Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 17

«Бедняга…» — И чтобы Данька не мучился лишним ожиданием, Авка сказал:

— Иди уж. Там свободно.

Тут проснулась рыжая тварь Мурлыкара и запоздало начала орать:

— Пр-роходите! Не задерр-рживайтесь! Па-апр-рошу по-скор-рее!

Данька с чувством глянул на нее. Поежился и шагнул к двери.

— Постой! — Авка обогнал Даньку и нажал на дверь плечом. Потому что вспомнил! Один болезненный вопрос сидел в нем занозой позади других страхов и печалей. — Подожди, я только спрошу…

Дверь тяжело закрылась за спиной, и баронесса обратила на Августа Головку удивленный взгляд.

— Ваше сиятельство, простите… можно я задам еще один вопрос?

Баронесса благосклонно кивнула.

— Ваше сиятельство, а кот… ну, тот, к которому привязали погремушку… Вы не знаете, что с ним стало? Он не помер со страху?

— Конечно, нет! После воспитательной беседы я велела этим двум сорванцам отыскать бедное животное и доставить ко мне. Дала ему успокоительных капель и оставила жить у себя… К сожалению, моего любимого Феликса уже нет в живых, дело-то было больше двадцати лет назад. Но отведенные ему судьбой годы он прожил здесь весьма благополучно… И надеюсь, что на своем кошачьем небе он теперь вспоминает меня с добрыми чувствами… — Баронесса, кажется, слегка прослезилась.

— Большое спасибо, — выдохнул Авка. — А то у меня скребло внутри: что с ним стало?

— Значит, ты любишь животных?

— Ага… — почему-то смутился Авка.

— И у тебя тоже есть кот?

— Кошка. Заноза… Только у нее очень ленивый характер, с ней не так уж интересно. Корова Матильда гораздо веселее. А еще у меня есть черепаха Мукка-Вукка. Ласковая такая. У нее две головы…

— Что-что?

— Да, две головы. По-научному это называется «аномалия»…

— Но ведь это большая редкость!

— Да. Но бывает…

— Послушай, Август, я тебя не понимаю!

— Что? — мигом перетрусил он.

— Ты тут страдал от разлуки, спрашивал: как быть? А почему ты не посоветовался с этой… Маккой-Каккой?

— Вы… шутите, ваше сиятельство, да?

— Какие шутки! На свете нет никого мудрее, чем двухголовые черепахи! Об этом написал еще давным-давно в своем труде «Дурость и ум» ученейший Сильвестр Котокригус, философ и астроном. Правда, потом его объявили еретиком, но это не меняет дела…

— Я не читал…

— Ах да, конечно. Книга же объявлена лженаучной… Тем не менее советую тебе побеседовать со своей… Боккой-Воккой.

— Но как? Она же не умеет!

— А ты пробовал задавать ей вопросы?

— М-м… нет, — вынужден был признать Авка.

— Вот видишь! Иди и попробуй… Ступай. Тот, кто в очереди за тобой, небось уже исстрадался душой.

— Это Данька Белоцвет, паж! Ваше сиятельство, он нисколечко не виноват! Он…

— Ступай, Август Головка. Мукка-Вукка ждет… Да не забудь отнести в школу квитанцию.

Конечно, Авка не поверил баронессе. Наверно, эта дама со странным характером размякла от воспоминаний о любимом коте Феликсе и решила пошутить с мальчишкой. Тем более что он, Авка, ей явно понравился (только непонятно почему).

Так Авка размышлял по дороге в школу. Там он сунул корешок ордера в лапу сторожу Вуве и заспешил домой.

Дома Авка отыскал Мукку-Вукку под кроватью. Сел, положил ее спиной на колени. Погладил кожаный живот. Черепаха улыбнулась обоими ртами. Две пары глазок блестели, как черные бусинки. Умно так…

— Ну, что скажешь, мудрая Мукка? — вздохнул Авка. (С грустью вздохнул, потому что Звенка не забывалась.)

И случилось чудо.

— Не Мукка, а Мукка-Вукка, — тонко, с «кошачьим акцентом», произнес левый рот. Чуть капризно.

А правый спросил:

— Про что говорить-то?

— О-о-о… — обалдело сказал Авка.

— Вот тебе и «о-о», — насмешливо отозвались оба рта.

Авка перепуганно оглянулся на дверь. Хорошо, что дома никого нет. Иначе случилось бы то, что по-научному называется «сенсация».

