Валентин свистит в травинку - Ферра-Микура Вера - Страница 7

— С трудом, — повторил господин Эзенбек. — А почему вы в маскарадных костюмах? Правда, всё это уже не имеет значения, — главное, что вы все трое здесь, что вы веселы и здоровы! Вы даже себе представить не можете, как я волновался! Ведь я же вас так люблю. Всех троих, мои дорогие девочки!

Фрау Эзенбек, Людмила и Варвара кинулись к дедушке и обняли его с трёх сторон. А фрау Эзенбек нежно шепнула ему на ухо:

— Ну вот, теперь всё хорошо. Мы опять вместе, волноваться нечего. Мы никогда больше не пойдём покупать бумажные носовые платки в аптеку фрау Паульсон. Я тебе это обещаю.

— Спасибо, — сказал господин Эзенбек и украдкой смахнул слезу. — А теперь скорее идёмте в столовую, я вас познакомлю с нашим новым, очень приятным гостем.

Большие волнения из-за маленькой лихорадки на губе

Валентин пальцем ощупывал свою губу.

— Я чувствую, она растёт, Лоттхен. Ну скажи, разве это не беда?

— Это ужасно, — согласилась Лоттхен. — Но теперь ты сможешь хоть немножко передохнуть. Ведь ты уже исполнил все их желания.

— Напрасно вы так думаете, — заявил господин Хап. — Мне в голову пришло ещё кое-что, и поверьте, весьма важное.

Он стоял уже в дверях, на плече он держал торшер, в левой руке — проигрыватель, а в правой — спиннинг.

— Вы знаете, у нас теперь есть билеты на кругосветное путешествие. Пока мы будем отсутствовать, надо ещё усилить охрану нашего дома. Так вот, высвистите нам электросирену на крышу, господин Свистун, да поскорее, а то ваша лихорадка всё растёт.

Фрау Сундук только всплеснула руками.

— Вы крадёте у меня на лету все мои лучшие идеи, господин Хап! — возмутилась она. — Мне тоже необходима такая же электросирена на крышу, и тоже срочно.

Валентин стиснул руками лоб и устало откинулся на подушки.

— Мне дурно… — простонал он. — Прошу вас: если вы ссоритесь, то выйдите в коридор. Я не могу этого слышать…

— Если мы и ссоримся, то исключительно по вашей вине, — сказал господин Хап. — Как только вы нам высвистите сирены на крышу, мы тут же перестанем браниться.

— Учтите, что начать вы должны с меня. Вы просто обязаны заняться прежде всего мной! — требовала фрау Сундук. — Ведь вы пили у меня утром кофе.

— Будьте добры, фрау Сундук, заварите мне липового чая, — сказал Валентин, кашляя. — Мне просто необходима чашка липового чая с мёдом и лимоном.

— Вы только и думаете, что о своём здоровье! — возмутилась фрау Сундук и в гневе раздула ноздри. — Лихорадка у вас на губе не такая уж большая, вы пока ещё можете высвистеть мне сирену. Повторяю: вы обязаны выполнять мои желания в первую очередь. У Хапов вы не устраивали наводнения, у них на кухне не стояли качели с чужими людьми!

— Ладно, ладно, попробую, — устало проговорил Валентин.

— Учтите, что от нашей сирены вам тоже не отвертеться! — с металлом в голосе сказал господин Хап. — Мы вам, конечно, сочувствуем, но жить без сирены не можем.

Валентин лежал, не в силах пошевелиться, лежал и думал: «Профессор прав, я не добился никакого успеха. Хвастаться мне нечем: с каждой минутой эти люди становятся всё более жадными. Только и всего».

— Мы требуем сирены! Мы требуем сирены! — выкрикивали господин Хап и фрау Сундук, не сводя с Валентина гневных глаз.

Лоттхен положила ему руку на голову.

— Ох, боюсь, фрау Сундук не станет поить тебя липовым чаем. Она так возмущена! Высвисти-ка себе сам чашку чая.

— Си-ре-ну, си-ре-ну! — грозно скандировали господин Хап и фрау Сундук.

— Оставь, Лоттхен, — прошептал Валентин.

— Тогда отсвисти нас отсюда, — шёпотом попросила Лоттхен. — И лучше всего прямо в Рингельсбрун.

— Наши сирены! Наши сирены! — гремели голоса над самым ухом Валентина. — Мы не можем жить без сирены… Мы не будем знать ни минуты покоя!..

