Игорь-якорь - Ефетов Марк Симович - Страница 31

Однажды во время первого матча на соляной косе в облаках вдруг появилась тень человека. Призрак был в каких-то лохмотьях, и эта одежда колыхалась, точно крылья фантастической птицы.

Привидение нависло над футбольным полем, и стыдно сознаться — струсили ребята и бросились врассыпную. Только Игорь остался и точно по часам засек время: сколько минут привидение шагало по облакам.

После этого случая вновь заговорили о солончаковой косе, а Игоря даже опрашивали в какой-то научной комиссии, которая пыталась разобраться в истории с призраком. Но вскоре снова забыли об этой пустынной косе, пока не грянула война.

И вот теперь места эти захватил враг. Гитлеровцы устроили здесь концентрационный лагерь. Огромный загон, огороженный двойными рядами колючей проволоки, был набит людьми так, что люди стояли или сидели — лечь на раскалённую землю, вытянуть ноги нельзя было, не было места.

Нещадно палило солнце. И потому именно адмирал Кельтенборн приказал: «В лагерь воды не давать». А ведь здесь, на солончаках, жажда бывала особенно сильной: вокруг только соль, соль, соль…

Пыль густым туманом стояла над лагерем. Мутно проступали контуры людей, сидящих в самых разнообразных позах: поджав под себя ноги, скорчившись, раскинув руки.

Мёртвые сидели между живыми…

8. Что значит «Не дрейфь»?

Город бомбили с воздуха и били снарядами с моря. Иногда рушились целые кварталы: дома оседали в несколько мгновений и превращались в щебёнку, в пыль. Жильцы разбомблённых кварталов вселялись в здания, которые пока ещё были целы: уплотнялись дома, квартиры, комнаты. Уплотнилась и мореходка, в которой учился Игорь. Половина классов была отдана под казарму морской пехоте — тем самым «полосатым дьяволам», которых так боялись фашисты.

Как же завидовал Игорь этим чёрным бушлатам! В казарме то и дело гудели колокола громкого боя или заливисто пел горнист: «Тревога!»

Моряки выбегали в полосатых тельняшках, на ходу надевая бушлаты, припечатывая блином бескозырки. С тех пор как появились моряки, всё в мореходке стало по-другому. Здание училища превратилось как бы в корабль. Никто не говорил теперь «помыть пол», а только «драить палубу». Лестница называлась теперь трапом, скамейки — банками.

Всё это Игорь знал ещё раньше. Ведь и дома у Смирновых приняты были морские выражения. Но теперь, когда Игорь ежедневно общался с морской пехотой, он узнал ещё много нового. Игорь очень быстро перенял все выражения и словечки военных моряков. Спросить его раньше: «Что там в конце улицы, за портом?» — и он бы не задумываясь ответил: «Море». Кажется, яснее ясного. Нет, теперь для Игоря это было не море, а «водный рубеж». Ялик мореходки, на котором ребята несли службу спасателей по воскресеньям и праздникам, был теперь для Игоря «плавучим плавсредством».

Всё, что имело отношение к войне, волновало его. Казалось, что какая-то пружина храбрости и удали всё туже и туже закручивалась в нём. Был бы только случай, чтобы проявить эту смелость, это страстное желание встретиться с врагом — бить его, гнать с родной земли, гнать без устали.

Сколько раз Игорь слышал и сам говорил: «Не дрейфь», что значило — «не бойся». Теперь он узнал, что дрейф — это когда корабль сносит с курса ветром или тащит со льдами. Штука страшная, потому и говорят «сдрейфить».

Да, уж про морских пехотинцев можно было сказать, что они не знали, что такое дрейфить!

Вероятно, ни одна в мире пожарная команда по тревоге не строилась так быстро, как отряд морской пехоты.

Когда бы ни звучал сигнал тревоги в мореходке, он будил Игоря, и, хотя тревога эта не имела к нему отношения, он вскакивал, одевался в несколько секунд и, скользя по перилам, скатывался во двор. Он видел, как моряки шли в бой — бой необычный, почти всегда смертельный, — и ему хотелось быть с этими бесстрашными людьми. Но он знал, что дальше ворот мореходки, где стоит часовой с автоматом «ППШ», его не пустят. И однажды здесь, во дворе, когда моряков так вот собрали по тревоге, Игорь слышал разговор командира или политработника с моряком, который отправлялся на задание. Было темно, и лиц говоривших Игорь не видел. Вырисовывались только силуэты двух рослых людей, и слышны были негромкие слова:

— Задача понята?

