Флибустьер - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 8

Подкинуло круто – он стукнулся макушкой о потолок кабины. Петрович покосился на него, буркнул: «Держись, паря, скоро приедем. Щас полегше будет». И в самом деле, дорога пошла вверх, лес начал редеть и расступаться, а горы, маячившие вдалеке, словно прыгнули навстречу, явив зелено-золотое убранство склонов и скалистые снежные вершины. Снег, – подумал Серов, – начало сентября, а тут уже снег! Впрочем, в этой суровой земле снега могли быть вечными – горная цепь, к которой они приближались, была километра три высотой.

– Здоровые, дьявол! – пробормотал Серов.

– Чего?

– Горы, говорю, высокие. Где тут Крутая?

– Она, Андрюха, впереди. Десять кэмэ проедем, десять пехом пройдешь. Помене прочих будет, однако, мать ее, обрывиста! Наверх еще не залезали.

Теперь Серов разглядел бурую сопку на фоне горного хребта. Она напоминала конус, воздвигнутый рядом с более крупными собратьями; редкий лес, ивняк да ольшаник, подступал к ее подножию, а дальше, словно контрфорсы гигантских замковых стен, возносились базальтовые утесы. Небо над ними было блеклым, цвета полинявших джинсов, и тянулись в нем, спеша к Охотскому морю, белые облака. Дикая, но величественная картина! Хоть Серов и потаскался по свету, а такого еще не видел.

Задыхаясь и кашляя, вездеход вполз на пригорок с плоской вершиной. Петрович заглушил мотор, потянулся с хрустом и распахнул дверцу кабины.

– Прибыли, паря! Вылезай! Я с тобой часок передохну да обратно почапаю. Добраться бы в Шаромы засветло… Там и заночую.

– Ночуй со мной, – сказал Серов, выгружаясь и вытаскивая рюкзак, тючок с палаткой и ящик с консервами. Одет он был по-походному: джинсы, ковбойка, штормовка, высокие ботинки на ребристой подошве. К рюкзаку были принайтованы топор, котелок и нарезной карабин, одолженный ему директором леспромхоза. Так, на всякий случай. По словам директора, в предгорьях шатались медведи.

– Не-а. – Петрович сел на пенек, вытащил сигареты, закурил. – Ночевать я тут не буду, а ежели чаем угостишь, не откажусь. Тут ручеек под холмиком… Сбегай за водой, а я костерок разложу.

Когда Серов вернулся, костер уже пылал. Они заварили чай, открыли банку сгущенки и еще две, с мясными консервами, поели, глядя, как солнце медленно плывет вниз над горным хребтом. Прилегли на теплой земле у костра.

– Что ночевать-то не хочешь? – спросил Серов. – Палатка у меня большая.

– Зато место хреновое. Дело твое, Андрюха, кто деньги платит, тот и барин, но шкандыбать сюды на прогулки я бы не стал.

– Почему?

– А ты послухай… послухай, говорю… Птиц слышишь? Или каких жуков?

Серов прислушался и покачал головой. Тишина и правда царила мертвая, только шелестели время от времени на ветру деревья.

– Во! – сказал Миньков, многозначительно поднимая палец. – Ни птиц тут, ни зверья, ни пчелки завалящей… Карабинчик ты зря с собой прихватил, не бродят тут мишки. Во всей округе пустота.

Они помолчали, потом Серов, сунув в огонь пару сухих ветвей, спросил снова:

– Водил сюда многих, Петрович?

– Нынешний год ты второй. Приезжал из ваших краев, из Москвы, мужик, богатый, важный… Одно слово – бис-мес-мент! Меня подрядил да Кольку Лохмача. Колька с ним тут остался, прислужником – костер жечь, воду таскать, жратву готовить… Видишь, вон проплешина? Так это их кострище. А палатку ставили под той ольхой, где земля помягше.

Серов встрепенулся:

– А где этот Колька теперь? Ничего с ним не случилось? Такого, знаешь ли, странного?

– Что с ним будет!.. Пьянь и рвань! Насосется, влезет в драку, морду разобьют, вот и все тебе странное. Страньше этого с ним не бывает.

– Того москвича богатого не Константином Николаевичем звали? Добужинский по фамилии?

– Он, – кивнул Петрович. – Знакомец твой?

– Да. – В подробности Серов не пожелал вдаваться. – Но ты ведь не только с ним сюда ездил? Были и другие любопытные?

– Были, как не быть! Лет шесть али семь назад целая команда, парни и бабенка с ними… И до них были, и после них, но по одному, как ты, либо по двое. В девяносто девятом… – Петрович задумчиво потер небритую щеку, – нет, в девяносто восьмом еще команда подвалила, четверо, с Нижнего Новгорода, кажись. Но этих не я возил, эти вертушку нанимали. Сурьезные мужики! Всякой радиотехники навезли – двадцать ящиков! Васька-вертолетчик говорил, мерить тут что-то собирались.

