Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 8

Авка пошевелил пальцами (чтобы Звенкины волосы пощекотали их сильнее) и спросил:

— А ваша земля в океане как держится? На чем? Прямо в дно упирается или, как у нас, лежит на трех китах? — И тут же испугался: вдруг она засмеется? Скажет, что киты — сказка!

Звенка не засмеялась.

— У нас про это по-всякому говорят. Но большинство ученых считает, что материк держится на трех великанских слонах, а они стоят на гигантской морской черепахе. И вот она-то плавает в океане…

— Может, так и есть, — вежливо сказал Авка, хотя не очень-то поверил в слонов и черепаху.

— Может быть… — отозвалась Звенка и почему-то вздохнула.

— Все-таки странно все это… — сказал Авка.

— Что?

— То, что на наших землях мы друг про друга до сих пор ничего не знали.

— Потому что между материками чудовищное расстояние… — (У нее получилось «чю-удовищное».)

— Не такое уж чудовищное, раз ты долетела.

— Это, наверно, потому, что в гравитоплане время сжимается… А наши корабли до вас никогда не доплывали. И ваши до нас тоже…

— Потому что они далеко в океан и не ходят. Наши капитаны говорят: «Зачем уходить далеко в бесконечные воды?

Они везде совершенно одинаковые, и ничего нового там нет. Есть только опасность, Что заблудишься, когда уже совсем не видно земли. Вот и плавают вокруг… этого, материка…

— У нас в общем-то так же. Но все-таки иногда устраивают дальние экспедиции. Так, например, открыли Малую Элефанту. И с той поры нет-нет да и начинаются разговоры: а может быть, где-нибудь на земном шаре есть еще какие-то материки?.. Тем более что один раз случился удивительный случай…

— Какой?

— Это было лет десять назад, я сама, конечно, не помню, мне дедушка рассказывал. Однажды прилетел на берег большущий матерчатый шар, надутый теплым воздухом, к нему была привязана корзина, а в ней сидел человек. Совсем оголодавший. Он разговаривал на таком языке, что его еле поняли. А когда поняли, то удивились: он говорил, что прилетел с какой-то земли, про которую у нас никто не слыхал. На этой земле, мол, великие пустынные поля, сплошь усыпанные песком, и там водятся громадные звери с рогами на морде и сухопутные крокодилы длиной в сто локтей… А еще, говорил он, там есть города с башнями из синего и зеленого стекла и с садами, которые растут почти что в воздухе, на высоких прозрачных мостах… Ему почти никто не поверил. Решили, что он просто повредился в уме во время полета…

— А может быть, все же есть такая земля? — сказал Авка. Почему-то шепотом.

И Звенка шепнула:

— Может быть…

И шепоток ее был такой же теплый и пушистый, как волосы, которые щекотали Авкину руку. И он вдруг понял, что ему не так уж интересно, есть на свете земля с чудовищами и стеклянными башнями или нет. То есть, конечно, интересно, только это не главное. Главнее было другое: радоваться тому, что неизвестно откуда свалившаяся Звенка говорит с ним доверчивым шепотом и тихонько дышит рядом.

В общем, Авка чувствовал себя как кусок сливочного масла, который положили на теплую сковородку. И без сомнения, чувство это было то самое, за которое (если кто-то узнает!) можно удостоиться звания «бзяка-влюбляка».

Конечно, такое звание было не столь обидным и скандальным, как, например, «бзяка-бояка» или «бзяка-трепака» (то есть ябеда). Некоторые храбрецы, случалось, даже не отпирались, а говорили: «Дураки! Мы с ней просто дружим! Нельзя, что ли?..» А находились и такие герои, которые заявляли прямо: «Ну и что? Ну и да! Хочу и буду, не ваше дело, тыквы прокисшие!» И добавляли многообещающе:

Кто сболтнет еще хоть раз,

Десять раз получит в глаз!

Но для этого должен быть очень смелый характер. И наверно, очень сильная влюбленность. У Авки же характер был так себе, средний по смелости. А что касается влюбленности… он и сам не знал. Просто чувствовал, что тает (и даже непонятно почему: ведь некрасивая же!). Чтобы не растаять совсем, Авка торопливо спросил:

— А колесо этого, антимагнита, оно где?

— Внизу, под полом. Когда оно вертится, пол слегка дрожит, и от этого подошвам щекотно… — Звенка неуверенно хихикнула.

— А почему оно от горелок вертится? Как бумажная вертушка от теплого воздуха?

