Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 9

Из самых подленьких на земле!

ОТВЕТ ЧИТАТЕЛЯМ

Живу для людей и пишу для людей,

Все время куда-то спешу и еду,

Ведь каждая встреча — это победа

В душах людских и судьбе моей.

Читаю стихи, как себя сжигаю,

На тысячи тысяч дробясь огней.

Записки, записки… И я отвечаю

На ворох вопросов моих друзей.

Вопросы о жизни, о мыслях, о планах

И кто ваши недруги и друзья,

О ратных дорогах трудных и славных

И: «Почему ни явно, ни тайно

Нигде Ваших книг раздобыть нельзя!»

Вопрос о дедукции и телепатии,

«Нужны ль современным стихам соловьи?»

«Ваше любимейшее занятие?»,

И вдруг вот такой от студентов МАИ:

«Наш дорогой Эдуард Асадов!

Мы знаем. Вы против фанфар и парадов,

И все же считаем неверным, что Вас

Обходят едва ли не всякий раз

В различных званиях и наградах…

Не стоит скрывать, но ведь так бывает

Что многих, кому эти званья дают,

Никто ведь не знает и не читает,

А вас в народе не только знают,

Но часто как близкого друга чтут».

Стою в скрещении тысяч глаз

И словно бы сердцем сердец касаюсь,

Молчу и на пыл возбужденных фраз

Душой признательно улыбаюсь.

Затих зал Чайковского, люди ждут.

И пусть разговор не для шумной встречи,

Но если вопрос этот там и тут

Мне в каждом городе задают,

То я в двух словах на него отвечу:

— Мои замечательные друзья!

Конечно, все звания и награды —

Прекрасная вещь! Отрицать нельзя,

Но я признаюсь вам не тая,

Что мне их не так-то уж, в общем, надо…

В мире, где столько страстей и желаний,

У многих коллег моих по перу

Значительно больше наград и званий.

И я, улыбаясь, скажу заране:

Спокойно все это переживу.

В святилищах муз, полагаю я,

Возможно ведь разное руководство,

Встречаются зависть и благородство,

Бывают и недруги и друзья.

И кто-нибудь где-нибудь, может быть,

Какие-то списки там составляет,

Кого-то включает иль не включает,

Да шут с ним! Я буду спокойно жить!

Меня это даже не занимает.

Ведь цель моя — это живым стихом

Сражаться, пока мое сердце бьется,

С предательством, ложью, со всяким злом,

За совесть и счастье людей бороться.

В награду же выпало мне за труд,

Без всякого громкого утвержденья,

Сияние глаз, улыбок салют

И миллионных сердец биенье.

И, пусть без регалий большого званья,

Я, может, счастливее всех стократ,

Ибо читательское признанье —

А если точней, то народа признанье —

Самая высшая из наград!

КОЛЬЦА И РУКИ

На правой руке золотое кольцо

Уверенно смотрит людям в лицо,

Пусть не всегда и счастливое,

Но все равно горделивое.

Кольцо это выше других колец

И тайных волнений чужих сердец.

Оно-то отнюдь не тайное,

А прочное, обручальное!

Чудо свершается и с рукой:

Рука будто стала совсем другой,

Отныне она спокойная,

Замужняя и достойная.

А если, пресытившись иногда,

Рука вдруг потянется «не туда»,

Ну что ж, горевать не стоит,

Кольцо от молвы прикроет.

Видать, для такой вот руки кольцо —

К благам единственное крыльцо.

Ибо рука та правая

С ним и в неправде правая.

На левой руке золотое кольцо

Не так горделиво глядит в лицо.

Оно скорее печальное,

Как бывшее обручальное.

И женская грустная эта рука

Тиха, как заброшенная река;

Ни мелкая, ни многоводная.

Ни теплая, ни холодная.

Она ни наивна и ни хитра

И к людям излишне порой добра,

Особенно к «утешителям»,

Ласковым «навестителям».

А все, наверное, потому,

Что смотрит на жизнь свою как на тьму.

