Звоночек 2 (СИ) - Маришин Михаил - Страница 32

Отложив все похожие письма в сторону, решив прочесть позднее, взял в руки стопку, адресованную непосредственно в Нагатино. Так, приглашение на какой-то сабантуй от Любимого-дядюшки, давно просроченное. Не забывает, стало быть, племянника. А мне, в моём нынешнем положении, ему на глаза показываться как-то даже и неудобно. Пусть жизнь устаканится, тогда я тебя, дорогой, обязательно навещу. Следующая весточка от товарища Шпагина, упрекает меня он, можно даже сказать весь в обиде. Зачем схемой однозарядного ПТР ещё и с Дегтярёвым поделился? Чуть конфуз не приключился, если бы не задержка из-за пистолета. И невдомёк ему, что я тут не причём. Ружьё-то, как ни крути, дегтярёвское! Сам он, своим умом и опытом его собрал. "Вальтер", кстати, забраковали по причине высокой себестоимости, несмотря на отличные характеристики. Ну, и в довесок, "полный отлуп" мне с металлическими пулемётными лентами. Не может СССР себе такое позволить, металла не хватает. Всё лучшее — в авиацию! Там применение лент допустимо. Поэтому Шпагин и конкурс на крупняк Дегтярёву проиграл, не стыковался пулемёт с нижним расположением магазина ни с одним станком, пришлось переделать в ПТР, но и здесь Симонов с Токаревым на пятки наступают. У них опытные самозарядные ружья легче. В общем, будет товарищ Шпагин творить теперь исключительно самостоятельно и никаких подачек ему больше не надо! Не очень-то и хотелось.

Третье же, последнее письмо, оказалось датировано началом сентября. Ума не приложу, как я раньше его не заметил. Прятали его от меня что ли? Писала жена Евгения Акимова, которого я ещё год назад отправил в командировку в Ленинград для освоения в серии 130-го мотора. Угодил Женя под суд и влепили ему, как врагу народа, срок, сколько не живут, по законам военного времени. Вот и просит мать двоих детей помочь и разобраться в этом деле, ведь Женя никак не может быть врагом народа. Да я и сам знаю, что Акимов мухи не обидит, а поезд-то ушёл уже! Не начальник я ему больше. Самого, того и гляди, запрут.

Зачитавшись, я потерял бдительность, но последняя мысль отлично совпала с происходящим на улице. К моему дому, тихо урча двигателем, подъехал автомобиль а во дворе послышались приглушённые голоса. Кто ходит в гости по утрам? В смысле, поздним вечером или ночью? Да ещё с применением автотранспорта? Правильно мыслишь, товарищ Любимов! Чёрный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон переехал мою маленькую жизнь! Достукался. Ну, заразы, сейчас я вам покажу и рай, и ад, и чистилище! Вскочив, я схватился за поставленный в углу меч, но, подумав, решил, что удобнее будет начать здесь, потому что число противников неизвестно, поэтому бросился откапывать завёрнутый в промасленную бумагу и зарытый в земляной пол рядом под нарами "Вальтер".

Между тем, за окошком послышались шаги, чавкающие, по мокрой апрельской земле, по крутому склону, с которого нужно было спуститься, чтобы подойти к моей двери. Я подобрался, сжался как пружина, присев сбоку от дверного проёма, чтобы первый вошедший потратил драгоценные мгновения, которые должны были стоить ему жизни.

Вдруг раздался смачный шлепок и что-то пошло юзом, собирая по пути не до конца растаявшие на северной стороне пятна грязного снега.

— Траки! — это слово, наиболее громко, среди прочего бормотания, с нескрываемой досадой, произнёс голос, который я подсознательно даже отказался признавать. Неужели?

— Товарищ Сталин, я сейчас воды принесу! — раздался сверху крик Маши.

Такой оборот был полной неожиданностью, но я уже был готов к любому развитию событий, поэтому, пока на улице ещё возились незваные гости, спрятал пистолет под подушку и, открыв дверь, вышел. Иосиф Виссарионович, с помощью подоспевшего Власика, уже поднялся на ноги и стоял, широко растопырив испачканные грязью руки.

— Ну, вы, товарищ Любимов, забрались! — сердито глядя на меня буркнул отец народов, — Мы тут в гости к вам, а вы как встречаете?

