Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 15

Авка ощутил, как наливаются противной теплотой уши.

— Ик… вот… — На ватных ногах подошел, протянул смявшийся в кармане листок. И поник головой. Но из-под упавших волос украдкой все же наблюдал за Всеобщей Доброй Тетушкой. И даже мельком глянул по сторонам. Где тут то самое… которое для воспитания? Но были только обычные стулья, широкий письменный стол и тумбочка с непонятным аппаратом: какая-то штуковина из шестеренок с трубой вроде духового контрабаса. «Может, станок для пыт… ик… ок?» Но ведь известно, что для вразумления своих гостей баронесса использует лишь гибкие ветки молодых тыквогонских акаций…

Читала баронесса без очков. Глядя левым глазом в розовый листок, правый (черный, с колючей искрой) она воткнула в Авку.

— Ну-с, любезнейший Август Головка, что послужило причиной вашего приятого здесь появления?

— Там ведь написано, — бормотнул он.

— Ничего не написано! Этот ваш господин Укроп изрядный лодырь, не мог заполнить документ как положено! — Баронесса бросила на пол бумажку и потребовала уже другим тоном: — Говори, чего натворил-то?

— Я это… из-за ик… керосина…

И, глядя на растоптанные башмаки, икая и дергая на животе лямку, Авка скомканно поведал придуманную историю про бомбы.

— Ну и вот… Гуська-то ни ик… при чем… А он… то есть господин Укроп, говорит ему…

— Хватит, — перебила баронесса. И Авка увидел, что она смотрит обыкновенными, не косыми глазами. — Это ему ты мог вешать на уши тыквенный салат. А м н е надо знать истинные факты.

— Но… я же…

— Август Головка! Не усугубляй свою вину бессовестным враньем! Я люблю правду!

Авка понял, что сейчас заревет.

— Но если я… ик… правду… вы же скажете, что совсем вранье!

— А ты попробуй, — усмехнулась Всеобщая Добрая Тетушка.

— А вы…

— Что?

— Не взгреете сильнее, если покажется, что вру?

— Там будет видно, — утешила баронесса. — Ну?

— Мы с Гуськой были на дик… иком пляже, и туда прилетела такая круглая штука… Плюхнулась у воды… Вот, вы уже не верите! А Гуська тоже видел…

— Перестань раньше времени дергать штаны, — опять усмехнулась баронесса. — Возьми стул и сядь передо мной… Вот так. Подыши спокойно и рассказывай по порядку.

И Авка стал рассказывать по порядку. Сперва сбивчиво, а потом довольно связно. Не забывайте, это был начитанный ребенок, умел говорить. А баронесса к тому же слушала с явным интересом. Подперла костлявым кулаком подбородок. Будто и не зловещая госпожа фон Рутенгартен, а простая несердитая бабка. Авка увлекся и даже икать почти перестал. Даже подзабыл, зачем он сюда явился.

Посреди рассказа мелькнула мысль: а не выдает ли он какую-то тайну, не вредит ли своей болтливостью Звенке? Но тут же подумал: «А какая тайна, какой вред? Звенка и ее Никалукия все равно за бесконечным океаном…»

Конечно, он не стал говорить, как Звенка купалась и как он боялся, что она простудится. В основном — про этот… грави-то-план. И про Звенкины рассказы о дальней земле.

— Ну и вот… и улетела… А если не верите, то у меня доказательство, птичка. Смотрите…

Баронесса посмотрела. На желтую ласточку, потом опять на Авку. И вдруг спросила:

— А что, красивая девочка?

Авка мигнул.

— Да некрасивая! — досадливо вырвалась у него. — Только…

— Только засела в голове, и никак не забыть, — догадливо закончила баронесса.

У Авки опять затеплели уши. Он вновь затосковал. И по

Звенке, и оттого, что вспомнил, зачем он здесь. «Ох… уж скорее бы… Ик…»

И баронесса словно услыхала его внутреннее иканье и оханье. Решительно выбралась из кресла, шагнула к закрытой двери, глянула наружу сквозь глазок.

— А, да там еще один посетитель! Что же эта швабра из перьев молчит? Заснула в рабочее время… Ладно, придется все делать по правилам…

«О-ой-й…» — Авка вжался в стул. Баронесса обратила на него деловитый (опять с заметным косоглазием) взор.

— Ну-ка скажи «А-а!».

— Зачем?

— Без вопросов. Живо!

— А… ик, кхе…

— Не кряхти, а чисто!.. Ну?

