Таинственная находка - Эргле Зента - Страница 17

Выждав удобный момент, когда во дворе никого не было, Айвар ловко вскарабкался на липу и устроился поудобнее. Все окна в квартире Паэглитисов были закрыты. Айвар вытащил из футляра бинокль капитана Леи и направил на улицу. За два квартала от дома по улице шел какой-то старик. Айвар посмотрел на часы. Двадцать ноль пять. Магазин, где работает Антра, закрывается в восемь. На дорогу надо не больше пятнадцати минут, конечно, при условии, если она не станет заходить в магазины.

Через минуту, к большому удивлению наблюдателя, во двор вошел Голдбаум. Устроившись на скамеечке под липой, он вытащил из кармана белый носовой платок, тщательно вытер потное лицо, снял очки и, дунув на них, протер.

Тут с сеткой в руках во дворе появилась Антра. Голдбаум направился ей навстречу.

— Я могу вас побеспокоить?

— Что вам надо? — нелюбезно спросила Антра.

— Я хотел бы поговорить, — Голдбаум взял Антру за локоть и усадил на скамейку под липой.

— У меня очень мало времени. Через десять минут я уйду, — твердо произнесла она.

— Я тебя искал, девочка. И вот вчера увидел, когда ты выходила из трамвая.

— Вы следили за мной, да? В вашем-то возрасте!

— А что же мне оставалось делать? Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Столько же было моей доченьке Эмми, когда я видел ее в последний раз. 20 июня 1941 года — проклятый день, когда я уехал в Ленинград и оставил ее одну в Риге! С тех пор я ничего не знаю о моей Эмми, может быть, ее увезли куда-то, а может, здесь же убили и закопали. И вдруг появилась ты с ее кольцом. Пожалей старика, скажи — откуда оно у тебя? Не бойся, про милицию я просто так сказал. Отдай мне кольцо, я хорошо заплачу.

— Я уже говорила вам, что кольцо это дал мне один парень, чтобы я узнала, сколько оно стоит, — пояснила она. — Кольцо я вернула ему.

— А оно еще у него?

— Не знаю. — И Антра вспомнила приглашение Гирта. — «Если у него появились деньги, значит кольцо он продал», — Он собирался его продать.

Раздался знакомый свист.

— Хау ду ю ду, леди!

Заметив Голдбаума, Гирт отступил на шаг и удивленно глянул на Антру. Девушка решила раскрыть карты.

— Кольцо с красным камушком еще у тебя? Нашелся покупатель. Товарищ Голдбаум, ювелир.

Гирт тут же сообразил, о чем речь.

— Нету, — признался он. — Продал.

— Кому? — Голдбаум чуть не закричал.

— Одному типу около скупки.

С минуту Голдбаум сидел, закрыв лицо руками.

— Очень вас прошу, молодой человек, скажите, где вы взяли это кольцо?

Гирт хорошо помнил тот вечер, когда они вдвоем с Антрой рылись в углу пустой комнаты и Антра поранила руку. Пусть старик повкалывает, если ему так хочется, решил он, и рассказал Голдбауму то же самое, что и Антре. Хорошо ли, плохо ли, но это совпало с рассказом, Ивара Калныня и с тем, что говорилось в документах, лежавших в столе у Голдбаума. Больше ничего не добившись, ювелир отправился домой. Антра смотрела, как он медленно выходил со двора, и ей стало жаль старика.

— Продай ему это кольцо. Он обещал заплатить любую сумму.

— Дело сделано, и кончен бал! — ответил Гирт.

— Жаль.

Внезапно Гирту пришла мысль, что старый еврей долгие годы работал ювелиром и, конечно же, сумеет оценить драгоценности.

— Погоди, я сейчас вернусь! — Он выскочил на улицу. Старика Гирт догнал на перекрестке.

— Товарищ Голдбаум, — произнес он, запыхавшись, — я постараюсь отыскать этого покупателя. Сколько я могу ему пообещать?

— За сколько ты продал кольцо?

— За десять красненьких.

— Добавь еще две или три.

— О’кей! А вы не скажете, сколько стоит это?

Гирт расстегнул одну из многочисленных молний на джинсах и вытащил коробок с чистейшим бриллиантом.

— Сколько?

— Восемь — десять тысяч, не меньше.

— Елки-моталки! — У Гирта подкосились ноги. А он, кретин, хотел толкнуть за полцены. — О’кей, дядя! Кольцо вашей дочери я постараюсь достать. Гуд бай!

