Журавли и цапли . Повести и рассказы - Голышкин Василий Семенович - Страница 23

«Ты еще не знаешь… — сказал он, — это трудный зарок. Потянет к трубке — сожги клятву».

Приезжий все сказал, а командир Юлька сидела и ждала продолжения, как в книге. Приезжий, наверное, понял и добавил:

— Не знаю, сдержал ли он клятву? Может, и нет.

Он еще мог сомневаться! Командир Юлька тут же вступилась за брата приезжего:

— Ну что вы, конечно, сдержал. Я про Испанца жду.

— Про какого Испанца? — не понял приезжий.

— Вашего брата, — сказала Юлька. — Почему его Испанцем прозвали?

Приезжий посмотрел на часы, потом, загадочно, на Юльку.

— Кто прозвал, тот и расскажет. Через пять минут я жду его в гости.

Пока мы, недоумевая, снова усаживались, коридорные «куранты» пробили семь. И ровно в семь — минута в минуту — дверь отворилась и в номер вошел человек, которого знал весь Наташин, — бывший учитель химии, ныне пенсионер и лектор общества «Знание» Марк Иванович Матвеев.

Не глядя на командира Юльку, я знал, что она сейчас сделает: спрячется за мою спину. Дело в том, что Марк Иванович тоже был причастен к «Зарнице» и, как один из «главных специалистов» штаба, отвечал за подготовку санитаров.

У Марка Ивановича была присказка:

«Хочу убедиться в совершенстве вашего слуха, — говорил он, обходя строй перед началом занятий, и, сделав паузу, добавлял, глядя на улыбающихся юнармейцев, явно гордившихся своим слухом: — Убедиться в том, что если мое слово в одно ваше ухо влетит, то уж из другого ни за что не вылетит».

Начинались занятия. Марк Иванович рассказывал, как накладывать швы при переломах, или о том, как переносить раненого в паре с другим санитаром, или о чем-нибудь третьем, по программе. Потом учил этому на практике и распускал ребят. Но тот, кто думал, что это все, глубоко заблуждался. Вот он идет по улице. Навстречу Марк Иванович — сухой, прямой, живой как ртуть. Увидел санитара и зовет. Тот, ничего не подозревая, подходит и, потрясенный, узнает, что у Марка Ивановича, такого на вид веселого и здорового, перелом! И ему, Марку Ивановичу, надо немедленно наложить на правую руку шину. Что? У санитара нет для этого бинта и дощечки? Зато у Марка Ивановича есть. Вот они. Бери и «ремонтируй» руку.

Хорошо, если санитар быстро справится с делом. А замешкается или совсем не справится, быть грозе: самому достанется и двум его командирам — отрядному и батальонному.

Так что у командира Юльки были основания спрятаться за мою спину: может быть, только что какой-нибудь из ее санитаров не сдал экзамена строгому Марку Ивановичу.

Однако, как это ни странно, ни на нее, ни на нас, своих коллег по штабу игры, Марк Иванович даже не посмотрел. Я подозреваю, что он даже не заметил нас. Потому что как вошел, так, замерев на пороге, уставился на приезжего. Потом оба они, заморгав и вытянув руки, как пловцы перед прыжком в воду, пошли навстречу и утонули в объятиях друг друга.

Впоследствии мы узнали — младший Князев учился у Марка Ивановича и был его любимым учеником. Они долго не виделись, и вот — первая за много лет встреча. А в гостинице потому, что младший Князев не застал Марка Ивановича дома и оставил ему записку. Но это мы узнали потом, а сейчас, затаив дыхание, смотрели и слушали. Первым, подавив волнение, заговорил наш хозяин:

— Принесли, Марк Иванович? — В голосе у него надежда и тревога.

— А как же? — В голосе у Марка Ивановича, наоборот, уверенность и гордость, наверное, потому, что он может чем-то удружить своему бывшему ученику.

А вот чем?.. Марк Иванович передает агроному какую-то фотографию. Но странно, почему у него такой вид? Как будто и рад оказать услугу и в то же время сожалеет о том, что делает.

— Надеюсь, это вас обрадует? — говорит он с грустью.

— Не только меня, Марк Иванович, — взволнованно отвечает агроном Князев, глядя на фотографию. — Не только меня… Но еще и моих гостей.