Ей кажется, что без мужа

Судьбы не бывает хуже.

И жаждет она, как великих благ,

Чтоб кто-то решился на этот шаг

И чтобы кольцо по праву ей,

Сняв с левой, надеть на правую.

А суть-то, наверно, совсем не в том,

Гордиться печатью ли, или кольцом,

А в том, чтоб союз сердечный

Пылал бы звездою вечной!

Вот именно: вечной любви союз!

Я слов возвышенных не боюсь.

Довольно нам, в самом деле,

Коптить где-то еле-еле!

Ведь только с любовью большой, навек

Счастливым может быть человек,

А вовсе не ловко скованным

Зябликом окольцованным.

Пусть брак этот будет любым, любым:

С загсом, без загса ли, но таким,

Чтоб был он измен сильнее

И золота золотее!

И надо, чтоб руки под стук сердец

Ничуть не зависели от колец,

А в бурях, служа крылами,

Творили бы счастье сами.

А главное в том, чтоб, храня мечты,

Были б те руки всегда чисты

В любом абсолютно смысле

И зря ни на ком не висли!

ШАГАНЭ

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

С. Есенин

Ночь нарядно звездами расцвечена,

Ровно дышит спящий Ереван…

Возле глаз, собрав морщинки-трещины,

Смотрит в синий мрак седая женщина —

Шаганэ Нерсесовна Тальян.

Где-то в небе мечутся зарницы,

Словно золотые петухи.

В лунном свете тополь серебрится,

Шаганэ Нерсесовне не спится,

В памяти рождаются стихи:

«В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог».

Что же это: правда или небыль?

Где-то в давних, призрачных годах

Пальмы, рыба, сулугуни с хлебом,

Грохот волн в упругий бубен неба

И Батуми в солнечных лучах…

И вот здесь-то в утренней тиши

Встретились Армения с Россией —

Черные глаза и голубые,

Две весенне-трепетных души.

Черные, как ласточки, смущенно

Спрятались за крыльями ресниц.

Голубые, вспыхнув восхищенно,

Загипнотизировали птиц!

Закружили жарко и влюбленно,

Оторвав от будничных оков,

И смотрела ты завороженно

В «голубой пожар» его стихов.

И не для тумана иль обмана

В той восточной лирике своей

Он Батуми сделал Хороссаном —

Так красивей было и звучней.

И беда ли, что тебя, армянку,

Школьную учительницу, вдруг

Он, одев в наряды персиянки,

Перенес на хороссанский юг!

Ты на все фантазии смеялась,

Взмыв на поэтической волне,

Как на звездно-сказочном коне,

Все равно! Ведь имя же осталось: — Шаганэ!

«В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог,

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог».

Что ж, они и вправду не открылись.

Ну а распахнись они тогда,

То, как знать, быть может, никогда

Строки те на свет бы не явились.

Да, он встретил песню на пути.

Тут вскипеть бы яростно и лихо!

Только был он необычно тихим,

Светлым и торжественным почти…

Шаганэ… «Задумчивая пери»…

Ну а что бы, если в поздний час

Ты взяла б и распахнула двери

Перед синью восхищенных глаз?!

Можно все домысливать, конечно,

Только вдруг с той полночи хмельной

Все пошло б иначе? И навечно

Две дороги стали бы одной?!

Ведь имей он в свой нелегкий час

И любовь, и дружбу полной мерой,

То, как знать, быть может, «Англетера»…

Эх, да что там умничать сейчас!

Ночь нарядно звездами расцвечена,

Ровно дышит спящий Ереван…

Возле глаз собрав морщинки-трещины,

Смотрит в синий мрак седая женщина —

Шаганэ Нерсесовна Тальян…

И, быть может, полночью бессонной

Мнится ей, что расстояний нет,

Что упали стены и законы

И шагнул светло и восхищенно

К красоте прославленный поэт!

И, хмелея, кружит над землею

Тайна жгучих, смолянистых кос