с ней, хорошо, если шантажист напомнит им об этом. Инглишмены действуют иначе, но ничуть не лучше. Они закомплексованы до мозга костей. Это ухажеры — лицемеры. И когда наступает время ставить точку, они ведут себя как настоящие олухи. Что касается немцев, то у них все это происходит за пианино. Они часами играют Бетховена или Вагнера, прежде чем подключиться в розетку на 220 вольт. А когда дело уже пошло, их трясет от избытка библейских чувств, партнерша же исполняет для них арию Смоковницы-игрушки!

И наоборот, может показаться, что итальянцы претендуют на первое место. Они действительно были бы серьезными конкурентами, не будь так болтливы, Но они говорят до того, они говорят после того, они говорят «во время того», и девчонок приводит в ужас перспектива заняться любовью с граммофоном.

Тогда как у француза есть все: техника, мастерство, контроль, блеск. Он умеет думать о другом в такой момент, когда другие уже ни о чем другом думать не могут. Он заменяет диалог внутренним монологом. Он развлекает себя интересными историями. Удовольствие — ничто, если не уметь продлевать его. Скажу больше: оно оборачивается против того, кто его укорачивает.

Вам может показаться, что я читаю лекцию, но все, что я вам сообщил, — это жизнь. Я — за половое воспитание подрастающего поколения. Это — трезвый подход настоящего мужчины. У французов нет космических кораблей, но я думаю, что никто больше не умеет так быстро подниматься на седьмое небо. Хотел бы я видеть там Титова и его космических братьев в их скафандрах. Эти месье улетают в полном одиночестве. А тем временем их жены томятся ожиданием и мечтают о ракетах, но не таких космических и не таких технических. Они перемывают посуду с мыслями о Космосе, в ожидании когда их сателлит раскалится докрасна в плотных слоях атмосферы. Но ставлю путешествие в Чили с Филиппом Кле против путешествия в Грецию с Берюрье, что они охотно обменяли бы своего национального героя на обыкновенного француза по национальности.

Но вернемся к нашим баранам.

Губы Синтии влажны, глаза Синтии влажны, щеки Синтии… румяны.

— Подумать только, французский писатель только что спас мне жизнь, — вздыхает она.