— У одного мальчишки бриллиант, у другого кольцо и еще один бриллиант, — негромко бормотал Голдбаум, возвращаясь домой. — В старом доме во время войны жил богатый человек. Нечисто здесь дело, нечисто. Что делать? Сообщить в милицию? Лучше уж не вмешиваться. Начнут еще самого подозревать.

Дом под номером семнадцать на улице Плиедеру доживал свои последние дни. Во дворе, было пусто. Рядом с кустами сирени стояла железная кровать, только без спинок. В маленьком домике, приютившемся во дворе, жила раньше какая-то еврейская пара, фамилию он забыл. Тогда, до войны, вокруг домика всегда цвели цветы, росли красивые кусты. Войдя в большую комнату, Голдбаум подозрительно покосился на угол, где из пола были выломаны доски. Седая крыса с красными глазами зло глянула на непрошеного гостя и исчезла под полом.

Голдбаум не бросился на колени и не стал рыться в развороченном углу. Он понимал, что все, что было здесь спрятано, давно исчезло. Но дом этот каким-то странным образом связан с его дочерью, и он должен узнать, что с ней произошло. Надо найти человека, который жил здесь в годы войны. Кто может сказать ему об этом? Дворник, кто же еще!

Голдбаум встретил дворничиху в понедельник утром — она мыла лестницу своего дома.

— Чуть-чуть осталось, закончу, тогда и поговорим, — сказала она и завела Голдбаума в комнату.

Голдбаум с интересом рассматривал старые пожелтевшие фотографии, висевшие на стенах. Они рассказывали о жизни матушки Эллинь. В овальной рамке молодая женщина с цветами в руках и мужчина с лихо закрученными вверх усами — свадебная фотография. Рядом с ней — фотография с первенцем. Малыш, открыв беззубный ротик, сидит у матери на коленях. На следующем снимке детей было уже трое — два сына и девочка. По последним любительским снимкам Голдбаум мог судить, что дети дворничихи давно выросли и у нее уже есть внуки.

— Жена старшего сына, художница, говорит, что это банально — развешивать фотографии по стенам, — проговорила мамаша Эллинь, входя в комнату. — Но зато так мои дорогие каждую минуту со мной, все время перед глазами, по утрам я со всеми здороваюсь, спать иду — желаю всем спокойной ночи. Разлетелись по всему свету, словно птицы из гнезда, редко приходится и видеться. — Она тяжело вздохнула и села за стол напротив Голдбаума. На столе стояли пышные георгины, подарок капитана Леи ко дню рождения.

— Не знаю, станет ли вам легче, когда вы узнаете всю правду, — глядя на гостя, произнесла она задумчиво. — Только мы трое знали, как все произошло на самом деле. Жена капитана Леи вот уже несколько лет покоится на кладбище, я да Паулина Пурвиня еще маемся на этом свете. Столько лет прошло, а все никак не могу… Может, Паулина вам расскажет. Приходите к вечеру, часикам, этак, к семи.

Ивар и Магдалена, которым было поручено следить за Голдбаумом, глазам своим не поверили, когда увидели, что в дом матушки Эллинь входит Голдбаум и почти следом за ним Паулина Пурвиня.

Паулина вырядилась, как на похороны, — в черное платье, черные туфли, а покрасневшие глаза говорили о том, что она плакала. Сидя напротив Голдбаума, она заметно нервничала. Натруженные узловатые пальцы теребили кисти старомодной скатерти — она то заплетала их в косички, то расплетала.

Матушка Эллинь внесла небольшое угощение — каждому стакан чая и печенье в вазочке — и начала рассказывать:

— Мой покойный муж перед уходом на фронт много рассказывал о зверствах фашистов, о преследовании коммунистов и евреев, о концентрационных лагерях. Но люди вначале этому не верили, не хотели верить. Газеты кричали, что немцы спасли латышский народ, что латыши должны быть им за это благодарны и всеми силами помогать немецкой армии покончить с большевизмом. Евреев объявили нечистой расой, заставили их носить на спине желтую звезду и ходить только по проезжей части улицы, словно лошадей. Да что там рассказывать, вы и без меня знаете. Московский форштадт превратили в гетто и согнали туда всех евреев, словно скотину. Держали, как зверей, за колючей проволокой, а вокруг часовые с собаками. Ушли туда и старый Исаак и Минна Вейсы, которых выгнал из их домика Ганс Хаммель.