Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович - Страница 91

Главное — у Линареса вызывает бешенство любая неточность в ответах «задержанного», как он уже мыс­ленно окрестил Хусто. Натренированное ухо палача восприимчиво к фальши. Он готов поклясться, что мальчишка помнит его приказ конвоирам. Нет, это не главное. Линарес боится признаться самому себе, что он — шеф ищеек, наставник не одного десятка провока­торов, осторожнейший из осторожных — мог сболтнуть при мальчишке об убийце Адальберто Барильяса.

— Выпей, Хусто! — говорит Линарес, протягивая ему хрустальный фужер, наполненный до краев. — Вы­пей, и у тебя пройдет дрожь!

— А я не дрожу, полковник!

— Что же, ты боишься чокнуться со мною? — на­смешливо подзуживает Линарес мальчика. — Или дом Линареса плох для наследника дона Орральде?

Хусто — Мигэль опрокидывает в рот содержимое фужера. Густая влага обжигает рот, горло, желудок, на глазах выступают слезы, стены ходят перед ним ходуном, он чуть не падает в кресло.

— Крепко? Запей этим. Полегчает.

Хусто — Мигэль мотает головой, но полковник на­сильно разжимает ему зубы и вливает в него такую же порцию рома, смешанного с виски; мальчишка сейчас начнет буянить и выложит все начистоту. «Ну, вста­вай же, дурачина, мне нужно знать, зачем ты вертишь­ся в моем доме, если тебе не по душе я и моя дев­чонка!»

— А, полковник, — кричит Мигэль, — мы славно чокнулись!

— Ты замечательный парень, — смеется полковник, — не зря тебя любит дон Кастильо.

— Вы называли его самозванцем, полковник! — орет Мигэль и с хитростью грозит пальцем. — Я помню.

Линарес бледнеет.

— Что ты еще помнишь, Хусто? — вкрадчиво спра­шивает он.

— Давайте петь, полковник — веселится Мигэль. — Хотите, я научу вас расчудесной песне.

Он взлетает на спинку кресла и, ударяя по струнам воображаемой гитары, распевает во все горло:

— Подпевайте, полковник! — командует он.

Остановись, Мигэль! Остановись, пока не поздно! Взгляни, как насторожился палач, как медово зазву­чал его голос:

— Где ты взял эту песню, Хусто?

— Я взял ее в Пуэрто!

Да остановись же, мальчик! Спиртное кружит тебе голову, развязывает язык. Ты губишь себя, Мигэль.

— Ты долго жил в Пуэрто?

«Пуэрто, Пуэрто, — набатным колоколом отдается в голове Мигэля. — Я прожил в тебе всю жизнь. Каждый уголок твой знаю. В заливе твоем купался каждое утро. Пуэрто. Отец Каверра...»

Он озирается. Где он? Кому он хочет разболтать о своей жизни? Он не Мигэль. Он Хусто.

— Ты долго жил в Пуэрто? — повторяет свой вопрос полковник.

— Долго. С моим опекуном. В отеле дель Hopтe. Почему вы не поете, полковник?

Линарес подносит ему еще бокал, но Мигэль выби­вает его из рук полковника. «Дядя Карлос, почему вы не забираете меня отсюда?»

— Я хочу домой, — жалобно просит Мигэль.

— Сейчас ты пойдешь домой, Хусто, — увещевает его полковник. — Только скажи мне... Кому ты гово­рил об Андресе?

— Я не знаю. Я ничего не знаю. — Он вдруг закры­вает лицо руками и хрипло кричит: — Только посмей открыть кран, Бочка Желчи, я перекушу тебе горло...

Что-то новое сквозит в его тоне! У Хусто Орральде не может быть такой жгучей ненависти к пыткам.  

— Как тебя зовут? — орет Линарес.

— А будто ты не знаешь, полицейская крыса! — де­рет глотку Мигэль, но разъяренные глаза полковника пробуждают в нем какую-то мысль, и он начинает хны­кать: — Я пожалуюсь президенту, как ты обращаешься со мною, скотина... Президент меня любит... Я стрелял в него... Я стрелял в его врагов — вот что! Выкусил?

Вбегает Аида.

— Папа, что здесь происходит? Хусто, в каком ты виде?

— А, Бочкина дочка заявилась, — хохочет Мигэль. — За поцелуйчиками прибежала? Лови!

