Тень в камне - Миллер Рекс - Страница 15

Позже, когда этот сон станет его постоянным проклятием, Джек снова и снова будет обливаться холодным потом, вспоминая подробности никогда не состоявшегося диалога. "Господи, неужели не будет пощады? — будет думать он. Но это придет значительно позже. А сначала явится галлюцинация. В двух частях. В первой — соблазнение и секс. Каждая деталь этого сна, начиная со спагетти в ее роскошном особняке в Хайленд-Парк, о котором он прочел в местной газете, и заканчивая унизительным пробуждением на следующее утро, четко отпечатается в его мозгу.

— Вы любите спагетти? — спросила она, зажигая на столе две свечи.

— Замечательно, — он не мог объяснить ей всю прелесть спагетти, потому что совершенно потерял способность изъясняться целыми предложениями.

— Хорошо, — кивнула она, — они будут поданы на обед. Просто старые добрые спагетти и салат. Устраивает?

— Звучит заманчиво, — нараспев произнес он.

Она налила какую-то жидкость в стакан и вручила ему.

— Охлажденное красное вино. Вам нравится?

— Да, — выдохнул он, их пальцы соприкоснулись, и между ними пробежала искра. Он отхлебнул глоток чего-то, почувствовал только вкус желания и сказал: — Мне действительно нравится. — И они улыбнулись друг другу. Он пропал. Окончательно и бесповоротно.

Джек предполагал, что Ноэль богата. Она жила в Северном Далласе, в фешенебельном районе Хайленд-Парк. Она говорила, что дом принадлежит ей или ее фирме... Этого он вспомнить не мог. По поводу района богачей ходили разные шутки. Он рассказал ей бородатый анекдот о том, что обитатели Хайленд-Парк до такой степени засекретились, что даже номер пожарной команды не внесли в телефонный справочник. Она хохотала во все горло. Во сне он был уверен, что и в остальном она будет такой же раскованной.

Его сон был в высшей степени реальным. Как и воображаемый разговор. Положение обязывало его узнать, почему Ноэль связалась с этим делом. Она мягко уклонялась от ответа, но всем видом своим показывала, что ничего еще до конца не решено. Значит, есть шанс, что они не будут работать вместе? Он надеялся, что она согласится, и Ноэль, в общем-то, была не против. В конце концов, это ее служба. Эйхорду снилось, что она говорила ему:

— Джек, я адвокат. Мое присутствие необходимо, чтобы наша противоречивая правовая система действовала. Я должна защищать людей, которых обвиняют в совершении отвратительных преступлений. И этот человек, безотносительно к тем преступлениям, в которых его подозревают, имеет право на защиту перед законом.

— Не возражаю. Но мне неприятно видеть вас рядом с этой грязью. Паршивое чувство.

— Я не девственница, — сказала она. И это было не заигрывание и не сексуальное предложение. Просто констатация факта.

Ноэль Коллиер вовсе не была такой запрограммированной, как он себе представлял. Круг ее интересов оказался достаточно широк.

Беззастенчиво Джек воображал себе, что она говорила:

— Когда-нибудь. Я не знаю, сколько еще буду идти выбранной дорогой, но не собираюсь всю свою жизнь посвятить только карьере. По натуре я человек семейный. Мне нравится иметь домашний очаг, мужа, детей. Надеюсь, что однажды встречу хорошего парня, буду сидеть дома, рожать детей. Сейчас это кажется нереальным, но кто знает, что случится в будущем.

— Звучит неплохо. Верю, что так и будет. — Когда-то у него тоже было подобное желание. Но так давно.

Обед вылился в утомительную и долгую процедуру. Свечи и красное вино пробудили в нем такой жар, что он не помнил себя. Обоих переполняла напряженность и страстное желание, которое неизвестно откуда взялось при таких невероятных обстоятельствах. Они уже сидели рядом на кушетке, улыбаясь друг другу, не произнося ни слова, и он гладил ее руку, которую ласково держал в своей, едва касаясь пальцев, любуясь ее светящейся кожей с еще заметным пушком, всем ее обликом, таким изящным, утонченным и женственным.

— В чем дело? — спросила она, когда он спокойно посмотрел ей в глаза, ничего не говоря. И Джек улыбнулся, и они придвинулись друг к другу, их губы были совсем рядом, и он вдыхал аромат этой женщины, лаская ее затылок, и она расслабилась, легла на спину, ее голова покоилась в его руке, они не целовались, но их губы по-прежнему были рядом, и оба наслаждались этим мгновением.

