Сила земли - Езерский Милий Викеньтевич - Страница 3

Тиберий прилежно учился, однако он понимал, что многого ещё не знает… «Надо больше читать», — решил он, но вместо того, чтобы посоветоваться с учителями, отправился однажды чуть свет к Катону Цензору. «Диофан и Блоссий — приверженцы всего греческого, — думал Тиберий, — а старый Катон пишет свои сочинения по-латыни, предпочитает родной язык всем языкам мира».

Тиберий застал Катона в атриуме. Старик был таким же, каким помнил его Тиберий со времени споров с отцом: рыжеватые волосы с проседью, пристальный взгляд зеленоватых глаз, резкие движения, ворчливый голос.

Катон принимал клиентов, толпившихся вокруг его кресла, когда Тиберий тихо вошёл и остановился за колонной. Клиенты были бедняками, они зависели от своего господина — патрона, который покровительствовал им, угощал их, давал деньги, защищал в суде, назначал продавцами в свои лавки. Клиенты сопровождали патрона на форум[17], голосовали за него, отправлялись с ним на войну, исполняли разные поручения. Катон ценил услуги клиентов, но скупо вознаграждал их.

Поднявшись с кресла, он стал обходить клиентов, бросая быстрые взгляды на их заплатанную обувь, старые, дырявые тоги[18], и говорил скороговоркой:

— Сегодня никому не могу помочь — ни деньгами, ни продуктами. Всё у меня расстроилось: лавки не дают дохода, а из виллы ничего не везут.

Так он говорил каждый день, клиенты это знали. Тиберий смотрел с удивлением, как один из клиентов, самый старый, подошёл вплотную к Катону и, стуча палкой об пол, сказал:

— Господин, мы верно тебе служим и любим тебя, а ты мало заботишься о нас…

— Что-о? — вспыхнул Катон, сверкнув зеленоватыми глазами.

— В законах «Двенадцати таблиц» сказано: «Патрон, обманувший своего клиента, да будет проклят».

Катон отвёл глаза от старика:

— Чего тебе надо, Афраний?

— Мне нужно прежде всего зерно, а затем несколько ассов…[19]

— Разве ты не слышал, друг мой, что у меня ничего нет?

— Слышал. Но я подумал так: Юпитер поможет патрону накормить верных людей, отпустить их не с пустыми руками.

Катон исподлобья оглядел клиентов; взгляд его опять остановился на Афрании. «Рано или поздно надо им дать немного зерна; пусть получат и убираются». И, написав на навощённой дощечке несколько слов, он протянул её Афранию:

— Зерно получишь в моей лавке и разделишь поровну между всеми, а денег сегодня не дам.

Не слушая благодарности клиентов, Катон повернулся к Тиберию, которого давно уже заметил.

— Ты зачем пришёл?

— Побеседовать, отец!

— О чём?

Тиберий молчал.

Отпустив клиентов, Катон прошёл с Тиберием в таблинум[20].

— Что скажешь, юноша? — спросил он, перехватив взгляд Тиберия, брошенный на книгу, лежавшую на столе. — Что смотришь? Смотри, смотри! — И, схватив книгу, ткнул ему к носу: — Греческая, греческая!.. — Потом, смягчившись, прибавил: — Ты удивлён, что Катон, порицающий всё чужеземное, читает по-гречески?

— Я пришёл спросить тебя, отец, чему надо учиться…

— Читай, юноша, наших писателей, но не пренебрегай греками, у которых есть чему поучиться. Ты думаешь, что я на старости лет изучил греческий язык ради прихоти или удовольствия? Нет, я учился, чтобы перенять у эллинов полезное, обогатить наш язык, лучший во всём мире.

Помолчав, Катон пристально взглянул на Тиберия, зеленоватые глаза его стали прозрачными, совсем зелёными:

— Я радуюсь, что ты любишь родное слово. Работай над переводами с греческого языка, учись ораторскому искусству. Я думаю, что ты честно будешь служить отечеству, если не уподобишься молодым бездельникам, которых становится у нас всё больше и больше.

Вздохнув, Катон встал. Низкорослый, тучный, в старой заштопанной тунике, он походил на зажиточного деревенского плебея. Похлопав Тиберия по плечу, он неожиданно ласково сказал:

— Будь достоин, юноша, своего отца! А теперь иди. Не теряй времени на пустые разговоры. Надо трудиться.

