Дизель решает все - Маришин Михаил - Страница 9

Пока длился этот внутренний диалог, я уже подошел к дверям и взялся за ручку, распахивая створку. Навстречу вышла древняя старуха и, глядя на меня, проворчала:

— Даже лба не перекрестил, ирод. В храм Божий входишь!

Виновато посторонившись, пропуская бабушку, вошел вовнутрь. Кроме меня в соборе никого не было, и я, не спеша, прошел к алтарю, рассматривая по пути лики святых на фресках и иконах. Мне хотелось хоть какого-нибудь знака или ощущения, будто я привлек чье-то внимание, но святые молчали, строго глядя на меня со стен, не выказывая ни осуждения, ни одобрения, будто я был им совершенно не интересен. И тогда я остановился и, подняв глаза к своду, начал тихо говорить:

— Господи, взгляни на меня. Не знаю, как правильно к Тебе обращаться, поэтому буду говорить как могу. Я много грешил и мало молился, поэтому и вырос, наверное, таким раздолбаем, позволившим себе шутить именем предков, многие поколения которых поливали эту землю потом и кровью, строя и защищая свою страну и свой народ. И не мне судить их, ничего путного за все свои тридцать три года не сделавшему, а только Тебе. Вижу свою вину и благодарен Тебе, что у меня есть возможность ее искупить. Но как же мои современники? Конечно, мы не самое лучшее поколение, живем, проматывая отцовское наследие. Неужто мой мир недостоин даже страшного суда и Ты его просто отменил, вернув время вспять? Нет, я в это не верю, ведь каждый человек наделен бессмертной душой и ее нельзя просто взять и отменить, будто ее и не было, есть всего два пути и они известны. Конца своего мира я не помню, исчезнуть просто так он не мог, значит, получается, этот мир параллельный и его будущее для меня сокрыто? Конечно, могу предполагать возможное развитие событий, глядя на миры, в которых побывал, но будущее не определено и, значит, мне оставлена свобода совершать. А раз мне дано знание, то и спрос с меня будет соответствующий.

Я замолк и стоял, ощущая небывалое спокойствие и уверенность в своей правоте.

— Благодарю тебя, Господи, что принес покой в мою душу и направил мои мысли. И еще кое-что, — достал из чехла меч и встал на колено. — Я не отступлюсь, пока жив, эта земля останется нашей.

Торжественно поцеловав клинок, убрал его на место.

— Об одном прошу, если я не оправдаю твоих надежд, или сгину не успев сделать всего необходимого, не допусти того, что я видел во предыдущем мире.

Ох и тяжело быть хоть немного откровенным, даже в храме Божьем. Ладно, как сумел, пора уходить. Подобрал свои вещи, обернулся и уперся во внимательный взгляд.

— Доброе ли дело задумал, сын мой? Прости, я наблюдал за тобой и видел, как ты клялся на мече. В этом храме такого несколько столетий не было. Не хочешь исповедаться?

Передо мной стоял дед из того, проклятого немецкого мира или его близнец. Если бы не ряса, я бы точно начал себя щипать, а так просто стоял, разинув рот, и тупо пялился на священника.

— Слышишь ли ты меня, сын мой?

— Слышу, отче, не клялся я, ибо сказано не клясться, а говорить да-да, нет-нет. Или как там у вас? Дело у меня доброе, правое и абсолютно необходимое, но очень трудное, от того и пришел за помощью и благословением, да кто ж мне его даст без исповеди. А исповедаться хотел бы, да не могу, слишком много весит сейчас мое слово и за каждое я в ответе, боюсь навредить.

— Воля твоя, когда будешь готов, приходи, не так уж много сейчас людей без страха в храм заходят. Да и позакрывали храмы коммунисты проклятые, всего четыре на всю Вологду и осталось, видно настают последние времена.

— Уныние грех, отче, все образуется. А скажи мне, сын у тебя есть?

— Есть, но не напоминай о нем, подался в большевики поперек отцова слова, Бога отринул.

— Не сердись на него, хороший он человек, правильный, точно говорю. Скоро сын у него родится, на деда будет похож. Прощай.

И оставив священника в полной растерянности, подобной той, в которой находился я сам минуту назад, быстро вышел из собора.