— А-а-а! — со звоном отчаянья завопил Авка. И сам испугался.

— Очень хорошо. Голос номер семь… А теперь обещай молчать до конца жизни про все, что здесь увидишь и услышишь. Иначе сотворишь самую черную гугнигу и будешь бзяка с полным отпадом… Ну? Даешь слово?

— Д… даю… Только вы… ик… не изо всех сил, ладно?

— Ладно, — хмыкнула баронесса.

Она шагнула к странной штуке на тумбочке. Засунула между шестернями маленькую продолговатую тыкву. Опустила на нее что-то вроде блестящей ложки. Крутнула сбоку колесо с изогнутыми спицами. Тыква завертелась, из жестяного контрабаса донеслось шипение… А потом:

— Ай!.. Нет!.. Ой-ёй-ёй! Не надо!.. Простите, пожалуйста! А-а-а-а!..

У Авки отвис подбородок, и очередной «ик» застрял на полпути.

Кто-то сидящий в трубе аппарата вопил совершенно по-мальчишечьи. Ну, почти как Авка прошлой осенью, когда он три раза подряд схлопотал «хуже некуда» по чистописанию и у доброго папы «лопнуло терпение, подобно переспелой семенной тыкве».

— Ой! Ваше сиятельство, не надо больше! А-а-а! Хватит!..

— Ладно, хватит так хватит, — покладисто кивнула баронесса и остановила машину. Оглянулась на Авку. — Ну, как? По-моему, очень похоже на твой голос, не правда ли?

— Не… ик… знаю… — Авка часто мигал. Ничего не мог понять. И наконец боязливо спросил: — А… ик… это… зачем?

— Неужели не ясно? Чтобы тот, кто дожидается в прихожей, ни о чем не догадался раньше времени. Если побоится немного, это не вредно. Пусть посидит и подумает, что здесь всё — на самом деле…

— А… «на самом деле», значит, не будет? — дошло наконец до Авки, и душа его робко возликовала.

Баронесса выпрямилась и с высоты роста устремила на мальчишку обиженно-гордый взгляд.

— Посмотри на меня внимательно, Август Головка. Да, я далеко не красавица. Но разве я похожа на чудовище, которое мучает несчастных детей?

В ответ Авка очередной раз икнул. Кто ее знает, похожа или нет? Вообще-то явная ведьма. Но, говорят, среди ведьм встречаются и незлые…

Баронесса продолжала:

— Много лет назад я попросилась на эту должность для того, чтобы избавить юных жителей Тыквогонии от жестокостей школьных наставников. Потому что с детства знаю, как это несправедливо. В пансионе Добрейшей Сандокрассы, где я училась, все просто стонали от злых придирок вестер-воспитательниц. И я дала себе слово…

— Но вы ведь… были девочка… — несмело перебил Авка. — А к вам сейчас посылают мальчишек…

— Да! И это еще несправедливее… Мальчики по своей натуре склонны к шалостям, озорству, непослушанию и всяким фокусам. Многие не любят учить уроки, говорят взрослым дерзости и купаются без спросу. Что тут поделаешь? Так было всегда и будет впредь, пока наш мир держится на трех китах. Порой мальчишечьи выходки вызывают немалую досаду, это понятно. Однако переделывать мальчиков путем суровостей и строгостей бесполезно и вредно. Это все равно что переделывать законы природы. Природа не терпит бесцеремонного вмешательства, оно нарушает гармонию мироздания… Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Д-да… — неуверенно отозвался Авка и тихо икнул последний раз.

— Вот и хорошо. И помни, что ты клятвенно обещал молчать. Иначе меня выгонят с должности. Впрочем, ты мальчик не хуже других, а за долгие годы меня не выдал еще ни один…

— А вы, значит… никого никогда?.. — не сдержал любопытства Авка.

Баронесса слегка опечалилась:

— Нельзя сказать, что никогда. Изредка попадаются столь негодные личности, что я вынуждена… соответствовать своей должности. Что мне было делать с двумя юными злодеями, которые чуть не довели до инфаркта уличного кота? Они привязали к его хвосту пустую сушеную тыкву-погремушку, и бедное животное полдня носилось по улицам столицы!.. Бывали и другие случаи, да… Иначе как бы я подновляла коллекцию голосов? — И она погладила жестяной раструб. Потом вздохнула: — Но такие случаи — редкое исключение…

— Теперь понятно, почему император наградил вас медалью! — радостно догадался Авка.