— Так точно!

— Вопросы есть?

— Есть!

— Говорите!

— Если выполнить задачу не удастся, какие причины будут приняты во внимание?

— Одна причина — смерть.

— Понятно. Разрешите действовать?

— Идите. Уверен, что задание выполните и вернётесь невредимым. Желаю удачи.

— Есть!..

И чёткий стук каблуков с подковками.

9. Опасное задание

Ну как было ночью спать Игорю после того, что он слышал всё это? Ворочался, мял подушку, поправлял сползавшую простыню, а сон всё убегал. Он знал, что где-то совсем рядом с городом моряки обвязывали себя гранатами и бросались под танки, телом своим закрывали амбразуры, откуда били пулемёты врага, а лётчики, расстреляв боезапас, шли на таран.

В те первые недели войны не хватало гранат. Тогда в ход шли бутылки с горючей жидкостью.

Чуть только Игорь закрывал глаза, ему виделось, как наши бойцы вскакивают на броню фашистского танка и заливают смотровую щель горючей смесью.

К этому времени уже вся семья Смирновых была на казарменном положении: Яков Петрович — в мастерских, Наталия Ивановна — в госпитале, Иван — в редакции, а Игорь — в мореходке.

Как-то Игорь заснул только под утро, заснул так крепко, как бывает после бессонной ночи. И не сразу разбудил его горнист. Во сне Игорь убеждал себя: «Это снится, спи!» Но кто-то сдёрнул с него одеяло, растормошил:

— Смирнов!

— Я.

— Вставай. Тебя к командиру. Живо!

— Бегу.

И побежал взволнованный, одеваясь на ходу. «Почему к командиру? За что?» Игорь не мог вспомнить за собой какие-либо серьёзные проступки. В мореходке он старался быть безупречным, особенно потому, что командиром был старый друг его отца Зиньков. И было у Игоря всё время такое чувство, что, если набедокурит и командир спустит ему, стыдно будет перед товарищами. Ведь многие знали, что командир и отец Игоря — приятели. Чётко печатая шаг, Игорь вошёл в кабинет командира и сказал, как положено по уставу:

— Курсант Игорь Смирнов явился по вашему приказанию.

— Курсант Смирнов, вы подавали рапорт с просьбой отправить вас на фронт?

— Подавал. Сегодня я хотел ещё раз просить…

— Минуточку. Вы знаете, что по возрасту вас нельзя отправить в действующую армию?

— Знаю. Но, дядя Миша… вы же сами рассказывали, что мой отец…

— Минуточку. Мы не у вас дома, а на службе. Отец ваш воевал во время гражданской войны. Тогда была другая обстановка…

Зиньков махнул рукой, встал из-за стола, подошёл к Игорю, обнял его:

— Слушай, Игорь, и постарайся понять всё, как понял бы взрослый. Надо пробраться на ту сторону. Взрослому это не удастся, а подросток, может быть, — ты понимаешь, я говорю «может быть», — проберётся и сможет выполнить задание. Но это такое задание, что приказать его выполнить мы не можем. Только добровольно, совсем добровольно. Вчера мы… ну, я и командир отряда морской пехоты, говорили с твоим отцом, и он сказал…

— Он сказал, что это задание выполню я!

— Не перебивай! С тобой говорит командир!

— Слушаю!

— Так слушай. Он только посоветовал мне поговорить с тобой. Ведь со вчерашнего дня твой брат Иван на флоте.

— Иван?! Он спутает корму с носом корабля. Какой же он моряк? И потом, у него возраст не вышел.

— А у тебя?

Игорь молчал.

— Ну, вот что, — сказал Зиньков, — Иван зачислен журналистом в нашу военно-морскую газету. А с тобой дело сложнее. Повторяю: задание крайне опасное.

— Понял. Я согласен.

— Вот видишь, как ты несерьёзен. Можно ли соглашаться, когда ты ещё не знаешь, о каком задании идёт речь?