Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

— Что же послужило причиной твоей поспешности, Август Головка?

— Потому что Гуська не виноват!

— Что за Гуська? Излагай обстоятельства правильно составленными фразами.

— Ага… То есть я излагаю… Второклассник Густав Дых, которого вы сюда вызывали… из-за керосина… Он ни при чем, это все я…

Господин Укроп был достаточно опытный школьный работник, он сразу ухватил суть дела.

— Хочешь сказать, что это именно ты спровоцировал его поход за керосином?

— Я не спро… не ци… ну, просто очень надо было, я ему и велел…

— Почему же он не сообщил мне об этом чистосердечно?

— Ну, господин Ук… заместитель директора! Он же не мог наябедничать! Это же гугнига!

Укроп сморщился:

— Август Головка! Здесь не место для уличных словечек… Я понимаю, что этот несознательный второклассник Дых твой «хлястик». Так это у вас, кажется, называется? И твое стремление взять на себя ответственность за его необдуманный поступок достойно некоторой похвалы. Но объясни в этом случае, зачем керосин тебе?

Это объяснить было труднее всего. Звенкин «портрет» как бы снова всплыл перед Авкой. «Не выдавай меня…» Глупая! Да если бы он и рассказал правду, разве Укроп поверил бы? «Твое упрямство и сочинительство, Август Головка, заслуживает дополнительного взыскания…»

Авка стал смотреть на свои растоптанные башмаки. С видом полностью раскаявшегося воспитанника.

— Господин заместитель директора… Я хотел пропитать керосином внутренность нескольких сухих тыкв. Чтобы получились бомбы с фейерверком. Чтобы пускать их из катапульты…

Господин Укроп на глазах похудел еще больше. Скорбно сообщил:

— Воистину нет предела хулиганской фантазии нынешних учеников…

— Господин заместитель директора, это я один придумал!

— А если бы ты устроил пожар? Ты мог сжечь нашу славную столицу!

— Но я же хотел взрывать бомбы на пустом берегу, там нечему гореть!

— А если бы ты поджег сам себя?!

— У меня все равно ничего не получилось… Господин заместитель директора, я больше так не буду…

— Надеюсь. Думаю, что назначенное наказание послужит твоему исправлению… Конечно, ты уже окончил нашу школу, но еще числишься в ее списках, потому что свидетельство об окончании тебе пока не выдано, и я имею полное право поступать с тобой в соответствии со школьным уставом…

— Да, господин заместитель директора… — Замороженная тыква внутри Авки таяла. Дело близилось к развязке. Пускай она хоть какая, а все равно легче…

— Я полагаю, тебе будет полезно в течение двух недель с утра до обеда проводить время в школе, помогать господину Вуве подметать полы и чистить на всех дверях медные ручки…

«О-о-о! — тыква заледенела опять. — Две недели каникул в корзину с объедками!»

— Или… — В глазках Укропа мелькнули ехидные огоньки. — По-моему, за четыре года школьной жизни ты так и не познакомился с баронессой фон Рутенгартен. Есть возможность исправить эту оплошность… В общем, выбирай сам: господин Вува или госпожа баронесса.

Тяжелая тыква наглухо примерзла к желудку и кишкам. Морозный ужас разбежался от нее по всем жилкам. Только не баронесса! Авка уже открыл рот… Но… две недели неволи! С ума сойти… Да и к тому же от судьбы не уйдешь. Не сейчас, так в гимназии. Не такой уж Авка примерный мальчик и отличник, чтобы ни разу не побывать у старой дамы. Рано или поздно это случается почти с каждым из мальчишек столицы. К тому же вредный Укроп мог разболтать, что ученик Август Головка испугался баронессы. И быть тогда Авке бзякой-боякой…

— Не, — выдавил Авка. — Не хочу я с ним, с Вувой…

— Вот как?

— От него воняет табаком, — сумрачно сообщил Авка, чтобы отрезать все пути.

— Ну что ж, ценю твою решимость, Август Головка, — тонко улыбнулся Укроп. — Надеюсь, баронесса пахнет приятнее…

Он достал из стола розовый листок со школьным штампом.

