Уроки русского. Роковые силы - Кожемяко Виктор Стефанович - Страница 66

В.К. В каком-то смысле это действительно так, но вот что меня удручает. Многие не понимают, что для того, чтобы литература прониклась христианским духом, она должна возвыситься до предела. Скажем, Пушкин стал затрагивать христианские темы только за два года до своей гибели, и это было вполне закономерно. Только когда он действительно возвысился до последнего предела, он позволил себе обратиться к этой теме. К сожалению, сейчас масса людей, не имеющих для этого никаких ровно оснований, ничего в этом не понимающих, берется за это. Это очень плохо. Другой совершенно вопрос — это то, что можно назвать православной этикой.

Е.М. То есть Православие — это наш русский путь?

В.К. Вне всякого сомнения. Только не как религиозное и церковное бытие, потому что до него надо дорасти. Я говорю о том, что вложено в душу каждого человека. В России, в отличие от стран протестантских, никогда не было уважения к богатству. Всегда богатство считалось греховным, никто никогда не испытывал того преклонения по отношению к миллионеру, которое характерно для Запада. И вот этого разрушить нельзя.

Е.М. Значит, вы полагаете, что сейчас идет наступление не только на нашу Православную церковь, но и на душу народа?

В.К. Вне всякого сомнения. И, пожалуй, что меня по-настоящему тревожит, так это то, что это воздействует на совершенно юные души, в которых действительно может произойти надлом. Это страшное преступление. Недаром в Евангелии сказано, что «горе тому, кто соблазнит малых сих». Мне об этом даже тяжело думать и тем более говорить.

Е.М. А как вы относитесь к высказыванию Б. Н. Ельцина в Сергиевом Посаде о том, что освободить его от президентской должности может только Бог?

В.К. Это как раз образчик того совершенно недопустимого обращения с религиозными понятиями, о котором я говорил. Тот же самый человек, когда его спросили, почему он приходит, в храм, ответил: «А я испытываю там чувство комфорта». В храме во время совершения литургии человек должен испытывать трагическое чувство. Особенно во время пасхальной литургии — высокое трагическое чувство. Комфорт надо искать в каких-то других местах. Это — несерьезное заявление, рассчитанное на предвыборные страсти.

Е.М. В народе говорят: чтобы узнать человека, нужно дать ему власть. Выдержит ли ее кандидат в президенты Г. А. Зюганов?

В.К. Нет никакого сомнения, что в случае победы Геннадия Андреевича ему предстоит очень тяжелая жизнь. В этом я нисколько не сомневаюсь, потому что все развалено до последней степени. Конечно же, найдутся мощные силы, которые будут все саботировать, увозить за границу. Я одно только могу сказать. Тот человеческий облик, который я вижу, мне внушает глубокое уважение и уверенность в том, что этот человек все сделает для того, чтобы вывести Россию на истинный путь. Во всяком случае, из тех людей, которые в той или иной мере могли бы занять пост главы государства, этот человек для меня наиболее достойный и наиболее удовлетворяющий требованиям, которые так или иначе выдвигаются перед лицами, занимающими такой пост.

…1996 г. 

Кожинов продолжается в XXI веке.

Послесловие, диктуемое жизнью

Вот мы и завершаем наш разговор с Вадимом Кожиновым и о Вадиме Кожинове…

Сын бурного двадцатого столетия, очевидец семи десятков его лет, он успел войти в XXI век, в третье тысячелетие от Рождества Христова. Но прожить в этом новом измерении суждено ему было всего 24 дня.

И вот минуло уже почти десять лет как нет его. А жизнь продолжается. Как-то живет и бесконечно любимая им Россия.

Как она живет? Каково его место в ней? Что писал бы сегодня, чем волновался, о чем бы думал?

Я часто ловлю себя на том, что при оценке тех или иных злободневных событий вспоминаю Вадима Валериановича. Например, недавно президент Д. Медведев на очередном совещании «в верхах» по поводу борьбы с неубывающей коррупцией, говоря о ее причинах, досадливо обронил про национальную ментальность. Национальная — значит, русская. Представляю, как горячо возмутился бы Кожинов!

