Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 32

На краснобоком яблоке в тени

Сияла золотая гусеница.

Но женщина воскликнула: — Пустое! —

И засмеялась: — Ах ты, мой сверчок!

Готов везде оберегать живое.

Да это же вредитель, дурачок!

В четыре года надо быть мужчиной!

Соображай. Ты видишь: вот сюда

Она вползет, попортит сердцевину,

И яблоко — хоть выброси тогда!

Нет, нам с тобой такое не годится.

Сейчас мы глянем, что ты за герой. —

Она стряхнула с ветки гусеницу:

— А ну-ка, размозжи ее ногой!

И мальчик, мину напускал злую

И подавляя втайне тошноту,

Шагнул ногой на теплую, живую

Жемчужно-золотую красоту…

— Вот это славно! Умница, хвалю! —

И тот, стремясь покончить с добротою,

Вскричал со зверски поднятой ногою;

— Кидай еще! Другую раздавлю!

Мать с древних пор на свете против зла.

Но как же этой непонятно было,

Что сердцевину яблока спасла,

А вот в мальчишке что-то загубила…

КЛЕЙКИЕ РУКИ

Сколько рук мы в жизни пожимаем,

Ледяных и жарких, как огонь?

Те мы помним, эти — забываем,

Но всегда ль, где надо, ощущаем,

Что пожали «клейкую ладонь»?

Руки эти вроде бы такие,

Как у всех. Но к пальцам этих рук

Липнет все: предметы дорогие

И совсем дешевые, любые.

Руки-щуки, даже хуже щук.

Надо ли греметь о них стихами?

Может, это проза, ерунда?

Надо, надо! Ибо вместе с нами

Руки эти всюду и всегда!

Очень надо! Потому что нету

Ничего, наверное, подлей,

Чем лишенный запаха и цвета,

Этот самый ядовитый клей.

На полях, на фабриках, в науке,

Рядом с жизнью честной и прямой,

Липкие и подленькие руки

Вечно прячут что-то за спиной.

И отнюдь как будто бы не воры,

Скажешь так — презреньем обольют,

А ведь тащат, а ведь прут и прут

Все, что скрыто от чужого взора.

Посмотрите только: что же это?

Вроде бы по крохам тут и там:

Овощи, продукты, сигареты,

Лаки, пряжа, плитка для паркета —

Так и липнут к этим вот рукам.

Прут со строек плинтусы и доски!

Без зазренья совести берут

Краски, гвозди, ящики с известкой.

Дай им денег да стакан «Московской»,

И фундамент, кажется, упрут!

Клейкие, пронырливые руки!

Как сыскать спасения от них?!

И в литературе и в науке

Тащат строчки, мысли. Эти «щуки»

Во сто крат зубастее речных.

У себя — кощеевское царство:

За копейку слопают живьем.

Вот иное дело — государство.

Тут — раздолье! Наберись нахальства

И тащи. Не жалко, не свое!

А ведь в целом это — миллионы!

Это спирта целая Ока,

Тонны рыбы, Эльбрусы капрона,

Айсберги бетона и картона,

Горы хлеба, реки молока!

И пока от житницы Отчизны

Этих рук, как псов, не отогнать,

О какой там распрекрасной жизни

Можно говорить или мечтать?

Кто-то скажет с удивленным взглядом!

— Ну о чем тут, извините, речь?

Есть закон, милиция… — Не надо!

Этим зла под корень не пресечь!

— Нет, — скажу я, — дорогие люди,

Зло это подвластно только нам.

Ничего-то доброго не будет,

Если каждый резко не осудит

И не хлопнет где-то по рукам.

Вот по тем, что хапают и прячут,

Чтоб отсохли, к черту, как одна!

Ничего, что трудная задача

Мы ее осилим, а иначе

Грош нам всем, товарищи, цена!

МОЯ ЛЮБОВЬ

Ну каким ты владеешь, секретом?

Чем взяла меня и когда?

Но с тобой я всегда, всегда:

Днем и ночью, зимой и летом!

Площадями ль иду большими

Иль за шумным сижу столом,

Стоит мне шепнуть твое имя —

И уже мы с тобой вдвоем.

Когда радуюсь или грущу я

И когда обиды терплю,

И в веселье тебя люблю я,

И в несчастье тебя люблю.