— Это ордер. После… беседы госпожа баронесса распишется на корешке, и ты принесешь его мне или, если меня не будет, отдашь господину Вуве. Можешь при этом зажать нос, хе-хе… Необходимую дозу воспитательного лекарства госпожа фон Рутенгартен определит сама, когда ты ей чистосердечно поведаешь о своей керосинной авантюре. Надеюсь, она будет снисходительна. Ступай. Тебе повезло, сегодня среда, приемный день у баронессы. И думаю, что, ввиду каникул, очереди к ней нет…

Авка пошел. По коридорам, по солнечной летней улице. На мягких от слабости ногах. Казалось, что все смотрят ему вслед — кто сочувственно, кто с насмешкой.

Самое время было разозлиться на Звенку, из-за которой весь этот ужас! И навсегда выкинуть ее из сердца! Но… Звенка снова маячила перед Авкой в воздухе, и на лице ее были жалость и страдание. И просьба о прощении… А стеклянная ласточка в нагрудном кармане виновато шевелилась, робко напоминала о себе. «Не раздавить бы, когда начнется… это…» — зябко подумал Авка. И решил, что будет во время «воспитательной беседы» держать птичку в кулаке — для пущей смелости и терпеливости.

Авка словно разделился на двух человек. Один — сумрачный и решительный, второй — отчаянный трус, который готов был (ик!) бежать на край света, куда-нибудь в самые глухие джунгли Диких областей. Но первый, сумрачный, был чуточку сильнее. По крайней мере, именно он командовал ногами, и ноги приближали Авку к дому баронессы.

Дом стоял на улице Чистильщиков. Он был похож на небольшой замок. Двухэтажный, под крутой черепичной крышей и с узкими, как бойницы, окнами. Сбоку была пристроена башня — глухая, граненая, словно огрызок великанского карандаша.

В башне баронесса фон Рутенгартен принимала посетителей.

Их, посетителей-то, хватало во все времена, хотя никто не стремился к баронессе по своей воле.

Баронесса считалась служащей ГВИПа — Главного Ведомства Императорской Педагогики — и носила звание советника первого разряда по делам воспитания. Такое высокое звание она получила очень давно, еще при отце нынешнего императора, добросердечном Титусе Мягкая Тыква.

Этот мудрый гуманный правитель затеял однажды в Тыквогонии большие реформы. Назначил престарелым жителям пенсии, отменил смертную казнь, закрыл две большие тюрьмы и вынес на всеобщее обсуждение закон о справедливом отношении к юным подданным его величества. По этому закону взрослым запрещалось в делах воспитания применять всякое рукоприкладство. Отныне — только доброта и умные педагогические беседы. Однако закон не получил одобрения. Возмутились родители, а также дедушки, бабушки, дядюшки и тетушки. Мол, что же это получается? Значит, никто не сможет собственному сорванцу надрать уши, дать подзатыльник или взгреть его хворостиной? До чего мы докатимся с такими порядками! Что будет с крепкими тыквогонскими семьями, которые, как известно, составляют основу общества!

Императору пришлось уступить. Он сделал в законе поправку. В ней говорилось, что домашнее воспитание остается на усмотрении ближайших родственников. Но в школах — ни-ни!

Тогда вознегодовали все наставники юношества. Как воспитывать в учениках послушание законам и благородство характера, если они перестанут бояться? Если будут знать, что теперь даже самого отпетого нельзя оставить после уроков и всыпать по тому месту, на котором потом больно сидеть? Директор столичной гимназии даже подал в отставку и объявил недельную голодовку протеста.

Однако Титус Мягкая Тыква был не только добросердечный, но и упрямый. Решил больше не отступать. Надавил на Императорский Совет, и тот утвердил новый закон.

Учителя объявили, что «снимают с себя всякую ответственность». Они нарочно перестали следить за порядком, и дисциплина в школах покатилась вниз, как спелая тыква с наклонной грядки. Тем более что во многих классах и правда нашлись охотники безнаказанно повалять дурака. «Вот видите!» — злорадно говорили наставники. Его величество «скреб тыкву» и не знал, как быть. Отменять закон? Это было бы подрывом императорского авторитета.

И тут на помощь несчастному самодержцу пришла вдова барона Фигуса фон Рутенгартена. Вдова была молода, энергична и, видимо, хотела получить солидный государственный пост.