Рыцарь или трус - Миллер Саша - Страница 21

— Может, я смогу поговорить с болотными людьми, и они перестанут нападать на вас. На нас.

Оберн пожал плечами:

— Мысль хорошая, но, боюсь, пользы будет мало. Если ты пойдешь в Зловещую Трясину, они просто украдут тебя… как уже кое-кто сделал однажды. — Он рассмеялся. — Но по другой причине.

Сердце Ясенки замерло — она подумала о Горине. Но затем поняла, что Обери говорит о ее сводном брате. Она улыбнулась, но муж не ответил ей тем же.

— Мы видим все больше земель, где посевы выросли поздно, — сказала она. — Те укрытия, о которых ты говорил, должны помочь. Может, грядущая зима будет вовсе не такой суровой, как думают твои люди.

— Поначалу мы боялись, что это сама земля отвергает нас. Но холод немного ослаб.

Это было так. Когда они доехали до полей, то увидели на них зеленую поросль почти до колена, причем без каких-либо укрытий, словно земля пользовалась последним моментом. Да и воздух был довольно теплым, так что Ясенка сняла меховой плащ и набросила поверх дорожного платья легкую накидку.

— Будем надеяться, что так и останется.

«Разве, — думала она, — нам больше не о чем говорить, кроме как о погоде да посевах?» То, что он шептал ей на ухо по ночам, когда они думали, что остальные спят, он никогда не повторял при свете дня. Но откуда такая холодность? Куда делись те дни, когда они были вместе и всегда находили тему для разговора? Неужели он вел себя с ней как влюбленный только тогда, когда нуждался в проявлении любви к себе?

Горин…

Нет! Ясенка решительно отбросила эту мысль. Она должна забыть о нем. Горин мертв для нее. Ее жизнь — впереди. В конце этой дороги, в Новом Волде. С Оберном. С ее мужем.

Первые дни в Новом Волде слились для Ясенки в единое целое. Ей отдали в распоряжение целую башню, и Эйфер устроила ужасную суету и беготню, перенося в нее вещи Ясенки и устраивая все по своему вкусу. Горничной не нравилось, как расставлена мебель, и сначала все переставили так, потом эдак, и Ясенка просто сбежала, пока все не кончилось.

К своему ужасу, Ясенка обнаружила, что Оберн не собирается проводить с ней каждую ночь. Порой он предпочитал отправиться куда-нибудь еще.

— Таковы обычаи Морских Бродяг, — сказала одна из женщин, приставленных к ней. — В конце концов, если они будут привязаны к женской юбке, то как они смогут уходить в море и добывать для нас золото? Но ты не бойся, леди. Сейчас год близится к концу, а нам еще надо подготовиться к зиме. Он часто станет бывать у тебя зимой, и твоя постель не остынет. — Она хихикнула и выставила вперед свой живот. — Ему много с чем надо разобраться. Кстати, многие наши девушки ко времени свадьбы уже ходят с животом. Так легче всего получить мужа.

Прочие женщины рассмеялись следом за ней.

Ясенка подозревала, что это не совсем шутка. Окно ее спальни выходило на гавань, за которой виднелось пятно голубой воды, которую она помнила с тех пор, как выбралась из пещер, убегая от гигантских птиц, живших на краю Зловещей Трясины. Тогда она и нашла Оберна, раненого, нуждавшегося в помощи. Окно было забрано крепкими ставнями, и его можно было затянуть промасленной кожей, — да вскоре и придется так сделать, думала Ясенка; приятный ветерок с моря мог со дня на день смениться ужасным штормом. Она была рада, что ее постель была завешена тяжелым шерстяным пологом, чтобы не впускать туда холод, и что на каждом этаже башни есть камин.

Как-то раз во время всей этой суеты с устройством в башне в первый месяц ее жизни в Новом Волде, в тот момент, когда Ясенка доставала из корзин платья и разглаживала складки, вошел Оберн с хорошеньким мальчиком лет десяти.

— Я хотел бы, чтобы ты кое с кем познакомилась, — сказал он Ясенке. — Это Рохан.

— Желаю вам тепла и светлого дня, леди, — сказал мальчик. Он неуклюже поклонился, и Ясенка улыбнулась. Его явно только что научили кланяться.

— И тебе доброго дня, — сказала она. — Ты Морской Бродяга?

— Еще нет, леди, но когда-нибудь им стану. — Он посмотрел на Оберна. — Я хочу быть таким, как мой отец.