Даже если крепчайше сплю,

Все равно я тебя люблю!

Говорят, что дней круговерть

Настоящих чувств не тревожит.

Говорят, будто только смерть

Навсегда погасить их может.

Я не знаю последнего дня,

Но без громких скажу речей:

Смерть, конечно, сильней меня,

Но любви моей не сильней.

И когда этот час пробьет

И окончу я путь земной,

Знай: любовь моя не уйдет,

А останется тут, с тобой.

Подойдет без жалоб и слез

И незримо для глаз чужих,

Словно добрый и верный пес,

На колени положит нос

И свернется у ног твоих…

ТРЕВОГИ

Любим друг друга мы или не любим?

Мы спорим, мы что-то друг в друге судим,

Вздорим, к чему-то порой цепляемся,

Нередко друг друга подмять стараемся.

То недоверчивость нас смущает,

То ревность как пламенем обжигает,

А то вдруг тревога вонзает жало,

Что счастье ушло, что любовь пропала!

И то нам кажется, и это кажется,

Сердца то смеются, то гневом мучатся,

А что окажется, что окажется?

И что же в конце-то концов получится?

Как быть нам? Что важно, а что не важно?

И вдруг я открыл: подожди, послушай!

Любое кипенье совсем не страшно,

Самое страшное — равнодушье.

Наверно, во всяческом словаре

Нет слова хуже, чем равнодушье.

У Равнодушья — душа лягушья,

Глаза же как проруби в январе.

А тем, кто страдает, ревнует, спорит

В чьем сердце звенит и бунтует кровь,

Страшиться того, что ушла любовь,

Ну честное слово, никак не стоит!

Пока мы смеемся, бушуем, судим,

Любить мы друг друга, ей-богу, будем!

НА КРЫЛЕ

Галине Валентиновне Асадовой (Разумовской)

Нет, все же мне безбожно повезло,

Что я нашел тебя. И мне сдается,

Что счастье, усадив нас на крыло,

Куда-то ввысь неистово несется!

Все выше, выше солнечный полет

А все невзгоды, боли и печали

Остались в прошлом, сгинули, пропали.

А здесь лишь ты, да я, да небосвод!

Тут с нами все — и планы и мечты,

Надежды и восторженные речи.

Тебе не страшно с этой высоты

Смотреть туда, где были я и ты

И где остались будни человечьи?!

Ты тихо улыбаешься сейчас

И нет на свете глаз твоих счастливей,

И, озарен лучами этих глаз,

Мир во сто крат становится красивей,

Однако счастье слишком быстротечно

И нет, увы, рецепта против зла.

И как бы ни любили мы сердечно,

Но птица нас когда-нибудь беспечно

Возьмет и сбросит все-таки с крыла.

Закон вселенский, он и прост и ясен.

И я готов на все без громких слов.

Будь что угодно. Я на все согласен.

Готов к пути, что тяжек и опасен

И лишь с тобой расстаться не готов!

И что б со мною в мире ни стряслось,

Я так сказал бы птице быстролетной:

Ну что же, сбрось нас где и как угодно,

Не только вместе. Вместе, а не врозь!

СУДЬБЫ И СЕРДЦА

Ее называют «брошенная»,

«Оставленная», «забытая».

Звучит это как «подкошенная»,

«Подрезанная», «подбитая».

Раздоры — вещи опасные,

А нравы у жизни строги:

Ведь там, где все дни ненастные,

А взгляды и вкусы разные,

То разные и дороги.

Мудрейшая в мире наука

Гласит, что любви не получится,

Где двое мучат друг друга

И сами все время мучатся,

Сейчас выяснять бессмысленно,

Кто прав был в их вечном споре.

Счастье всегда таинственно,

Зато откровенно горе.

А жизнь то казнит, то милует,

И вот он встретил другую.

Не самую молодую,

Но самую, видно, милую.

Должно быть, о чем мечталось,

То и сбылось. Хоть все же

Любимая оказалась

С судьбою нелегкой тоже.

И вот он, почти восторженный,

Душой прикипел влюбленной

К кем-то когда-то брошенной,

Обманутой, обделенной.

И странно чуть-чуть, и славно:

Была для кого-то лишнею,