Очаги сопротивления - Сандерс Уильям - Страница 25

Она разделась в прихожей, сунув белье и чулки в корзину для стирки, платье аккуратно повесила в небольшой стенной шкафчик, и голышом войдя в ванную, прежде чем повернуться к умывальнику, остановилась ненадолго перед продолговатым зеркалом. Вид собственного розового тела ни о чем не говорил: обыкновенное, по стандартной заготовке сделанное женское тело, по образцу крепкой бабенки, ничего такого возбуждающего; с чего бы вдруг Костелло? Что, нет у него какой-нибудь созревшей для случки восемнадцатилетки? Или стройных элегантных дам с белыми плечами, знающих толк в дорогом нижнем белье?

Она намылилась, стоя над умывальником и используя разумный минимум горячей воды; тело так и покалывало от сладкого предвкушения. По телевизору и по видео до сих пор еще показывают, как люди подолгу, целую вечность стоят в клубах пара под душем. Может, в отдельных частях страны это блаженство по-прежнему существует? Может, те, кто снимает те фильмы и клипы, по-прежнему ведут такой образ жизни в Калифорнии и думают, что живут реальной жизнью. Ну их к черту, все это шампанское и меха! Предложите ей настоящую первоклассную ванну, и она согласится на что угодно…

Намыливаясь и касаясь своего тела, она снова подумала о Костелло. И к чему, спрашивается, без конца разыгрывать с ним одни и те же дурацкие игры? Обоим известно; рано или поздно она, вероятно, ляжет с ним в постель, так что к чему все эти танцы?

Не из-за Дэвида, нет. По крайней мере, не должно быть. У них на этот счет понимание уже давно, с той самой поры, как присоединились к движению; Дэвид сам настаивал.

«Это не средние века, — повторял он. — Женщин больше не держат в башнях. Если меня арестуют, или если по той или иной причине мы расстанемся, ради Бога не изолируй себя, не превращай свою жизнь в монастырь. Если есть возможность устроиться с кем-то другим, не кори себя мыслями обо мне». Все это говорилось исподволь, намеками, но она понимала, о чем он; Дэвид никогда не рассуждал так просто, для красного словца. И она соглашалась, не очень всерьез все это воспринимая…

Но даже если мне сейчас и самой хочется, буду ли я хоть чуточку не так одинока в постели с Костелло?

Джудит ступила под душ и включила воду, ощущая на себе тонкие, постепенно теплеющие струи, закрыв глаза и медленно поворачиваясь по кругу, чтобы горячая вода коснулась каждой части тела; в уме — блаженная пустота. Когда тепло пошло на спад, она открыла глаза, понятия не имея, сколько времени прошло.

Джудит пошла по прохладному полу, не вытершись досуха и слегка поеживаясь; соски, реагируя на холод, отвердели. Вытирая лицо и волосы полотенцем, она ощупью прошла в прихожую и сняла халат с крючка на двери спальни.

Когда, неплотно повязав халат, она обернулась, у двери стоял мужчина.

Роста он был невысокого, с нее, но сложения мощного. Она такого и не встречала. Лицо абсолютно непритязательное. На мужчине была простая рубашка цвета хаки и синие джинсы, в правой руке большой пистолет. Эта последняя деталь остановила готовый исторгнуться визг.

— Спокойно, — произнес он удивительно уравновешенным голосом, словно они пробыли вдвоем весь вечер. — Ты здесь живешь?

— Да, — к удивлению для себя самой, она не утратила дар речи.

Мужчина нахмурился, согнав кожу на лбу в угрюмые складки.

— М-да, я здесь не это ожидал увидеть, но, наверное, говорить мне нужно с тобой. Ты знаешь парня, звать Дэвид Грин?

— Дэвид? — она, будто пытаясь устоять, вытянула руку вперед. — Вы знаете Дэвида?

— Мы с ним были в одной упряжке. Ты его сестра, или старуха, или кто?

— Его… как вы сказали, старуха? Она, наверное. — Джудит чувствовала, что находится на грани истерики. — Он послал вас сюда?

— Вроде как. Мы, видишь, вместе дали деру…

— Он на свободе?

— А ты не знала? То есть, ты еще от него не слышала, он еще не подтянулся?

— Нет. — Она опустилась на соседний стул. — Господи!

