Перчинка - Праттико Франко - Страница 14

Марио улыбался. Однако ребята, видно, приняли его слова всерьез.

— Ну да! — с сомнением в голосе воскликнул Перчинка. — Разве так можно? Ты и то не сумеешь быть королем.

— Правильно, не сумею, — согласился Марио. — А на что вообще нужен король? Знаете, ребята, на свете есть тьма-тьмущая государств, в которых совсем нет короля. Живут же там люди, да еще как живут, получше нашего!

— А что бы ты стал делать, если бы выгнал короля?

— Прежде всего я заключил бы мир. — Велел бы кончить войну?

— Немедленно! Я бы сказал: слушайте, зачем нам убивать друг друга? Кому это нужно? Пусть каждый живет в своей семье. Зачем тратить такие деньги на бомбы? И тогда никому бы и в голову не пришло кого-то обидеть.

— Да, — вздохнул Винченцо, — хорошо бы. Иди куда вздумается, и не надо бояться, что тебя убьют. Никаких карточек — ешь, что захочешь…

— А самое главное, — продолжал Марио, — у всех будет работа. А раз будет работа — значит, все будут зарабатывать, значит, и жить будут хорошо, с достатком. А вы, ребята, сможете… — Он хотел сказать «ходить в школу», но вовремя удержался, рассудив, что сейчас это может только погасить энтузиазм его маленьких друзей.

Тут вмешался Перчинка. Недоверчиво покачав головой, он спросил:

— А как ты все это сделаешь? Нет уж, кто управляет, — добавил он, вспомнив слова одного своего приятеля из соседнего переулка, — тот и будет управлять. А кто родился, чтобы служить, должен служить, вот и все.

— Чепуха, — сухо возразил Марио. — Так бывает только в том случае, когда люди не понимают, что всё в их руках. А скажи, пожалуйста, как бы командиры вели войну, если бы солдаты отказались сражаться? Или, к примеру, как построить дом, если рабочие не захотят работать? Кто все делает? Разве те, которые управляют? Нет, именно те, которые подчиняются. Почему так получается, что правительство сейчас может вести войну? Да потому, что солдаты идут и безропотно подставляют лоб под пули, а народ покорно соглашается сидеть на ста граммах хлеба в день и молчит! А если бы он не молчал? Тогда воевать пришлось бы самому королю вместе с Муссолини, ну, может быть, еще с доном Доменико и доном Микеле.

— Нет, дон Микеле совсем не хочет воевать! — горячо возразил Перчинка. — Была бы его воля, так он сидел бы дома да курил трубку. Он всегда так говорит.

— Вот видишь! — заметил Марио. — Человек не хочет, а все-таки подчиняется. А почему, и сам не знает.

— Так, значит, выходит…

— А выходит, ребята, меня потому и ищут, что я стараюсь убедить людей кончить войну. И я хочу, чтобы они сами решали, что им делать. Потому что, если сразу многие поймут это, — войне конец. И войне и многим другим безобразиям, которые мешают людям быть счастливыми.

Ребята глядели на Марио с искренним восхищением.

— Вот смотрите, ребята, — продолжал он между тем. — Я не здешний, не из Неаполя. Я из города, который очень далеко отсюда, из Турина. Слышали, наверное? Так вот, много лет я был там простым рабочим. А работать начал, когда был еще совсем мальчишкой, чуть постарше вас. Мой покойный отец всю жизнь мне твердил: «Думай только о себе. Не лезь в политику. Помни: тебе надо устраивать свою жизнь, свое будущее». Но я понял и, спасибо тем, кто мне это объяснил, вовремя понял, что в одиночку мне никогда не устроить свое будущее; что, если все останется по-прежнему, я никогда не вырвусь из рук богачей. Захотелось хозяину — и меня в два счета уволят, а там хоть с голоду подохни, им-то что? А скажи я что-нибудь не так — сейчас же за решетку. Я работаю, из кожи вон лезу и все равно получаю гроши, а кто-то за мой счет в золоте купается.

Одним словом, я не верю, что если я глух и нем, то это лучше для меня. Нет, это на руку только моим врагам. Тогда я начал говорить, спорить и увидел, что не я один так думаю. Оказывается, нас очень много.

