Поселок Тополи - Саутолл Айвен - Страница 26

— Ужас какой дым, — сказала Лорна. — Можно подумать, что горит совсем близко, за холмом.

Стелле тоже так казалось, но она уверяла себя, что этого просто не может быть. А между тем в небе было полно мусора — обрывки коры, листьев, папоротника. Все это было черное, мертвое, но горящие обрывки могли распространить пожар, могли улететь за много миль и зажечь новые пожары. Может быть, сейчас уже пылают сотни пожаров, их невозможно погасить, невозможно остановить, и гасить их некому, и некому обнаруживать и сообщать о них. Может быть, пожарники отступились, махнули на все рукой и ушли? Как людям справиться с пожарами, когда не продохнешь от дыма?

Час назад Стелле казалось, что хуже уже не может быть, но сейчас стало куда хуже. Сейчас, когда они отошли подальше от дома, все звуки стали громче и запахи острее запах эвкалиптовых газов и сока миллионов увядших, засыхающих растений, вверху, куда ни глянь, кипят облака, несущие на себе лесную добычу. Что тут могут сделать пожарники? Как потушить такое?

— Хоть бы Джон вернулся! — вздохнула Лорна.

— Да. И мой папа.

— А знаешь, Стелла, может, нам придется отсюда выбираться.

— Как?

Такое коротенькое слово, но ни в какие свои слова Стелла еще не вкладывала столько смысла.

Лорна покачала головой.

— Как-нибудь, — сказала она неопределенно.

— Да, но куда нам идти? — Стелла дрожащей рукой указала на юго-восток: — Туда нельзя. Там сплошной лес. Забраться в лес — это хуже всего. Нам столько раз это говорили. А в другую сторону тоже нельзя, там пожар.

— Не может это случиться, ты как думаешь?

Стелла прикусила губу.

— Не знаю… Только сейчас я, пожалуй, пойду домой. Там Стиви. Он напугается до смерти. Я думала, он прибежит сюда… Ох, Лорна…

Стелла повернулась и пустилась бежать. Теперь она могла думать только о Стиви. И о Жюли. Жюли еще ближе к пожару, чем Стиви. Жюли и дед Таннер, старый-престарый.

Питер оглянулся и вздрогнул — он увидел Стеллу.

Странно, ведь он шел в сторону дома нарочно, чтобы поискать ее, но она нашлась слишком скоро, слишком легко. Он уже хотел юркнуть в кусты у дороги, да как-то замешкался, а потом он увидел, что Стелла его зовет. Голоса ее он не слышал, но по тому, как она стояла, как повернула голову, понял, что она окликает его, просит о чем-то.

Глядя, как она, спотыкаясь, догоняет его, он вспомнил свое бдение в нижнем конце морковного поля. Ведь он сделал это ради нее, а ей что? Она и не знает об этом и не знает, что он обнаружил виновников лесного пожара. Ей никогда не понять, что он пережил: его одиночества, его страданий, страшной усталости, отчаянных попыток пробиться сквозь окружающую его невидимую стену. Ей не понять, какого труда ему стоило выйти из своего укрытия, как все это пугало своей непривычностью. Ничего похожего с ним еще не случалось.

Он не стал прятаться. Внезапно рассердившись, он повернулся к Стелле спиной и попробовал наскрести в душе все остатки собственного достоинства, какие еще оставались там после этого ужасного утра. Что такое собственное достоинство, он толком не знал, но в мире взрослых, среди которых он жил, оно ценилось очень высоко. Как-то оно было связано с напоминаниями «Выше голову!», «Живот втяни!», «Грудь вперед!» и не допускало слез, нытья, капризов. Обычно это было нечто как раз обратное его настроениям: когда он злился, ему полагалось казаться довольным, а когда безумно чему-нибудь радовался, но полагалось прыгать и орать во все горло. Но к таким событиям, как сегодняшнее, его никак нельзя было приспособить.

Он услышал голос: «Питер…» и стал как вкопанный. Разве может он уйти, когда она к нему взывает? Но лицом к ней не повернулся, потому что боялся расплакаться.

— Питер…

Он весь застыл и тут почувствовал, что она хватает его за рукав.

— Ой, Питер, как хорошо, что я тебя увидела!

Теперь они стояли друг против друга, и хотя он отводил глаза, он все же видел, какая она красная, испуганная, до того запыхалась, что и говорить как следует не может. Неожиданно для себя, неведомо почему, он опять ожесточился.