— Вот же сукин сын! — Лицо ночного гостя приобрело растерянное выражение. — Ничего не понимаю! Он собирался двигать сюда, когда я его последний раз видел, думал, он теперь уже тут. Я же к нему и шел. Прошу прощения, что так влез, — извинился он, — но не мог же я снаружи болтаться.

За мной сейчас вроде как след.

Джудит молча смотрела на него. Все становилось каким-то нереальным, иллюзорным.

— Меня зовут Ховик, — представилась стоящая перед ней галлюцинация.

Снова старик

«Вот он, — подумал 318-й, — комичный удар судьбы, последний по счету. В конце концов есть Бог, и есть ад, а я, как-то сам того не ведая, умер и плачу теперь за свои грехи. Видно, грешил при жизни крепко».

Через стол напротив сидел доктор Чарлз Андервуд Фарлей, некогда замзавкафедрой патологии в заведении, о котором 318-й благополучно утратил память вот уж сколько лет назад. Доктор пригладил напрочь отсутствующие на рябой от возраста лысине волосы и печально произнес:

— Бог ты мой, как летит время. Казалось, совсем еще недавно все мы работали в одной институтской команде… В каком, кстати, это было году? Когда вы, гм… Уволились?

318-й смерил собеседника тяжелым взором. Это уж в самом деле слишком.

— А вы ничуть не изменились, правда, Фарлей? Никогда не говорите напрямик, все экивоками да эвфемизмами. К черту такое увольнение, — заявил он односложно. — И вас к черту!

— Я, безусловно, имею представление, — натянуто произнес Фарлей, — только что…

— Господи, да изъясняйтесь вы точнее! Что я был арестован, а еще точнее похищен, тайно и без всякого ордера на арест, еще задолго до того, как так называемая Администрация придала таким процедурам хотя бы намек на легальность. Вы и тогда обо всем догадывались, и знали, за что. Думаете, я не вычислил, кто меня подсидел?

— У вас нет основания намекать, что это был я!

— «Я — головка от…» Обнажим лысину у фактов, да простится это выражение нам обоим. О вас я наслышан с самой аспирантуры, когда вы стальным жалом ловко искореняли крамолу, но умудрились-таки отвертеться, когда пошла обратная волна и охота на ведьм была предана анафеме. Помнится мне также и то время, когда вы украли у своих сокурсников исследовательскую работу и опубликовали ее как собственную. Знаете как мы вас меж собой называли? Чак…

Фарлей сухо поджал губы.

— Не вижу, с какой стати нам обмениваться личными оскорблениями.

— Вы знаете, что в завкафедрой вас продвинули, образно говоря, только через мой труп? Кстати, как вас наградили за то, что вы меня предали — назначили в конце концов на мою должность?

— Знаете ли, — даже с поспешностью сказал Фарлей, — должность эту занял доктор Батлер, протеже Джонса Хопкинса.

318-й позволил себе паскудный смешок.

— Ой, да неужто? И так оно у нас всегда? Цепочечка помощников «таких-то» и ассистентов «сяких-то». Просто прирожденный лакей… Я это скажу вашим новым владельцам и хозяевам, чтоб знали, на кого купились.

Однако Фарлей полностью овладел собой, и 318-й знал, что забаве конец. Непроницаемое «я» Фарлея опустилось подобно железному занавесу; ох, как великолепно известен был 318-му этот вид превосходства и гуттаперчевой терпимости. «Да и в конце концов, кто такой сейчас он, и кто такой я? — подумал 318-й. — Безусловно, ему суждено смеяться последним».

Шел третий день пребывания 318-го в Лагере 351. Из Блэктэйл Спрингс его доставили на скоростном авто с двумя вооруженными охранниками и с эскортом мотоциклистов. Единственным пассажиром еще был Гловер.

Самого лагеря он толком пока и не видел. Его прогнали коридорами большого здания без окон, составлявшего, похоже, основной компонент «лагеря», и заперли в небольшой, но очень даже комфортной камере. Объяснять что-либо или отвечать на вопросы Гловер отказался.

Следующий день прошел в череде кабинетов и смотровых, где всякого рода застольные чинуши заполняли бланки, а взвод одетых в белое врачей и санитаров устроил ему самый что ни на есть скрупулезный в жизни медосмотр. И у всех были ничего не выражавшие, однотипные лица, словно вырезанные из бумаги по государственному трафарету. Гловер куда-то исчез вообще.