Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 95

Большой и малый города соединяет дамба. По ней проложена трамвайная одноколейка (с разъездом на полпути), а рядом с путями — шоссе для машин. Дамбу с северной стороны омывает озеро Журавлиное — широченное и синее. Слева лежат обширные болота, которые называются Плавни. В Плавнях множество крохотных, как тарелки, озер, тростниковых зарослей и трясин. Воды Плавней и Журавлиного никогда не смешиваются, хотя за городом дамба кончается и болота с озером примыкают друг к другу.

Малые Репейники лежат на обширном выпуклом острове, который называется Большой Лопуховый. Его, как и дамбу, с одной стороны охватывают Плавни, с другой — просторы Журавлиного озера. В озере и в Плавнях кроме Большого Лопухового хватает и других островов — и крупных, и мелких: Малый Лопуховый, Индюк, Березовый, Катамаран, Кошкин Пуп… А у тех, что помельче, названий нет. Особенно много безымянных островков на обширных пространствах Плавней. Сколько точно, никто и не ведает. Рыбаки и охотники пытались составить карты, да ничего не получалось. Плавни местами совсем непроходимы. В дальние места пробраться можно только зимой, когда все застыло (но кому это надо, по морозу-то!), или по речке Гусыне. Речка петляет по Плавням, иногда разбиваясь на протоки, и впадает в Журавлиное озеро. На пути она часто сливается с мелкими озерами или совсем теряется в камышовых и ольховых джунглях, а потом опять выскальзывает под солнце… Впрочем, про Плавни, острова и речку Гусыню рассказ еще впереди. А пока…

Пока озабоченный Ига шагал по тропинке вдоль ветхого забора. В одном месте над забором, над лопухами и тропинкой нависала козырьком крыша сарая. Здесь на Игу упал с высоты утюг.

ДАВАЙ ТВОЮ ЛАПУ…

1

Ну, по правде говоря, утюг упал не совсем на Игу. Если бы точно на него, дальше и рассказывать было бы не о ком. Увесистый снаряд свистнул чуть впереди и врезался в лопухи прямо перед Игиными кедами. Ига замер. Он сразу увидел, что это утюг. Литой, чугунный, старинный. Ига побыл в замершем состоянии три секунды, потом вскинул голову.

Над ним на козырьке крыши стоял… стояла… стояло существо лет восьми-девяти. С прямыми, торчащими, как лучинки, волосами. В просторных шортах из полинялого трикотажа, в желтой, как у Иги, футболке, только изрядно замызганной. Лицо на фоне яркого неба было не разглядеть.

— Ты что? Того, да? — Ига крутнул пальцем у виска.

— Я не нарочно, — отозвалось сверху существо. Тонко и в меру виновато, однако без большого испуга.

— А ну иди сюда, — велел Ига. Он был уверен, что виновник покушения тут же слиняет с крыши, только его и видели. Но тот послушно перебрался с сарая на верх забора и оттуда прыгнул в лопухи. И встал перед Игой. Вот, мол, я, делай что хочешь.

А что с ним было делать? Если бы настигнуть убегающего, то можно и пинка дать вдогонку. А с виноватым и беззащитным как быть…

— От меня ведь мокрое место могло остаться, — все еще звонким от перепуга голосом сказал Ига (и понял, что все время помнит крохотного кнама с пушистой головой). — Я тебе что сделал-то?

— Я не нарочно, — опять объяснило существо. Смотрело исподлобья и дергало на себе перекошенные шорты. — Я тебя не видела…

Ага, все-таки не видела. Хотя лицо вполне мальчишечье — скуластое, нос сапожком, губы в трещинах. И в коричневых глазах не только виноватость, но и хмурое, не девчоночье упрямство.

— Не видела она… — буркнул Ига. — А зачем вообще с крыши утюги кидать? Вон какой тяжеленный! — Ига поднял утюг из лопухов. Прочитал на нем выпуклую надпись: «Чугунолитейный заводъ бр. Алексђевыхъ. 1877 г.». (Вот старина-то!) Покачал и уронил. — Пять кило, не меньше. Тренируешься, что ли?

— Не тренируюсь, а… разве не видишь? — Она сердито поднесла ко рту большой палец. Из-под верхней губы спускался обрывок суровой нитки.

К ручке утюга тоже была привязана нитка, длинная.

Ига догадался сразу:

— А! Зубодерством занимаешься!