— Пожалуй, ты права, милая моя Лоттхен, — шёпотом ответил Валентин. — Но у меня сегодня просто нет сил, чтобы отсвистеть нас отсюда, понимаешь? Меня хватит только на одну глупость: я исполню желания фрау Сундук и господина Хапа, чтобы они оставили меня наконец в покое.

Он зажал травинку между пальцами и дважды свистнул.

— К сожалению, я не могу даже пожать вам руку, — сказал господин Хап. — Сами видите, у меня обе руки заняты. Побегу за своей женой.

— Будь добра, открой, пожалуйста, окно, — сказал Валентин Лоттхен.

И тогда он третий раз засвистел в травинку… И вдруг в комнате возник мыльный пузырь. Большой, круглый, как арбуз, переливающийся всеми цветами радуги.

Он вылетел в окно, пересек в голубых сумерках улицу и сел на подоконник детской в домике напротив.

— Как красиво! — сказала маленькая Ульрика.

Пузырь уже давно лопнул, а девочка всё улыбалась и повторяла:

— Как красиво! Никогда не видела такого красивого мыльного пузыря!

Фрейлейн Матильда из Рингельсбруна

По улицам города Люкенбрюк ехал старенький автофургон.

За рулём сидела бледная худенькая девушка.

Её звали Матильда Блюмели, и была она из деревни Рингельсбрун.

Почти всю ночь Матильда катила по пустынному шоссе. Она очень устала и измучилась.

Солнце поднялось из тумана. Улицы города Люкенбрюк начинали оживать.

Птицы давно уже запели, но Матильда не слышала их голосов потому, что старый фургон кряхтел и скрипел, заглушая птичий щебет.

В Почтовом переулке машина два раза подпрыгнула, как собачонка, которая рвётся с поводка, и остановилась.

Девушка вышла из кабины, обошла вокруг автофургона и снова села за руль. Но все её усилия были тщетны — машина словно приросла к мостовой.

Вдруг в окно кабины просунулось чьё-то круглое лицо.

— Что, застряли? Нет бензина?

Матильда Блюмели кинула на подошедшего отчаянный взгляд.

— Ага, нет. Я еду издалека, и вот теперь… теперь…

Матильда беззвучно разрыдалась, уткнув лицо в вязаный платок.

Толстяк засучил рукава.

— Беритесь за руль, а я буду толкать сзади, авось как-нибудь дотащимся до колонки. Нам прямо по переулку.

Его лицо больше не маячило в окне. Фургон качнулся раз-другой и тихонько покатился вперёд. Так они проехали, наверное, домов пятьдесят. В конце переулка, у колонки, фургон остановился.

— Ха-ха-ха! — гордо посмеивался толстяк. — Не лёгкая штучка! Можно подумать, вы везёте камни.

— Камни и есть, — вздохнула Матильда. — Мой брат надумал было строить запруду и нагрузил полную машину камней, а потом почему-то передумал, всё бросил и исчез. Я решила ехать его искать, но одна не смогла их выгрузить, и мне пришлось везти их в город.

— Великолепно! — Толстяк был в полном восторге. — Просто великолепно! Продайте мне эти камни, фрейлейн, прошу вас. Оки мне очень нужны.

— Вы хотите их купить из жалости ко мне. — У Матильды глаза снова налились слезами. — Вы готовы пойти на эту жертву, потому что у Вас доброе сердце.

— Просто великолепно! — не унимался толстяк. Он распахнул задние дверцы, залез в кузов и взялся за первый камень. — Как мне повезло! Сперва я их вывалю прямо на улицу, а потом по одному перетаскаю домой. Ха-ха-ха! Теперь я уж точно сам смогу надевать носки и не буду возить свой живот в тачке.

Матильда с недоумением глядела на него, не понимая причины его бурной радости.

Она не могла понять также, почему он заплатил ей за эти камни куда больше, чем они стоили, и почему при прощании вдруг даже поцеловал её в лоб. От неожиданности она едва не упала.

В полном недоумении она всё же двинулась дальше. В поисках Валентина она ехала от гостиницы к гостинице, от пансиона к пансиону. Но везде слышала один и тот же ответ: «Нет, человек, который свистит на травинке, у нас не останавливался».

А кто-то ей посоветовал:

— Обратитесь-ка лучше в духовой оркестр или в цирк.

Матильда дрожащим голосом поблагодарила, залезла в кабину и снова расплакалась.

Больше всего на свете ей хотелось спать. Пусть хоть сидя, прислонившись к стеклу. Ноги у неё были словно налиты свинцом, а перед глазами всё время вспыхивали какие-то искорки. Городские шумы доносились до неё уже приглушённо, будто уши её были заткнуты ватой.