В то время в стране уже был фашизм, и вы понимаете, что особенно-то разговаривать я не мог, а на заводе так и вовсе приходилось держать ухо востро. Надо вам сказать, что на нашем заводе были большие недоразумения из-за расценок. Впрочем, вы, наверное, не знаете, что это за штука такая. Короче говоря, нас обсчитывали, платили меньше, чем надо. Ну вот, начали мы обсуждать этот вопрос, потихоньку, конечно, в столовке или возвращаясь с завода. В конце концов все рабочие согласились, что у нас не расценки, а сплошное надувательство и что терпеть это больше невозможно. Ну, ясное дело, нашлись и такие, которые говорили, что лучше, мол, помалкивать, чтобы беду не накликать, что не такое, мол, сейчас время, чтобы бунтовать. Но мы решили во что бы то ни стало добиться этих денег — и баста. Не могут же они весь завод переарестовать!

Сговорились, назначили день, приходим утром на завод. Пришли и стоим, ни один не принимается за работу. Ну, мастера сразу забегали, начальники цехов примчались:

«Что случилось? С ума вы спятили?» А мы спокойно отвечаем:

«Хотим поговорить с директором. Пусть директор спустится в цехи, и мы ему все объясним».

Начальники перетрусили, ушли. Мы ждем. Наконец приходит директор. Сперва он набросился на нас, грозить стал:

«Не валяйте дурака! — кричит. — Сейчас же приступить к работе!»

А мы ему спокойно говорим:

«Платите что положено, и мы будем работать по-прежнему».

Проходит полдня. Мы стоим. Вдруг являются молодчики, вроде вашего дона Доменико, начинают орать и пытаются нас с толку сбить. Отзовут в сторону какого-нибудь рабочего, которого они считают нашим руководителем, и начинают уговаривать. Не выходит — другого зовут. Но ничего у них не получилось. Мы держались твердо и на провокации не поддавались.

Ну, словом, кончилось все тем, что на следующий день нам сказали, что наше требование удовлетворят, если только мы обязуемся не увольняться с завода и не переходить на другое предприятие. Так вот подумайте теперь, почему мы победили? Потому что все были заодно. Требовали то, что нам положено, не в одиночку, а все сообща. Понятно я говорю?

— А что ваш завод строил? — неожиданно спросил Винченцо.

— Автомобили.

— Вы строили автомобили? — воскликнул Чиро. Глаза мальчика заблестели от восторга, он схватил Марио за рукав. Казалось, еще немного, и он попросит построить хоть один автомобиль для себя.

Только Перчинка сидел молчаливый и задумчивый. Потом он встал и проговорил:

— Значит, ты хочешь сделать так, чтобы все мы сообща сказали: «Слушайте, кончайте вы эту войну!» Это я, конечно, так, примерно говорю.

Марио внимательно, с каким-то новым интересом посмотрел на стоявшего рядом мальчика и, улыбнувшись, сказал:

— Правильно, Перчинка. Ты все понял как надо. Польщенный Перчинка улыбнулся. Однако обоим его приятелям, как видно, пришлось не по вкусу, что разговор принял такой оборот. Желая снова привлечь внимание своего старшего друга, Чиро потянул его за рукав и спросил:

| — Марио, а как строят автомобили?

— Ну, это долгая история, не так-то просто ответить. Как-нибудь потом расскажу, — отозвался Марио, которому не хотелось упускать возможность поближе сойтись с Перчинкой.

Тот некоторое время молчал, что-то соображая и не спуская глаз с Марио, потом вдруг спросил:

— А что нужно делать, чтобы убедить людей?

— Да то же, что делали мы на заводе, — ответил Марио. — То, что все мы давно уже делаем по всей стране.

Слова «все мы» Марио сказал нарочно, чтобы до поры до времени не называть ту партию, к которой он принадлежал.

— Нужно говорить, — продолжал он, — убеждать людей, организовывать их. Нужно растолковать им, что у них есть свои права.

— Как ты сказал? — переспросил мальчик и даже прищурил свои карие глаза, силясь понять слова Марио.

— Видишь ли, Перчинка, — продолжал Марио, — нас много. И не только здесь, в Неаполе, а по всей Италии. Таких, как я, тысячи. За нами гоняется полиция. Нас преследуют, потому что мы просвещаем народ. Но наступит время, когда все скажут: «Довольно!» — и тогда придет конец и королю, и фашистам, и богачам хозяевам.