— Вообще-то я вас не приглашал…

— А вы не хорохорьтесь, не хорохорьтесь, — Сталин подставил руки под струю воды из кувшина, который принесла подбежавшая Маша, стал старательно их мыть, — Мы по-товарищески. Стало нам известно, что бедствует наш товарищ. Это нехорошо, неправильно. А ещё хуже то, что обиделся наш товарищ на партию.

— Проходите тогда, что на улице стоять. — своим предложением я отсрочил выяснения кто на кого обиделся, надеясь и вовсе их избежать.

— Ой, а может, лучше в избу наверх поднимитесь? — встряла Милова, — Товарищ Сталин, да снимайте шинель, я почищу.

— Дети спят уже, здесь поговорим, — не согласился я. — Ноги вытирайте.

Зайдя обратно в каморку, я жестом предложил гостям сесть на нары, которые стояли ближе к печке, а сам, сдвинув в сторону разбросанные на другой постели письма, уселся, показав пример, напротив. А что было делать? Из всей обстановки, в каморке ещё стоял только сундук, забитый миловским барахлом и табуретка, одновременно выполняющая роль прикроватной тумбочки. Власик только заглянул внутрь и тут же вышел, прикрыв за собой дверь, а Сталин, постояв немного и покрутив головой, воспользовался приглашением.

— Кормить-поить мне вас негде, да и ужин давно прошёл, так что, закуривайте, товарищ Сталин, — я взял с подоконника пепельницу и поставил на табурет, чтобы никому из нас не пришлось тянуться. Хотел угостить вождя табачком, чего-чего, а этой отравы не жалко, но, вопреки устоявшемуся мифу, Иосиф Виссарионович достал из кармана папиросу и, чиркнув спичкой, задымил. Я тоже, как мог, тянул паузу, набивая и раскуривая трубку, уступая первое слово по существу собеседнику.

— Товарищ Любимов, — начал Сталин, стряхнув пепел, — вы так и не удосужились встать на учёт в парторганизации по месту работы и не платите партийных взносов. Поэтому, раз вы оказались в таком подвешенном состоянии, отвечать за ваш моральный облик приходится непосредственно ЦК партии. Я, как секретарь ЦК, специально приехал сюда, чтобы, так сказать, подвергнуть вас критике. По-товарищески. ЦК не может отвлекаться на ваши капризы, у него и так забот хватает. Или вы такого высокого о себе мнения, что хотите выступить перед всем составом ЦК?

— Нет, товарищ Сталин, я не думал… — стал я оправдываться, начав понимать в какой переплёт я попал, но Иосиф Виссарионович, вопреки своему обыкновению выслушивать собеседника до конца, меня перебил, стремясь сохранить в разговоре инициативу.

— Очень плохо, что вы не думали. Думать надо всегда. Вас не устраивает ваша нынешняя работа? Пусть так, но вы должны знать, что вы сделали очень большое и важное дело. — тут Сталин немного запнулся и, чтобы скрыть это, затянулся папиросой и, выпустив клуб дыма, закончил. — Ради таких дел мы все, товарищ Любимов, как настоящие большевики, обязаны идти на жертвы. Ваши временные бытовые трудности понятны и устранимы, их жертвой никак не назовёшь. А вы? Чуть что, сразу на партию обижаться! Вы свою ошибку осознаёте?

Ещё бы я не осознавал своих ошибок! Держаться от начальства надо подальше! Жить — потише. Но, едрёна вошь, как мне тогда историю хотя бы в прежнее русло повернуть?! Если никому на мозоли не наступать? Это надо дипломатом быть, а я всё больше по железу, не взыщите. Но, придётся согласиться из тактических соображений.

— Да, товарищ Сталин, осознаю.

— Это хорошо, перейдём ко второму пункту повестки. Вам, наверняка, будет приятно знать, что по итогам демонстрации достижений наркомата тяжёлого машиностроения, вам решено вручить премию за создание дизельмотора, который стал основой всей нашей автотракторной промышленности. Надеюсь, теперь вы не найдёте возражений и ответите мне на вопрос, возможна ли переделка вашего мотора для работы на бензине?

— Легко. Нет, товарищ Сталин, такая переделка невозможна. Топливовоздушная смесь из карбюратора, попадая в цилиндр, будет воспламеняться преждевременно от соприкосновения с отработанными выхлопными газами.

— Жаль. Как думаете распорядиться деньгами?

— Если сумма будет подходящая, то куплю билеты для всей семьи до Рио-де-Жанейро. Устрою там великую бразильскую революцию.