Грязь - Миллер Рекс - Страница 15

— Привет! Мама, мы можем сейчас поесть?

— Привет, — отозвался он, улыбаясь, потому что мама отрицательно покачала головой.

— Нет, дорогая, есть мы будем позже. Мою дочь зовут Ли Анна, мистер...

— Эйхорд. Джек Эйхорд.

— Мистер Эйхорд — детектив. Он занимается расследованием папиного дела.

— Мистер Акорн? — переспросила девочка.

— Эй-хорд, — поправила ее мама.

— Спорю, что вы никогда не слышали такой фамилии раньше, — сказал он. Эдди робко покачала головой, улыбаясь, ведь она была из тех женщин, которые редко знакомятся с новыми людьми. Эйхорд обернулся к девочке: — Ли Анна — красивое имя.

— Спасибо.

— Сколько тебе лет?

— Будет девять.

— Очень хороший возраст. Ты любишь ходить в школу?

— У-гу. Мне больше всего нравится миссис Спеннер. А вы правда детектив, как по телевизору?

— Я настоящий детектив.

— Вы можете поговорить с моим медведем? Он плохо себя ведет, и обязательно нужно, чтобы с ним поговорил полицейский.

— Я когда-то специализировался по медведям. Что это за порода?

— Это говорящий панда.

— Дорогая, — перебила ее мама. — У мистера Эйхорда нет времени...

— Ну почему же? Найдется. Правда, — сказал он быстро. — Между прочим, это главная причина, зачем я выбрался сюда, — посмотреть, на что способны эти бамбуковые медведи.

Ли Анна помогла ему встать со стула и повела его в свою комнату, где находился мишка, и Джек даже дал знак Эдди, что все нормально. Та слегка пожала плечами: мол, как хотите. Она все еще была рассержена на незваное вторжение полиции, хотя и не подавала виду. А Джек Эйхорд, который пару минут назад высказал предположение, что муж миссис Линч имел дело с посторонней женщиной, уже находился в спальне ее дочери. Судьба порой странным образом распоряжается людьми.

— Как же зовут этого говорящего медведя? — услышала Эдди его вопрос.

— Мое имя Ральф, — ответила ее дочь, — а моего брата зовут Джордж.

— Так, прошу назвать мне только факты, — попросил Эйхорд, и “медведь” захихикал. — Я слышал, вы плохо себя ведете. Объясните, что вы делаете?

— Я иногда кусаюсь.

— Ну, Ральф! Кусаться — это не медвежье дело. — Хихиканье. — Это всем известная истина.

— Мой брат Джордж — говорящий панда.

— Очень интересно. Боюсь, мне придется обыскать вас на предмет оружия, старина Ральф. — Вскрик восхищения. — У-гу. Боюсь, ситуация становится щекотливой. Я не думаю, что вам понравится такое обращение. Однако, если вы обещаете вести себя хорошо, я отпущу вас, но предупреждаю: больше не кусаться. Хорошо?

— Хорошо, — сказала девочка.

— И нельзя возводить баррикады. Это не по-медвежьи. Ты понял, что я имею в виду?

Ли Анна засмеялась, и он продолжил игру. Девочка показала ему Джорджа, и Эйхорд долго разговаривал с пандой. Эдди слышала каждое слово и поймала себя на том, что уже несколько минут улыбается. Они возвратились на кухню вместе. Ли вела его за руку и выглядела очень довольной. Они остались довольны друг другом.

— Было очень мило с вашей стороны...

— Мам, я пригласила мистера Эйхорда пообедать с нами, хорошо?

— Я действительно не могу, — ответил он прежде, чем она разволновалась, — спасибо, Ли Анна.

Он казался симпатичным. Совсем не таким, как другие полицейские.

— Мне нужно вернуться в город, — заторопился Джек, и она неожиданно для себя сказала:

— Нам бы хотелось, чтобы вы остались с нами. Правда, у нас только сосиски. Не хотите?

Она улыбнулась, и вдруг он почувствовал теплоту. Обычно разговорчивый, Джек Эйхорд теперь промычал что-то, как идиот.

— Ну...

“Прекрасно”, — подумал он, а вслух сказал:

— Нет. Спасибо за приглашение.

Эйхорд направился к двери. Ноги его онемели, будто он мешал мокрый цемент.

