Флибустьер - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 53

– Отвернись! И раздевайся первым!

Он покорно сбросил одежду, побежал к воде, плюхнулся в набегающие волны. Второе купание в этой реальности, мелькнула мысль, но о первом случае вспоминать не хотелось. Если он должен был пройти крещение водой, чтоб приобщиться к этому миру, так именно сейчас, в ласковом море, под светом сиявшей в небесах луны, у пустынного тихого берега.

Гибкая фигурка Шейлы скользнула в воду рядом с ним. Как песок и светлая дорожка в море, она казалась изваянной из серебра, только зрачки были темными, словно ночное небо. Они поплыли к рифам, окутанным пенными бурунами, и Серову вдруг почудилось, что около него не человек, не земная девушка, а нереида, дочь старика Океана, явившая смертному свой лик и наготу. Божественно прекрасную! Плечи и руки Шейлы влажно поблескивали, пряди волос струились по спине, и, когда волна приподнимала ее, Серов различал ложбинку между упругими грудями.

– Возвращаемся, Эндрю, – сказала девушка. – К камням не стоит приближаться, там сильный прибой.

Они неторопливо развернулись к берегу. Воды шельфа, такие прозрачные днем, просвечивающие до самого дня, сейчас казались черной таинственной бездной. Они парили над этой пропастью, как пара белых мотыльков, застывших в глыбе обсидиана.

На мелководье Серов встал, подхватил Шейлу на руки и вынес на берег. Она уже не пыталась скрыться от его взгляда; прижимая девушку к себе, он ощущал чарующие изгибы ее тела и слышал, как сильно бьется сердце. Что-то новое рождалось между ними – быть может, то безоглядное доверие, та жертвенность, что связывают женщину с мужчиной крепче любых цепей, сильнее формальных обязательств и без которых любовь всего лишь животная страсть. Так думал Серов, отпрыск рафинированного века, склонного к самокопанию и психоанализу, но вряд ли Шейла разделяла эти мысли. Она жила чувством, а чувство в иные моменты более верный подсказчик, чем разум.

Серов опустил ее на песок и улегся рядом. Темное бархатное небо раскрылось над ними, лучики мерцающих звезд кололи глаза, лунный диск казался огромным, и было легко представить, что там, в небесах, вовсе не диск, а огромная круглая дыра, устье вселенской шахты, в которую они внезапно упадут и будут лететь до скончания мира. Или до двадцать первого столетия, в котором этот островок вряд ли изменился. Слишком он мал, слишком ничтожен, чтоб возводить тут отели, строить дороги и пристани; вероятно, все здесь останется прежним – квадратный километр песка, крабы, черепахи да пара сотен пальм.

«И мы с Шейлой, – подумалось Серову. – Будто приплыли мы сюда на яхте в свадебное путешествие и попали в прошлый мир, в тот, каким он был триста, и тысячу, и десять тысяч лет назад. Но там, за горизонтом, другая реальность – там залитые светом города, там океанские корабли, воздушные лайнеры, машины, там век электричества, компьютеров и межпланетных полетов. Там шесть или семь миллиардов людей, не всегда довольных и сытых, но все же в большинстве своем желающих жить по закону, а не грабить ближнего. Там, все это там, мой настоящий мир, мое настоящее прошлое! Ну а пираты, кремневые ружья, лачуги Бас-Тера, песо и шпаги, трупы испанцев – сон, всего лишь сон! Все сон, кроме Шейлы!»

Он почти поверил в это. Он лежал, чувствуя упругость ее бедра, тепло девичьего тела, и в его голове была одна мысль: завтра они поплывут в Нью-Йорк. Пора знакомить Шейлу с сестренкой и родителями.

– Эндрю! Очнись, Эндрю! – Девушка склонилась над ним. – О чем ты думаешь?

– Вспоминаю дом, – сказал он, гладя ее волосы.

– Свою Нормандию?

– Нет, милая. Мой дом гораздо, гораздо дальше. – Серов вздохнул и, приподнявшись на локте, бросил взгляд на их одежду. Сапоги, короткие штаны, рубахи, безрукавки, широкие кожаные ремни… Осознание нынешнего бытия стремительно возвращалось к нему, тяжкое, как многотонная глыба. Он снова вздохнул и добавил: – Когда-нибудь я расскажу тебе о нем.

– Расскажи сейчас, – потребовала Шейла.