Нет, он не идеализировал свой народ, но, я думаю, категорически возразил бы против какой-то особенной, врожденной склонности русских к греху нечестности. И, наверное, как многократно делал это при жизни, обратил бы внимание на людей высшей власти, которые эту власть и создали. Вот она действительно изначально, то есть врожденно, взошла на нечестности, на нечестности, на вопиющем обмане чубайсовских ваучеров, позволивших ловким махинаторам, о чем не раз он писал, разграбить общенародное достояние. А теперь по сути они же или их покровители призывают бороться с воровством, да еще весь народ в воровстве обвиняют…

Или вот лозунг, выдвинутый идеологом власти — первым заместителем руководителя президентской администрации: «Быть патриотом сегодня — это желать как можно большего количества иностранцев, работающих в России». Сказано в связи с проектом «иннограда Сколково», но какая за этим широкая психология и политика абсолютного неверия в собственные силы, полного упования лишь на иностранные мозги и опыт. И такое называется священным для Кожинова словом — патриотизм!

Да ведь и сама эта идея Сколкова возникла как механическое перенесение в Подмосковье американской «Кремниевой долины». Но даст ли желанные плоды столь буквальное заимствование? По другому поводу, а фактически об этом Вадим Валерианович писал: «…Идея заимствования «моделей» сельскохозяйственной (да и вообще производственной) деятельности из других стран явно несерьезна. Можно заимствовать орудия труда (включая машины), приемы работы, те или иные породы скота или сельскохозяйственные культуры — хотя даже и тут необходимо совершенно особенное их применение. Но невозможно заимствовать сложную и с необходимостью имеющую свой целостный характер «модель». И если даже все-таки «пересадить» такую модель, это не приведет к успеху».

Так он писал давно, еще в 1988 году, когда «перестройщики» и будущие «реформаторы» только замышляли свои преобразования, ставшие на поверку для страны поистине катастрофическими. Однако, как мы видим, власть упорно продолжает наступать на те же грабли. Значит, ей это нужно?

Вообще, если посмотреть вокруг незамутненным взглядом, становится совершенно очевидно: за прошедшие десять лет без Кожинова в стране по существу (именно по существу!) мало что изменилось. Те же всемогущие хозяева-олигархи — Абрамович, Фридман, Дерипаска, Прохоров, Потанин, вексельберг и т. д., а государство послушно служит им. То же бедственное положение своей науки и своего производства, а разговоры о «модернизации» остаются лишь декоративными заклинаниями. То же разрушение отечественного образования и отечественной культуры…

О, тут, пожалуй, напор и темпы разрушения еще более возросли! Кожинов, по-моему, не успел услышать эту жуткую аббревиатуру — ЕГЭ, даже не представлял, наверное, что до такого может дойти. А закон о так называемых автономных учреждениях грозит окончательным уничтожением лучшей и доступной системы образования, а также чуть ли не полной коммерциализацией в сфере культуры, против чего он столь яростно воевал еще с начала «перестройки».

Русская культура…. Все меньше (хотя, казалось бы, куда уж меньше-то) ее присутствие и влияние в повседневной нынешней жизни России. А ведь Кожинов убежденно повторял, насколько важно, насущно необходимо именно в периоды тяжелейших испытаний осознание людьми своей причастности духовной культуре Отечества. «Так, в годы Отечественной войны 1941–1945 годов, — замечал он, — глубокое чувство органической связи с русской духовной культурой было присуще не только крупнейшим писателям и ученым, но и рядовым гражданам, сражавшимся на фронте и трудившимся в тылу. И без этого чувства едва ли бы стала возможной Победа…»

Продолжая свою мысль и обращая ее в современные ему дни, он подчеркивал: «Для преодоления труднейшего кризиса, переживаемого ныне, требуется подобное же осознание людьми своей причастности духовной культуре России».