— То прогоняла, а то рада. Не хочу я с тобой разговаривать! Вообще не хочу с тобой водиться.

Она никак не могла отдышаться, так что, может быть, и не слышала его. Наконец выдохнула:

— Ой, Питер, помоги мне!

— С чего бы?

Она опять вцепилась ему в руку.

— Надо спешить. Времени почти не осталось. А столько всего надо сделать! — Уже повернув к дому, уверенная, что он идет с ней, она вдруг поняла, что тащит его, а он… сопротивляется. — Питер! — вскрикнула она. — Идем же скорее!

— Никуда я с тобой не пойду, — сказал Питер.

Она отпустила его руку и в изумлении уставилась на него.

— Да что с тобой случилось?

— Сама знаешь, что случилось. А если не знаешь, так, значит, память у тебя очень уж короткая.

— Мы повздорили, — сказала она удивленно. — Неужели ты на меня еще дуешься? В такое время, после всего, что произошло? Ты же видишь, какое небо. Ты же понимаешь, что будет? Если мы чего-то не сделаем, люди могут сгореть заживо.

— Глупости говоришь, — сказал он.

— Глупости? А что тут глупого? Стиви там один. Жюли с дедом Таннером, они тоже одни. И мы одни. Помочь нам некому. Все мужчины уехали. Даже твой дедушка уехал.

Питер дышал все быстрее. Сердце у него билось в самом горле.

По его громкому дыханию Стелла сразу догадалась, что он не понимает, о чем она говорит. Где же он был все это время?

— Ты не был дома? — спросила она. Ты ничего не знаешь?

— Куда дедушка уехал?

— Повез мистера Джорджа в больницу. Из тех мальчиков двое поехали с ним.

— Без меня?! — воскликнул он.

— Ну да! — крикнула она. — Конечно, без тебя. Что тут такого? Ты ведь, кажется, не хотел ехать?

Питер и сам не знал, чего он хочет.

— А что с мистером Джорджем? — спросил он. Не то чтобы это его интересовало, вопрос он задал не думая, смущенный и испуганный тем, что дедушка его бросил. Это совсем не то, что прятаться от дедушки, противиться своему спасению. Теперь в спасении ему отказано.

Стелла не ответила. В ней снова вспыхнула злость. Идиот мальчишка! Не мог он не знать, что творится.

— Какой ты никчемный! — крикнула она. И во второй раз за это утро от него убежала, ненавидя его, удивляясь, как он мог когда-то ей нравиться.

Питер смотрел ей вслед, пока она не исчезла за подъемом дороги. Все было кончено. Что бы ни творилось на земле и на небе, важно было одно: он не помирился со Стеллой. Оба они говорили не то, что нужно. Он старался держаться с достоинством, а надо было просто быть самим собой. Теперь, когда она скрылась из глаз, он был уверен, что она ушла навсегда. На душе было ужасно — одиноко, темно и пусто. Он даже не сердился на Стеллу.

Он постоял на месте, потом, еле передвигая ноги, пошел дальше в гору, к своему дому. События этого дня всё еще оставались для него загадкой. Какие-то куски проступали отчетливее, чем другие, хотя сперва виделись только как далекие, крошечные светлые точки, которых не увидишь ясно, пока они не разгорятся поярче. Раньше Стелла была особенная, теперь ничего особенного в ней не осталось. Девочка как девочка, они с ней играли еще совсем малышами. Неужели это один из кусочков, которые он разглядел? Неужели это так же ясно, как то, что дедушка уехал без него, в первый раз в жизни не добился от него послушания? И что, раз дедушка уехал, значит, бабушка, наверно, одна, и, наверно, он, Питер, ей нужен не как ребенок, которого надо любить и баловать, а как молодой человек, способный защитить ее от опасности? А может, бабушка поехала с дедушкой? Нет, едва ли.

Значит, он тоже совсем один, как Стелла и Лорна, как Стиви и дед Таннер и тот незнакомый мальчик, что исчез в лесу? Неужели он вправду один, стоит своими ногами на земле, под этим чудовищным небом? Никого не обязан слушаться? От всех независим, даже от Стеллы? Абсолютно свободен? Но лишь для того, чтобы его захлестнул тот ад, который — теперь он это знал — скоро закрутит и небо и землю?