От нее исходил такой чистый аромат, что...

Он не мог определить, что это.

— Я хорошо различаю запахи, духов... различные ароматы одеколонов, — его голос звучал хрипло, слова он произносил шепотом, не отрывая взгляда от ее сияющих глаз, — это не «Шанель». Не пахнущие весенней травой «Бермуды». Не свежий хлеб. Не «Обсешн». Не мускус.

Она рассмеялась.

— Это и не «Анаис». — Их диалог для него звучал как наяву. Ее губы были совсем близко.

— Я вообще ничем не душусь, мистер.

— Первозданная свежесть.

— Чистые духи «Ноэль», — попыталась она сказать, но на протяжном "о" в слове «Ноэль» их истосковавшиеся губы наконец встретились, языки сплелись и высекли искру жидкого пламени, и прошло немало времени, прежде чем они оторвались друг от друга, чтобы отдышаться, на его лице отпечатались ее волосы, ее руки лежали у него на плечах, он ласкал ее, вдыхая ее тепло и женственность, оба тяжело дышали, понимая, что только одним способом можно потушить испепеляющий их огонь.

Существует мороженое такого восхитительного вкуса, что вам просто жалко его есть. Например, изысканное «Банана Сплит Спешиэл» настолько великолепно, что любое другое мороженое, по сравнению с ним, будет казаться пресным и заурядным. Меха так сексуальны и чувственны, что однажды прикоснувшись к ним щекой, можно отречься от всего земного. Но иногда запретная сладость и недоступное богатство настолько притягательны, что забываешь обо всем на свете, и пируешь, и прикасаешься, и наслаждаешься — чувства берут верх над разумом и логикой. И это доставляет столько удовольствия, что отбрасываешь всякую осторожность и живешь так, будто пришел твой последний день на этой земле.

У Эйхорда уже имелся подобный опыт. Ему и раньше снился сладострастный и безумный секс. Но ему никогда не снилось ничего похожего. Причем сон не заканчивался пароксизмом эрекции. Он был бесконечным. Эйхорд просыпался и засыпал, вновь испытывая бесконечное унижение, расплачиваясь таким образом за свои грехи.

ПЕРЕХОД

Темный переход, но не настолько, чтобы нельзя было ничего разглядеть. Вдоль перехода едва различаются неясные очертания каких-то предметов. Для разных людей он представляется по-разному. В мозгу напуганного человека он существует в буквальном своем смысле и переходит в какую-то комнату (многим она представляется темной комнатой), а эта комната, в свою очередь, превращается в анфиладу комнат, соединенных между собой без всякой логики, но вполне осмысленно сетью кольцевых коридоров. Стены сделаны из серого камня, а пол и потолок — из холодного и безликого бетона. Коридоры освещаются голыми лампочками, свисающими с потолка через каждые пятьдесят ярдов. В промежутках между лампочками царит мрак.

В переходе холодно и тихо, а человек так напуган предстоящим, что внезапно чувствует резь в мочевом пузыре, начинает лихорадочно расстегивать брюки, но не успевает сделать это вовремя, и на брюках расплывается мокрое пятно, и он ощущает приятную теплоту. Наконец он заканчивает мочиться на стену коридора, выбрав для этого самый темный уголок, чтобы его никто не видел, и идет дальше по изогнутому переходу, то пересекая круги яркого света, то снова ныряя в темноту. Каждый шаг приближает его к тому, что его ждет, и он это знает.

Проснувшись, человек лежит, парализованный страхом, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как за его спиной движется тень, и с ужасом ждет избавления.

Он приходит в себя, и это совсем не похоже на пробуждение ото сна или возвращение в сознание после отключки или общего наркоза. Это скорей похоже на восстановление способности мыслить и возврат самообладания.

Перепуганный человек осторожно пятится и упирается в стену камеры из камня и бетона. Ему чудится, будто он выполз из темного туннеля и вновь очутился на солнце и свежем воздухе, и по его лицу текут слезы благодарности, облегчения и радости от того, что он жив; он морщится от боли, снимая с себя обмоченные брюки, и отшвыривает их в сторону, насколько позволяют размеры камеры.