— Ну да… — Она шмыгнула сморщенным носом.

— Другого способа, что ли, нету? На Кирилловской улице детский зубной врач, бесплатный.

— Зубных врачей я боюсь пуще смерти, — сумрачно сообщила девчонка. — Забавно, да?

— А вот так, утюгом, не боишься?

— Тоже боюсь. Но это хоть быстро… Только нитка оказалась слабая. Забавно, да?

— Уж куда как забавно, — хмыкнул Ига. — А что, сильно болит, да?

— Не очень. Надоел сильно. Качается и ноет…

— Ну-ка, открой…

— Что? — Она округлила глаза.

— Открой пасть! — приказал Ига.

Она тут же широко развела толстые обветренные губы.

Ига выдернул из-под ремешка футболку, подолом вытер пальцы и решил, что этого достаточно для гигиены. Два пальца сунул в девчонкин рот, ухватился за зуб с ниткой. Потянул без рывка, но решительно. Зуб не стал сопротивляться…

— Вот и все дела. На… — Ига протянул зуб девчонке.

— Ой… Как это ты? — В глазах ее было боязливое восхищение.

— Обыкновенно. Просто надо знать, как тянуть. Я у себя так несколько штук выдернул… Он ведь у тебя молочный. Наверно, последний, засиделся. Тебе сколько лет?

— Скоро девять… Забавно, да?

— Чего забавного? Всем когда-то было девять. Или будет…

— Ага…

«Ну и всё», — подумал Ига. Надо было сказать «ладно, пока» и отправляться по своим делам. Добывать антибредин. Ига не ушел. Поглядел, как она качает на коротенькой нитке зуб, и спросил:

— Тебя как звать-то?

Она перестала качать.

— Стёпка…

— Че-го?.. Слушай, ты, в конце концов, кто? Мальчик или девочка?

— Конечно, девочка! Не видишь, что ли?

«В том-то и дело, что не вижу». Ига пожал плечами.

— Смотри, у меня сережки. — Она зубом качнула рядом с ухом, в котором блестел зеленый камешек.

— Ну и что? Пацаны тоже иногда носят сережки.

— Да, но у них простые колечки, без украшений.

— Ну… ладно. А тогда почему ты Степка?

— Потому что полное имя Степанида. Так мою прабабушку звали, которую я никогда не видала. Вот и меня. Забавно, да?

Ига уже не откликнулся на это «забавно, да?», понял, что у Степки такая привычка. А она вдруг сказала:

— Степкой меня папа всегда называл…

Это «называл» тревожно царапнуло Игу. И он быстро спросил:

— А еще тебя как-нибудь называют?

— Бабушка и дедушка говорят «Стеша». Но «Степка», по-моему, лучше.

«По-моему, тоже», — усмехнулся про себя Ига. И подумал опять, что пора идти. А вместо этого стоял и смотрел на Степ-кины уши с сережками.

— Ты, наверно, не здешняя?

— Я недавно приехала к бабушке и дедушке, из Ново-Груздева. А как ты узнал, что не здешняя?

— По ушам. Они у тебя прижатые. А у здешних ребят у всех уши оттопыренные, лопухастые. Потому что мы живем на Лoпуховом острове. Такая примета. Если будешь здесь долго жить, у тебя тоже оттопырятся.

— Я, наверно, долго… А это обязательно, чтобы оттопырились?

— Совершенно обязательно. Да ты не бойся. Когда подрастешь, это пройдет. У взрослых уши делаются обыкновенные.

— А у девочек и мальчиков у всех-всех такие, как…

— Как что?

— Ну… как у тебя?

— У всех, — с удовольствием сказал Ига. — Мы же не кнамы и не квамы. Это у них ушей почти незаметно…

— У к-кого незаметно?

— Ох, сразу видно, что ты здесь недавно… Это здешние жители такие. Ростом с палец. Живут в зарослях и у воды. Те, что в траве, называются кнамы, а те, что в норах по берегам, — квамы. Кнамы бывают одуванчиковые, ежевичные, лютиковые и всякие другие. А квамы — ручейковые, камышовые, озерные… А еще бывают книмы, но они живут далеко в болотах и под землей, их почти никто не видит. Говорят, они похожи на гномов, с бородищами и большие, мне до пояса…

Степка опять округлила коричневые глаза.

— Это ты по правде или… просто так?

— Просто так по правде. А что?

— Это же сказка…