Он показывает ей кукиш и пританцовывает в кресле:

— Дайте адресочек, — подражает он ее голоску. — Я бегу из этого дома. Я великая артистка... Все мы артисты...

Аида заливается слезами.

В дверях появляется дон Леон, и его плотно сбитая фигура, растерянный вид напоминают Мигэлю, что он делает глупости.

Он бросается к опекуну и кричит:

— Дон Леон,  возьмите меня  отсюда.  Я  совсем пьян... Я не знаю, что говорю...

— Нет, он знает, что говорит, — отвечает Линарес на недоуменный взгляд дона Леона. — Вам придется оставить его у меня, полковник.

— И не подумаю! — заявляет Леон. — Напоили мальчика и желаете производить над ним собачьи опыты. Мы едем домой, Хусто.

— Едем! Едем! — пляшет Мигэль. — А артистку, — он тычет в сторону Аиды, — и Бочку Желчи с собой не возьмем.

Леон хохочет. Линарес отзывает его и шепчет ему длинно и нудно.

— У вас бред, любезный полковник, — отмахивается Леон и багровеет. — Или вы хотите... ошельмовать меня в глазах президента? Не выйдет, любезный полковник! Хусто Орральде — любимец президента и мой воспитан­ник. Не выйдет.

Их спор доходит до брани. Линарес остывает пер­вым.

— Обещайте одно: что до завтра мальчишка и носу не высунет на улицу.

Просыпается Мигэль ночью, в своей широкой кро­вати в особняке опекуна. Треск в голове, пересохло горло. Он тихо стонет и слышит голос полковника:

— Ну, ну. Мужчина не должен распускаться из-за лишней кружки рома. Пожуй лимон — и тебе полегчает.

Мигэль жует лимон. Полковник расхаживает по спальне. Мигэль видит, — он взволнован.

— Если не спится, расскажи, как было дело.

Мигэля обожгла мысль: он что-то забыл, забыл са­мое важное. Как было дело? Он пришел в гости к сень­орите Аиде. Заявился офицер из Сакапа. После обеда офицер и Линарес ушли в кабинет. Через час вернулись. Потом вбежал стражник и шептался с Линаресом.

— А потом началось, — всхлипнул Мигэль. — Он  оскорбил нашу фамильную честь. Он кричал на меня и угрожал мне.

— Что он хотел от тебя, Хусто?

— Я толком не понял. Он гнусавил: «Ты знал, что я жду студента?» А откуда мне знать? Я был в каби­нете, когда он ошпарил студента кипятком, а больше я ничего не знаю. Какое мне дело до арестанта!

Но что-то главное Мигэль забыл.

Полковник Леон гасит ночник и, кряхтя, залезает под одеяло.

— Чертовски трудная жизнь, — ворчит он. — Каждый лезет не в свое дело. Чако спугнул мою цветочницу, и она испарилась. А я уже несколько дней целюсь на эту явку.

Мигэль хочет спросить: какую цветочницу? Но на сегодня довольно вопросов.

«Цветочница Росита, не тебя ли они спугнули? Я должен тебе передать... Очень важное... Только я забыл, — что должен... Голова разламывается, Росита. А что, если они не выпустят меня отсюда?»

С этой мыслью он засыпает. Сновидения приходят страшные — бочки с вытаращенными глазами, раскален­ные струи воды, тюремные стены... Мигэль мечется по кровати, бессвязно кричит, стонет.

Легкий стук в дверь. Мулатка Дора заглядывает в комнату, — заметив, что мальчик проснулся, она вхо­дит и поднимает шторы. Комнату заливает яркий сол­нечный свет. Мигэль жмурится.

— Молодому сеньору велено подать кофе, — говорит Дора.

— А где полковник?

— Сеньор полковник заперся в кабинете еще с од­ним полковником.

— Дора, какой он из себя? — с беспокойством спра­шивает Мигэль.

— Ну, такой, — Дора разводит руки вширь. — И та­кой, — она надувает шеки. — И такой, — очень смешно она сдвигает брови к переносице и щурит глаза.

Но Мигэлю не до смеха. Линарес его опередил. Что будет? Что будет?

— Дора, ты не собираешься в лавку?

— Нет, мне не нужно в лавку, молодой сеньор. Хусто тоже не пойдет в лавку, — с лукавством замечает мулатка. — Полковник приказал никому не выходить из дому: ни слугам, ни хозяевам.