— Нет, что ты! Там паровая машина! Горелки нагревают воду в котле, пар толкает в трубах поршни, а они раскручивают колесо… У вас есть такие машины?

— Есть. Но их редко используют. Если только сильный неурожай тыкв…

— А при чем тут тыквы?!

— Потому что у нас вся цивилизация на тыквах держится. — Слово «цивилизация» Авка выговорил с солидностью выпускника Императорской начальной школы. Будущего гимназиста. — И двигатели на них работают. Берется большая тыква, в нее впрыскивают специальное вещество, вроде жидких дрожжей, потом вставляют трубку. В тыкве начинается брожение, по трубке идет сильный толкательный газ, и его можно использовать как угодно. Хоть для машин на фабрике или мельнице, хоть для тыквокатов, чтобы грузы возить без лошадей… Есть тыквы с громадным запасом газовой энергии! Особенно сорт «Драконий желудок».

— Как здорово! У нас ничего такого нет… А тыквы не взрываются?

— Конечно, нет! Их же вкладывают в специальные железные шары. В «тыквосферы»… Хотя некоторые взрываются! Есть специальный сорт, называется «Гнев императора». Это тыквы моментального действия. Если в них вколют возбудитель, они через несколько секунд — трах! бах! шарах! С таким грохотом! И все разметают вокруг! Их бросают во врага специальными катапультами… Но это если война. А войны у нас уже давно не было, с тех пор как заключили мир с Дикими областями. Потому что чего с ними делить-то? У них своя цивилизация, бамбуково-помидорная… Наш император и их вождь Каса-Бамбукус Вдумчивый решили, что лучше торговать, чем тысячам людей пробивать головы неизвестно зачем…

— Он и правда вдумчивый, этот… Бамбукус. И ваш император тоже.

— Ага. Его у нас все уважают. И его папу уважали. Он запретил учителям лупить детей, отменил смертную казнь и велел министру тыквенного хозяйства каждый год выдавать бесплатно бедным семьям по десять хлебных тыкв. А тем семьям, где много детей, — еще дополнительно по две тыквы сливочно-шоколадного сорта… А ваш президент какой? Хороший?

— Да ничего… Только вот с этим гравитопланом из-за него были всякие трудности. Колючки-рогатки…

— Почему?

— Не хотел, чтобы его изобретали. Денег на эту работу не давал… Ну, ученые наши этот опытный образец все же построили. А я его… Ой-ёй-ёй, что теперь бу-удет…

— Ты же сделала великое открытие, — напомнил Авка.

— Да… Но еще неизвестно, понравится ли оно там, у нас. Взрослые — они такие… непредсказуемые.

«Это верно», — вздохнул про себя Авка. Но Звенке сказал:

— Все будет нормально… Только вот Гуська где-то застрял. Может, лавка закрыта на перерыв? Или колесо у тележки отвалилось? Гуська ее сам сколачивал, хлипкое сооружение…

— По-моему, он хороший, — задумчиво сказала Звенка. — Он твой друг?

— Ну… вроде того.

Звенка сильно шевельнулась у кресла. Снизу вверх, от подлокотника, строго глянула на Авку.

— Как это так? Друзей «вроде того» не бывает. Друг, он — или «да», или «нет».

— Ну… я не так выразился. Друг… — Было бы долго и неловко объяснять девочке из другого мира тонкости мальчишечьих отношений в Тыквогонской империи.

— По-моему, он очень добрый, — успокоившись, продолжала Звенка. — Только с виду немножко забавный. Особенно его штаны.

— Они от старшего брата. Поэтому большущие.

— А почему заплата смешная такая, красная? Неужели белой материи не нашлось?.. Ой, здесь, наверно, мода такая, да?

— Не мода, а обычай. Брат, покуда не вырос, был императорским барабанщиком, это его форменные брюки. Все придворные барабанщики ходят с красной заплатой на левом колене.

— Почему?

— Потому что однажды случилась история… Еще целый век тому назад… Тогдашний император и его дочка, ей лет десять было, вроде как нам, поехали на открытие нового Императорского цирка. Он и сейчас посреди столицы стоит. Ну, конечно, в городе полный трам-тарарам, почетный караул, музыка. У цирка вдоль улицы с одной стороны императорские трубачи, с другой — императорские барабанщики. А один барабанщик, самый маленький (звали его, говорят, Бустик), опоздал на это дело. Он вышел со своим барабаном из дома как полагается, заранее, но в одном переулке ему повстречались вредные пацаны. Знаешь, бывают такие…