Тиберий ушёл с чувством преклонения перед Катоном, хотя и знал, что старик скуп, резок, груб, большой стяжатель.

«Блоссий говорит, — мелькнула мысль, — что богачи, в том числе и Катон, скупая рабов и заставляя их у себя работать, вытесняют из деревень плебеев, и те вынуждены идти в Рим, увеличивать толпы неспокойного городского плебса. А на юге Италии и в Сицилии эти люди объединяются в шайки разбойников и грабителей».

Несколько месяцев спустя Тиберий узнал, что Сципион Эмилиан, муж его сестры Семпронии, волей плебса, голосовавшего за него в народном собрании[21], назначен вести войну с Карфагеном. Тиберий упросил Сципиона Эмилиана взять его с собой.

В этот знаменательный для него день Тиберий встретился утром в атриуме с Диофаном и Блоссием.

Оба учителя были в белых хитонах[22]. Диофан, поглаживая по привычке узкую бородку с завитушками, поглядывал на Тиберия чёрными весёлыми глазами, в которых вспыхивали лукавые огоньки, а Блоссий, крепкий, широкоплечий человек с серебряной паутиной в волосах, вертел в руках свиток папируса.

— Пойдём в сад, — предложил Тиберий, — пока госпожа мать занята домашними делами.

Они прошли через таблинум, столы которого были завалены свитками папирусов, миновали перистиль[23], поддерживаемый деревянными колоннами, и остановились на ступеньках, спускавшихся в сад.

Свежая, омытая утренней росой роща подступала к дому. Сверкающие капельки, похожие на слёзы, дрожали на листьях деревьев, на пёстрых лепестках цветов. Дорожки, посыпанные песком, строго вытянулись прямыми линиями; цветочные грядки, разбитые в виде прямоугольников, терялись среди деревьев. Здесь росли левкои, пурпурные пионы, алая греческая гвоздика, лилии Марса, гелиотропы. А в середине сада, где возвышалась решётчатая беседка, увитая плющом и диким виноградом, пылали ярким пламенем пышные кусты пестумских роз. Корнелия любила цветы, в особенности розы, и держала опытного садовника.

Грядки с цветами уступали место грядкам с овощами; на одних росли бобы, употребляемые в пищу в день Матроналий[24], на других — морковь и петрушка, горох, чечевица, лук. Несколько яблонь терялись среди дубов и каштанов. Под платанами стояли каменные скамейки.

— Войдём внутрь, — предложил Тиберий, подходя к беседке, похожей на зелёный шатёр, с тёмным входом посередине.

Сладкий запах роз, согретых солнцем, проникал в беседку. Тиберий наклонился к розовому кусту, оплетавшему решётку, и загляделся на него. Хлопотливое жужжание пчёл, стрекотание насекомых и пение птиц наполняли сад причудливой музыкой. Тиберий молчал, вслушиваясь в эти звуки. Молчали и учителя.

— Как прекрасно солнце, небеса, тучки, зелень, цветы! — сказал тихо юноша.

— Я всегда ратовал за спокойную жизнь, — отозвался Блоссий, — за мирный труд земледельца и горожанина…

— Но ты забываешь, что Рим занят войнами, — прервал его Диофан.

— Скажите, друзья, — обратился к учителям Тиберий, — правда ли, что, начав войну с Карфагеном, Рим уподобился волку, напавшему на овцу?

— Ты забыл, что эта овечка чуть не проглотила волка под Замой[25], — улыбнулся Блоссий.

— Да, но теперь нет Ганнибала.

— Верно, Тиберий, Ганнибала нет, но Карфаген остался. И он не желает уступать первенство римлянам.

— Тем более, — подхватил Диофан, — что эта борьба за первенство на море и торговлю началась уже давно.

Всё это хорошо было известно Тиберию. Не раз они говорили о первой и второй Пунических войнах; знал он, что сперва борьба происходила за Сицилию, затем за Испанию и мировое господство, и Рим победил карфагенян, стал господином на суше и море: Гамилькар Барка и сын его Ганнибал потерпели поражение. Однако Карфаген не мог примириться с утратой первенства, подрывом своей торговли и стал быстро оправляться от удара под Замой. Оттого предусмотрительный Катон Цензор призывал в сенате покончить с Карфагеном.