Серов приподнялся, сел, скрестив ноги.

– Вот что, Петрович… Ты заработать хочешь?

Вздрогнув, Миньков подозрительно уставился на него:

– Кто ж не хочет… Я не пьянчужка Лохмач, у меня семейство есть, и всякая деньга не лишняя… Только я тут не останусь, хоть озолоти! Не останусь, паря!

– Да я не о том, – сказал Серов, с досадой махнув рукой. – Ты мне список составь, кого сюда водил. Имя, фамилия, из какого города… в общем, все, что припомнишь. С Васькой-вертолетчиком потолкуй о тех четверых из Нижнего… Десять баксов за голову плачу. Согласен?

– Ну! – Петрович расслабился. – Список – это можно. Это, брат, другое дело. Сам я не мастак писать, однако продиктую, а Ксюшка, дочка моя, запишет. Память-то у меня хорошая… И с Василием потолкую. А делиться с ним надо?

– Не надо. Хочешь, так пива ему поставь. Пиши список, только по-честному, лишнего не сочиняй.

Кивнув, Миньков поднялся и направился к вездеходу. Чихнул двигатель, потом взревел, машина развернулась и, набирая скорость, покатилась с пригорка. Серов, повернувшись к ней спиной, неторопливо распаковал палатку, вытащил спальник и занялся обустройством лагеря. К тому времени, когда солнце скрылось за горами, палатка уже стояла, имущество было разложено по карманам, у костра громоздилась куча хвороста, а в котелке булькало варево, тушенка с пшенной кашей. Осмотрев карабин, Серов пальнул в воздух, убедился, что оружие в порядке, и сунул его под рюкзак, рядом со спальником. Место, может, и безлюдное, ни зверей, ни птиц, но береженого Бог бережет…

Он поужинал, залез в палатку и уснул.

Утром, при ярком свете, Серов больше часа осматривал вершину пригорка. Место тут было слегка возвышенное, около воды и ольшаника с сухостоем, по всем параметрам пригодное для лагеря, конечная точка автомобильного маршрута, дальше которой проехать нельзя. Тут, вероятно, все и останавливались, не исключая прибывших вертолетом нижегородцев, от которых остались в кустах обрезки проводов, разбитый амперметр и кучка старых батареек. Еще Серов обнаружил десяток ржавых консервных банок, бутылку из-под водки «Сибирская», дюралевый колышек от палатки и полусгнившие газетные обрывки. Все это, как и темные проплешины кострищ и вырубленный кое-где ольшаник, было явным доказательством того, что сопку Крутую посещали, посещают и, вероятно, будут посещать.

Природа людская полна противоречий, думал Серов, шаря под кустами и в жухлой траве. Кто в Бога верует, кто в пришельцев, кто в Атлантиду или Шамбалу, а расскажи им про эти исчезновения – засмеют! Где это видано, чтоб человек растаял без следа! И почему? Лишь потому, что побывал в определенном месте, здесь, у этой сопки, или, положим, в Перми, в норвежских горах и прочей глухомани, куда не всякий забредет! Может, одни идиоты и забредают? Генетический дефект у них такой, а аномальная зона с ним резонирует, и в результате – пафф! – и нет придурка. Вот Колька Лохмач, нормальный парень, пьянь да рвань, и с ним ничего плохого не случилось, кроме битой морды… Хотя не факт; сейчас не случилось, но может случиться в будущем.

Серов пожал плечами, прихватил карабин и флягу с водой и начал спускаться с пригорка. Местность между ним и сопкой поросла корявыми деревьями и для любого транспорта была совершенно недоступной. Имелись тут овраги и большие камни, торчавшие из земли, скользкие предательские откосы, покрытые гниющей листвой, ямы и упавшие деревья, но в общем и целом для человека молодого и в хорошей форме неодолимых препятствий не было. Пробираясь этой чащобой, Серов то и дело узнавал ориентиры, описанные Елисеевым, – приметный валун, похожий на моржа, ручей в глубоком овраге, холм с расщепленным стволом сосны, плоскую каменную плиту, похожую на надгробье могилы почившего великана. Чувствовал он себя отлично, никаких вредоносных вирусов или иных феноменов не замечал и одолел нелегкий путь за два часа. Если что тут и казалось странным, так это тишина, какой не бывает в лесу, а тем более в дикой местности, свободной от дорог, заводов и домов. Тишина Серову была неприятна; повоевав в Чечне, он относился к ней с подозрением.