— Значит… ты по правде умеешь говорить?

Черепаха двинула четырьмя лапами, устроилась на спине поудобнее. Глазки заблестели насмешливо.

— А ты все еще не веришь?

— А… я… то есть нет… то есть да, верю… Только…

— Что?

— Почему ты… почему вы раньше не разговаривали?

— Разве ты меня о чем-то спрашивал? — кошачьего акцента поубавилось, и в голоске послышались старушечьи нотки.

— Н-нет…

— То-то и оно, что нет. А у черепах сдержанный характер. Они умнее людей и не любят зря болтать языком. Языками…

— Простите, пожалуйста… — Авка понял, что никогда уже не сможет говорить Мукке-Вукке «ты» и не посмеет бесцеремонно гладить ей брюхо. Он осторожно посадил двухголовое создание рядом с собой на лоскутное одеяло. И сказал опять: — Простите, пожалуйста… Я не знал, что вы такая ученая…

— Мы, черепахи, не столько ученые, сколько мудрые от природы.

— А можно мне вас спросить?..

— Спрашивай, я отвечу, если вопрос не очень глупый. После долгого молчания отчего не поболтать.

— Скажите, уважаемая Мукка-Вукка, вы… одна черепаха или две?

— Конечно, одна! Разве ты не видишь?

— Но голов-то у вас две… Я и подумал…

— Две головы — это наиболее полное проявление двойственной натуры. Так наглядно двойственность проявляется редко, но вообще-то она присутствует в каждом живом существе. Особенно в разумном. Это называется «диалектика». Разве ты сам не ощущал иногда, как внутри тебя будто сидят два человека и спорят друг с другом? Тянут в разные стороны!

— Ох ощущал… Даже совсем недавно…

— Да-да! По дороге к баронессе. Один Авка в тебе стремился удрать на край света, а другой упрямо двигал ногами в нужную сторону.

«Всё ей известно», — поежился Авка.

— Вы, наверно, знаете, что баронесса и по советовала мне поговорить с вами?

Мукка-Вукка покивала обеими головами.

— Баронесса умная женщина. Почти как черепаха… Я не исключаю даже, что она мысленно общается с Всемирной Черепахой…

— Простите, с кем?

— Не перебивай… С Всемирной Черепахой, на которой стоят слоны, подпирающие соседний материк…

— Значит, это правда?

— Что «правда»? Черепаха? Как же она может быть неправдой, если от нее пошел весь черепаший род? Мы все ее праправнуки. Отсюда и наша мудрость. Мы до сих пор иногда ведем с великой прапрабабушкой мысленные беседы. На ультракоротких волнах геомагнитного поля…

— Уважаемая Мукка-Вукка! Вы, наверно, знаете всё-всё на свете?

— Гм… — сказал правый рот.

А левый заметил:

— Утверждать это было бы нескромно…

— Но все равно вы же ужасно мудрая!..

— Гм… — с удовольствием сказали оба рта.

— Вам, конечно, известно, что вчера с того материка прилетала одна девочка… И что я… ну, в общем…

— Известно, — с легким скрипом отозвалась правая голова.

— Но это не вызывает у меня одобрения, — сообщила левая.

— П-почему?..

— Потому что влюбленность — это самая большая человеческая глупость, — ворчливо разъяснил правый рот.

— Хотя опыт показывает, что с этим ничего не поделаешь, — вздохнул левый.

— Вот именно, — горько согласился Авка. — А раз не поделаешь… то что же делать-то? Посоветуйте, пожалуйста, уважаемая Мукка-Вукка. А то ведь жить тошно.

— Если тошно, почему отказался слушать «Сонату забвения»?

— Потому что… тогда еще тошнее было бы…

— Очень глупо ты рассуждаешь, — сказали оба рта.

— Ага… Я же не черепаха.

— Это нетрудно заметить… А чего бы ты хотел?

— Ну… я бы хотел… чтобы она опять появилась здесь…

— К сожалению, тут я не могу помочь.

— Никак?!

— Черепахи не мыслят такими мелкими категориями, как поступки и судьбы отдельных людей. Это не наш масштаб. Мы можем обсуждать явления планетарного масштаба. Можем, собравши вместе общую черепашью волю, влиять на океанские течения, на климат, на извержения вулканов… Ну и так далее… Только поступаем так мы крайне редко. Потому что все это не имеет смысла. Ты меня понимаешь?

— Ага… Тогда…

— Что?