Марк Иванович не понимает — каких гостей? — оглядывается, и его изумлению нет границ: он видит своих — меня, Орла, командира Юльку…

Но мы не смотрим на Марка Ивановича — да извинит он нас! — мы смотрим на фотографию, которую держит агроном, и видим на ней юношу, очень похожего на самого агронома. Может, он и есть?

Юлька, конечно, тут же высказалась:

— Опять вы. Молодей, чем в книжке.

— Нет, — сказал приезжий, — это не я, это мой брат Андрей.

Командир Юлька — не сказать взяла — чуть не выхватила у него фотографию.

— Испанец, смотрите, Испанец! — закричала она, приглашая всех разделить ее восторг.

Марк Иванович, и без того изумленный встречей, услышав «Испанец», изумился еще больше:

— Испанец… Но откуда?.. Столько лет прошло… Молодой человек, откуда вам известно, что моего бывшего ученика звали Испанцем?

Командир Юлька не сразу поняла, что, говоря это, Марк Иванович имеет в виду ее. «Молодой человек…» Разве так обращаются к лицам женского пола? Но бывший учитель смотрел на нее, и до Юльки наконец дошло, что «молодой человек» это не кто иной, как она, и никому иному, как ей, предстоит отвечать на сердитый вопрос Марка Ивановича. На всякий случай Юлька вопросительно посмотрела на нас: может быть, лучше мне или Орлу? Но я кивнул — «давай», и она начала…

Слушая Юльку, Марк Иванович вел себя странно. Как ученик, которому учитель напоминает забытый урок: то и дело порывался вставить словечко, а если удавалось, то вставлял: «Да, да, у дуба…», «Да, да, семеро…», «Да, да, облили бензином и сожгли…», «Да, да, бабка Алена их и похоронила…»

В конце концов командир Юлька прервала рассказ и с изумлением воззрилась на Марка Ивановича. Потом посмотрела на Орла, перевела взгляд на меня и разочарованно сказала:

— А он уже все знает.

— Не все, — сказал Орел, — только то, что знали все. Знали и забыли. Но самого главного Марк Иванович не знает. Что одного из семи неизвестных звали Испанцем и что мы хотим знать, почему его так звали.

— Звали Испанцем, — машинально повторил Марк Иванович и поник головой. — Да, да, Испанцем. Я расскажу, почему его так звали. Но сейчас… сейчас прошу вас… всех… и тебя тоже, — обратился он к приезжему агроному, — посмотрите все на меня и скажите, кого вы перед собой видите? Почетного пенсионера? Заслуженного учителя республики? Дудки. Не заслуженного учителя республики, а самого заслуженного простофилю в республике видите вы перед собой…

Потрясенные монологом, мы молча ожидали объяснений. И они последовали. Марк Иванович взял фотографию Испанца и вслух прочитал то, что было написано на обороте:

— «Двадцать первого января тысяча девятьсот сорок второго года…» — Сделал паузу и, посмотрев почему-то на Юльку, спросил: — А теперь скажите, молодой человек, когда фашисты заняли Наташин?

— Двадцать пятого сентября тысяча девятьсот сорок первого года, — без запинки ответила командир Юлька.

— А ушли… — Марк Иванович задумался, вспоминая, но его опередил Орел. Он был более точен в выражениях:

— А вышибли мы их отсюда, уважаемый Марк Иванович, тринадцатого февраля тысяча девятьсот сорок второго года.

— Вот именно «вышибли», — повторил Марк Иванович. — Тринадцатого февраля. Следовательно, эту фотографию я получил, когда в Наташине стояли немцы.

— Значит, вы знали, что Испанец, то есть Андрей… — командир Юлька ухватилась за последние слова Марка Ивановича как за соломинку. Но Марк Иванович разочаровал ее.

— Ничего я не знал, — глухо сказал он, — ничего. Даже не подозревал. Слухам поверил. Немцы слух пустили, будто, кто желает, может через Красный Крест куда хочешь писать. И ответы получать. А тут фотография эта. В конверте. С советской маркой. Я и поверил… — Командир Юлька смущенно потупилась: учитель, а в такую глупость поверил. Разве фашистам можно верить? Ни в чем и никогда. — Да, — продолжал Марк Иванович, — поверил, а теперь вот открылось, сам он это…

— Испанец, — наводяще подсказала Юлька.

— Вот именно, Испанец, — подхватил Марк Иванович. — Испанец — прозвище это оттого, что пионер Андрей Князев хотел в Испанию убежать, а его учитель Марк Иванович способствовал ему в этом.