— Ну пожалуйста! — попросила женщина так душевно, так искренне, что он обернулся. Досада Эдди уже прошла, она поняла, чего он от нее добивался, и решила, что он, должно быть, очень хороший полицейский, если пытается выудить какие-то новые подробности из этого давно законченного дела. Она подумала, что была не права, сердясь на него, и решила исправить это.

— Если вам не надо быть где-нибудь на ужине, пожалуйста, оставайтесь. Нам нравится ваша компания. Хотя у нас всего лишь “горячие собаки”. Ничего особенного.

В ее глазах Эйхорд прочел извинение за то, что она была невежлива с ним, и, едва сказав “да”, он почувствовал, как маленькая ручка сняла шляпу с его головы, и вдруг покраснел от ощущения давно забытого семейного тепла.

И тут произошло нечто необъяснимое: они посмотрели друг на друга и вместо врагов, которыми они казались друг другу совсем недавно, увидели обычных мужчину и женщину. Все как-то улеглось. Эдди почувствовала это, когда клала тонкие кусочки сыра в микроволновую печь. Она была несколько растеряна тем, о чем подумала, увидев этого детектива, совершенно чужого ей человека, — ей в голову пришла странная мысль: ее заинтересовало, что он за человек!

Джек посмотрел на нее сзади, стоящую около плиты, в фартуке, такую высокую, стройную, на длинных, совершенно потрясающих ногах. Он посмотрел на нее и ощутил какую-то перемену в душе. Он догадывался, что это происходит потому, что он давно не бывал в такой ситуации, когда бы его принимали в настоящем доме, хотя и не таком, как у его коллег, и элегантная молодая женщина готовила бы ему еду, приятная женщина, между прочим, и не из тех, которую он мог где-то подобрать, а совсем наоборот. Ее вид, эти ноги, маленький фартук, ее спина покорили его. Он явно тронулся. “Господи, Джек, держи себя в руках, — сказал он себе, — ты же не дурак”.

Отвернувшись от него, Эдди думала: “Что это я себе позволяю?” Она чувствовала, что он смотрит на нее с интересом и не скрывает этого. Потом ей пришло в голову, что все это она выдумала. Это смешно. Соберись, Эдди! Наклонив голову и почувствовав облегчение, она обернулась, и их взгляды встретились, и хотя они послали к черту старое выражение типа “магнетизм”, о чем они не могли бы сказать друг другу прямо в лицо, тем не менее искра уже прошла между ними, несмотря на их прежние благие намерения, возникла, казалось, из ничего, как некая субстанция, которая выбралась из тайников сердца, согреваясь по пути, и вышла через глаза, горячая и ненасытная.

“Это ничего не значит, — сказала она себе, — что ты делаешь и как сдерживаешься, и спрашивать себя, зачем и почему, уже слишком поздно”. Так думала она, опускаясь в нечто, толкавшее ее, как течение реки, в центр водоворота; она попыталась не показать этого, но почувствовала, что краснеет, и чуть не рассмеялась вслух.

А он сказал себе: подожди, пока не верь этому, ты ведь пришел в незнакомый дом задать несколько вопросов, а потом увидел эту женщину, похожую на подростка, и понял, что она жаждет любви. Но ведь эта женщина потеряла мужа пару лет назад. Так, в конце концов, о чем ты думаешь? Она высмеет и выкинет тебя, если (о Боже!) ты влюбился.

Какое прекрасное и ужасное чувство охватило их — прекрасное, если оно настоящее, и ужасное, если возникло только с одной стороны. Но удивительно — их взаимный толчок был так силен, что они даже не попытались сделать вид, что ничего не заметили.

Ужин остыл, а они все еще сидели за столом и разговаривали, разговаривали ни о чем, наблюдая друг за другом. Господи, думал он, даже слово “разговор” означает “сексуальную связь”, и кусал губы, чтобы не рассмеяться, и отвечал ей, зная, что она поймет. Теперь он осознал, что между ними что-то должно произойти и это уже началось. Она не сказала ни “да” ни “нет”, но она хочет, Джек был почти уверен, и он тоже хочет, чтобы это случилось.

Для него очень важно, чтобы ничего не сорвалось. Главное, без глупостей, без спешки, чтобы не напугать ее. Это что-то особенное. Другое. Он чувствует это, но пока не может проанализировать свое чувство из-за горячего потока желания, которое растекалось по его пояснице. Джек смотрел на нее: он хотел эту женщину. Они оба были смущены и ничего не могли с собой поделать.