– Это очень долгая и странная история, девочка моя. Сейчас нам надо думать о другом. Вот, например: отдаст ли де Кюсси твои деньги? Рассудит ли с Пилом по справедливости? Захочет ли помочь?

Шейла молчала, уткнувшись лицом в его плечо. Потом шепнула:

– Не знаю, Эндрю, не знаю. Может, эти деньги, Пил и захваченный корабль не самая большая неприятность. Человек предполагает, Господь располагает… Кто догадается, какие Им уготовлены испытания?

– Что ты имеешь в виду?

Она потерлась носом о висок Серова.

– Мне двадцать лет, а это возраст, когда давно пора быть замужем. Особенно одинокой девице.

– Это мы исправим, – пообещал Серов. – Скоро исправим.

– Ты не понимаешь, Эндрю! Неужели ты забыл? Мне двадцать, – повторила Шейла, – и по любым законам, британским или французским, я еще год несовершеннолетняя. Я не могу распоряжаться своим имуществом, деньгами, поместьями и даже своей рукой. Дядя Джозеф мертв… Кто подтвердит, что он хотел нас обвенчать? Что такова была его воля? Он погиб и не успел назначить мне опекуна…

– Мы скажем, что успел. Скажем, что он назначил Тегга.

– Пил будет утверждать, что это ложь. Что люди, бывшие с дядей в час его гибели, такого не слышали. Наше слово против его… И знаешь, чем это кончится?

– Ты полагаешь, – хмурясь, начал Серов, – полагаешь, что губернатор…

– Да, да! Де Кюсси объявит себя моим опекуном. Так принято в наших краях, а к тому же у него дядины деньги. И чтобы сохранить их, он может призадуматься о моем будущем супруге… Он хитрый, и я ему на фартинг не верю… Он может просто меня продать – продать богатую наследницу тому, кто больше даст! Теперь понятно, Энди?

– Вполне. Деньги и твое богатство – веский аргумент.

Серов нахмурился еще больше, но тут ладошка Шейлы легла ему на грудь, и жаркое прерывистое дыхание опалило щеку.

– Но ты не бойся, Эндрю, я придумала, придумала, – шепнула она. – Никто нас не отнимет друг у друга… никто, если я стану твоей, а ты – моим… моим супругом перед Господом… Особенно если наш обет будет подкреплен… ну, ты понимаешь, милый… – Ее шелковистое бедро, скользнув по коленям Серова, замерло на его животе. – Если я стану твоей женой, здесь и сейчас… может быть, даже понесу от тебя и, если надо, объявлю об этом во всеуслышание… кто захочет претендовать на мою руку?.. Никто! И этот грех Господь нам простит.

– Ты умная малышка. Знаешь, когда не стоит держаться за репутацию, – сказал Серов и прижал ее к себе. – Ну, а что до Господа… С ним мы разберемся. К нему первыми в очереди на отпущение грехов стоят маркизы.

Нет брачного ложа мягче песка, нет мелодичнее гимна, чем рокот прибоя и шелест листвы, нет напитков слаще, чем губы любимой… Шейла вскрикнула, и ветер, подхватив ее стон, разнес его над землей и морем, рассыпал над волнами звоном свадебных колоколов. Есть ли надежней свидетели, чем небо, море и земля?.. – думал Серов, обнимая свою любимую, чувствуя трепет ее тела. Они, вечные спутники людских находок и потерь, утешают, радуют, благословляют. И провожают, когда наступит срок.

…На рассвете они вернулись в лагерь. Шли рощей, где, приветствуя разгоравшуюся зарю, уже щебетали и пищали птицы, держались за руки, но молчали и старательно делали вид, что там, у моря, под луной и звездами, ничего не случилось. Не потому, что это было достойно забвения, но по одной лишь причине – спрятать счастье от чужого глаза, от всех, кто не входил в их сокровенную Вселенную. В ней было место только для двоих.

Серов, гоня воспоминания о сладких губах и нежной коже Шейлы, думал про губернатора де Кюсси, про деньги, отданные на сохранение, про возможное опекунство и шансы разобраться с Пилом. Мысли эти были мрачными, отрезвляющими и холодными как лед – самое то, чтобы не сиять улыбкой перед чертовой дюжиной корсаров. Некая идея крутилась у него в голове, с каждой минутой делаясь все четче и определенней, обрастая подробностями и деталями и оформляясь в план.

Наконец он сказал:

– Этот Скалистый форт в Бас-Тере… Там, вероятно, полно солдат? Не иначе, как половина гарнизона? Или треть? Ночью дежурят и днем?