Вот это да! Мне казалось, что в соборе я провел не более десяти минут, а на самом деле был там почти два часа! И организм уже стал настырно напоминать, что, укрепив дух, неплохо было бы позаботиться и о теле. Кроме того, надо еще и в дорогу что-то с собой прикупить, а на рынок я больше не ходок. Пришлось зайти в заведение с вывеской «Ресторан», что, на мой взгляд, было большой натяжкой, но хоть покормили от пуза, недешево, правда. Еще и заказал на троих, а излишки с собой завернул, бутылку водки не забыв.

Официант, уже нацелившийся на остатки обеда с сожалением посмотрел мне вслед, на его лице прямо заглавными буквами читалось: «Деревенщина». Вот молодец, на правильную мысль натолкнул, поищу-ка я парикмахерскую. Или как она в этом времени называется?

Ха! Видели бы вы лицо мастера опасной бритвы, когда я спросил у него про женщин в штате! Так оскорбить человека в лучших чувствах! И не будешь же объяснять, что парикмахер неженского пола у меня ассоциируется исключительно с личностью «звезда в шоке». Но! Видимо, тут еще оставались пережитки демократии и свободного рынка, где желание клиента — закон, и меня шустро подстригла молоденькая девчушка, видно дочка мастера. Одного взгляда в зеркало мне хватило, чтобы все стереотипы прошлой жизни рассыпались прахом, и допускать это милое создание с опасной бритвой к моему лицу я наотрез отказался. Парикмахер, довольный собой, незлобно надо мной подшучивая, быстро и радикально убрал женские огрехи, заодно и сбрил бороду с усами подчистую. В итоге я покинул заведение наодеколоненный и стриженный под Котовского. Что ж, скупой платит дважды, да и результат не так уж и плох, вспомню армейскую молодость.

За всеми этими хлопотами время пролетело незаметно, и вот, ровно в девятнадцать ноль-ноль я уже первым стою у окошка кассы и беру билет до Москвы. К моему великому сожалению, а также благодаря моей глупости, выкупить купе не получилось, задал кассиру прямой вопрос, вместо того чтобы купить билеты молчком. Ответ меня обескуражил своей железобетонной непробиваемостью.

— Не положено!

Что ж делать, придется ехать с соседями и трястись всю дорогу, как бы меня не раскусили. Да где наша не пропадала! С другой стороны, может, чего полезного для себя узнаю, в это мире я еще ни с кем достаточно долго не общался, а тут деваться некуда.

И вот наконец паровоз, пыхтя, вытягивает состав из вечерней тьмы к платформе. Проверка билетов и посадка пассажиров много времени не заняли, наконец добрался до купе. С замиранием сердца постучался, какие-то соседи мне достанутся?

— Можно, — откликнулся женский голос.

Только этого еще не хватало после недельных прогулок по лесам без бани! Но деваться некуда, надо входить.

— Здравствуйте, меня зовут Семен Петрович, буду вашим попутчиком до Москвы, — замялся я на входе.

— И вам не хворать! Да проходите же, окно открыто, сквозняк. Зовите меня Александрой Васильевной. А лучше — товарищ Артюхина.

Я невольно улыбнулся.

— Ну вот и славно. Как сказал Гагарин — поехали!

Глава 4

ПОЕЗД АРХАНГЕЛЬСК — МОСКВА

Вот так попутчица мне досталась! Нет, внешне — ничего особенного, обычная женщина средних лет, весьма приятная на вид. Первое впечатление портили только сосредоточенное, кажущееся сердитым выражение лица и серьезный взгляд серо-голубых глаз, которыми она вдумчиво изучала машинописный текст на отдельных листах и в подшивках, извлекая их из одной папки и, часто ставя пометки, зачеркивая и исправляя, складывала в другую. За этим занятием она здорово напоминала мою учительницу начальных классов из, уже далекого, счастливого детства. Сходство было таким, что я, невольно улыбаясь, уплыл в воспоминания о том, как строгая тетя постоянно отчитывала хулиганистого сорванца, точно так же внушительно делая паузу и поджимая губы после каждой сказанной фразы, глядя сверху вниз строгим взглядом. А я, смотря снизу вверх, ни в чем не признавался, если уж вина была совсем очевидной, просто молчал, как партизан на допросе, стараясь упрямо не опускать глаз. Ох, было времечко! Или, теперь правильно говорить «будет?». Учительница-то моя еще даже не родилась. Да, наверное, «будет», если очень постараюсь, только вот уже не для меня.