Ясенка ошеломленно уставилась на Оберна. Только сейчас она заметила сходство между ними. Те же волосы, те же глаза.

— Отец? Ты хочешь сказать…

— Да, — гордо ответил Оберн. — Рохан — мой сын.

Фраза, которую Ясенка слишком часто слышала по приезде в Новый Волд, когда она пыталась сделать что-нибудь хотя бы чуть-чуть по-своему, снова прозвучала у нее в голове: «Это не в обычае Морских Бродяг». Иногда ей казалось, что причешись она по-другому, и снова услышит эти слова. Как и во время своего пребывания в Крагдене, она старалась приспособиться к такой жизни. Одним из обычаев, о котором она успела узнать, было то, что мужчины мало обращали внимания на своих детей. И все же — перед ней стоял Оберн со своим сыном.

— Я… я не знала.

— Теперь знаешь. Рохана воспитывала Дагдья.

— Дагдья, — онемевшими губами произнесла Ясенка.

— Да, она чудесная воспитательница. Когда моя мать умерла от чумы, Дагдья взяла на себя всю заботу обо мне и, думаю, справилась неплохо. Надеюсь, что Латром тоже станет одним из его наставников. — Оберн улыбнулся сыну. — Я хотел, чтобы вы познакомились. Надеюсь, вы станете добрыми друзьями.

— Конечно, — тихо сказала Ясенка. Воспитание чужих детей, видимо, тоже было обычным делом среди Морских Бродяг.

— Я тоже надеюсь, что мы будем добрыми друзьями, леди. — Рохан снова поклонился и пошел к двери следом за отцом.

У Ясенки внезапно подломились колени, она села. Почему Оберн раньше не сказал ей, что у него есть сын? Может, подумала она, и это тоже не в обычаях Морских Бродяг. Они мало обращают внимания на своих детей — по крайней мере, мужчины, да и о женах своих они не очень-то думают. Это она уже сумела понять за то недолгое время, что успела прожить в Новом Волде.

Она положила руку на живот. Может, положение дел хотя бы немного изменится, когда она родит ребенка?

— Оберн, я должна поехать в Трясину!

Этот спор шел уже несколько дней, и Ясенка поняла, что Оберн все так же против этой поездки, как и тогда, когда она впервые заговорила об этом неделю назад.

— Это ни к чему, — снова отвечал он. — Просто у тебя в голове каша, как и у всех женщин, что носят первого ребенка. Я пришлю Дагдью поговорить с тобой.

— Я говорила с Дагдьей, и даже ей пришлось согласиться, что тут она ничем помочь не может, что она с таким не встречалась. Я хочу поехать в Трясину. Я хочу к Зазар. Она мне почти как мать, и в такое время… — Ясенка крепко сжала губы. У Оберна на лице было то самое непроницаемое выражение, которое означало, что дальше говорить с ним бесполезно. В голове у нее начал созревать некий план.

— Ладно, — сказала она. — Я еще раз поговорю с Дагдьей, хотя не думаю, чтобы из этого что-то вышло.

— Женщины рожают с начала мира, — сказал Оберн. — И даже если этот ребенок твой, он ничем другим от остальных не отличается.

Она заметила, что он не сказал «наш», но не стала заострять на этом внимания. Хотя он и любил ее — а она была уверена, что на свой лад он ее любит, — он был Морским Бродягой. И теперь, когда он снова очутился среди своих, вполне естественно, что он и вел себя как они.

Четыре месяца прошло с тех пор, как она понесла, но в животе у нее был холод, хотя там должно было быть тепло, а сейчас ребенку уже пора бы и шевелиться… Но Ясенка ощущала лишь тупую тяжесть. А еще она чувствовала странное недомогание, которого не бывает, как она знала, у беременных. Она почти не испытывала утренней тошноты, от которой страдало столько женщин. Тем не менее у нее не было ни аппетита, ни бодрости. Когда она как-то раз взяла маленькую рубашечку, которую шила для будущего младенца, у нее вдруг пропало желание работать. Она хотела только лечь в постель, ни о чем не думать, ни к чему не готовиться, умереть…

Нет! Если об этом думать, так оно и выйдет.

Поначалу Ясенка не слишком обрадовалась тому, что у нее будет ребенок, но потом ее настроение изменилось. Новая жизнь и дитя наверняка сделают их с Оберном ближе. И ей будет чем заняться, не думать о том, кого она поклялась забыть.