Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович - Страница 71

— Что ты имеешь в виду конкретно?

— Твой разговор с официанткой в кафе «Гватемала».

— За мной потянулся «хвост», я хотел выиграть время.

— Ты не упомянул о том, что армасовцы в общей облаве захватили тебя.

Ласаро позеленел.

— У меня выяснили одно обстоятельство и сразу же отпустили. — Он повернулся всем корпусом к Карлосу и нервно заговорил: — Стали бы вы, товарищ, при наших отношениях с Риверой вносить разлад в работу коми­тета? Весь материал, который я добыл в канцелярии министра земледелия, он и Андрес вбили в одну ли­стовку. Там спросили, не от меня ли исходят сведения. Я отрицал. Если бы не сеньор посол Перифуа...

— Оглобля? Он вас знает? — быстро спросил Кар­лос.

— Когда-то мой отец и он были дружны. Шеф меня тоже отлично рекомендовал. Полиция была сбита с толку.

— Листовка была неосторожностью со стороны Риверы, — заключил Карлос.

— А твой отец, — полузакрыв глаза и продолжая обрывать цветок, спросил Ривера, — он уехал из страны потому, что женился?

— Щекотливый вопрос, засмеялся Ласаро. — Я могу только сказать, что он не очень жаловал арбенсовский режим... Когда я вступил в Трудовую партию, он порвал со мною переписку.

— Почему ты не указал этого при приеме?

— Секретарь ячейки и все собрание отлично знали о симпатиях моего старика. Устно заявил — потому не повторился в анкете.

— Я удовлетворен, — сказал Ривера. — Все, что ле­жало между нами, пыль времени.

— Меня не будет несколько дней, — предупредил Карлос. — Работайте дружно. Ударьте по ним в одно время с кофейной зоной. — Он дал каждому поручение и добавил: — Первым выйду я.

Уже вернувшись домой и готовясь в дорогу, Карлос проворчал:

— Не очень-то я верю вашей откровенности, сеньор адвокат.

— Мой команданте, поручи мне выследить этого человека, — вдруг предложил Хосе. — Росита его тоже терпеть не может.

— Позволь, разве у нас обсуждение? — ошеломленно спросил Карлос и тут же сочувственно улыбнулся. — Соскучился по делу? Ну, не стоит грустить, мой малень­кий солдат. Для нас с тобой найдется работа. Сейчас Хосе Паса и Карлос Вельесер сядут в автобус и по­едут в кофейную зону. И Хосе Паса сегодня же ночью начнет выручать несчастную семью Вирхилио Аррьоса, а Карлос Вельесер — учить сборщиков кофе, как сражаться голыми руками...

Они попали в автобус, который заполнила группа иностранных туристов — главным образом американцев, но было среди них и несколько мексиканцев. Гидом ока­зался веселый и вертлявый мулат, который знал мно­жество историй, но к каждой фразе неизвестно для чего прибавлял: «До чего же смешно, леди и джентль­мены!»

Ею он и открыл свой рассказ об Антигуа — городе, который некогда, до землетрясения 1773 года, был бле­стящей и пышной столицей Гватемалы, а ныне стал музеем развалин и центром кофейной зоны.

— До чего же смешно, леди и джентльмены, — начал гид, — мы едем в город, который индейцы зовут между собою «Панчоу» — «Море», а море, между прочим, сюда никогда не доходило. Загадка? Ирония истории? Нет, нет. Все верно. Вулкан Агуа — видите, один из трех этих грозных великанов — когда-то расправил свои могучие плечи и вылил из кратера на бедную Антигуа целое море воды. Наша древняя столица пережила четыре наводне­ния; ее погребали вулканы, дробили землетрясения, ду­шили засухи, истреблял мор... И люди, прячась от сил стихии, вечно взывали к святым, — мы увидим с вами часовни, капеллы, церкви, монастыри... О, до чего же смешно, леди и джентльмены: Антигуа — единственный город, которому не страшна атомная война; руины не объект для ваших генералов... Прошу извинения, джен­тльмены, я никого не хотел обидеть.

Карлос лукаво улыбнулся: гид — смышленый парень и попал в точку. Хосе слушал с жадностью: для него все было новым и интересным. Что знал в жизни юный пеон? Несколько историй, пересказанных отцом, да жа­лобы своих товарищей. Он не переступал границ план­тации. И только в последние месяцы жизнь вовлекла его в свою гущу, в самую пучину, закрутила и понесла, раздвигая горизонты. Новые люди, новые города. Пуэрто-Барриос одарил его дружбой портовиков. Ливингстон принес еще одного друга — Наранхо; они крепко сдру­жились — Хосе и Наранхо. Киригуа открыла ему муже­ство и красоту девичьей души. В Сакапа он научился ценить хитроватых и молчаливых мукомолов и пасту­хов. В съюдад Гватемала... Здесь он понял, что у всего народа большая душа. И вот сейчас он увидит еще один город своей земли — Антигуа. Хосе еще не знает, что это за город, но он уверен, что и здесь найдет новых друзей.

Автобус вырвался из узких, крутых ущелий в сочную зеленую долину.  Перед путешественниками открылась великолепная картина: под стражей трех  дремлющих вулканов — Агуа, Фуэго   и Акатенанго, — окруженный бесконечными грядами кофейных плантаций, лежал го­род Антигуа, расчерченный на строгие квадраты кварта­лов и словно   пытающийся   сравняться   шпилями и башнями церквей и монастырей со своими грозными владыками. Издали могло показаться, что его широ­кие замощенные улицы полны жизни, дома, облеплен­ные украшениями,  как днища кораблей присосавши­мися моллюсками, населены; в садах расхаживают сторожа, длинными ножницами подстригая непослушные ветви. Но по улицам бродили главным образом тури­сты; дома при ближайшем рассмотрении оказывались руинами, а сады состояли из буйно разросшихся де­ревьев, к которым давно не прикасалась рука человека.

Машина бесшумно скользнула вдоль Задумчивого Ручья и въехала в монастырский двор, который поражал неожиданными сочетаниями красок — фиолетовой, кар­мином, пурпуром: пышно разросшиеся кусты бугенвил­лий создавали пылающий костер вокруг фонтана.

— До чего смешно, леди и джентльмены, — заклю­чил свой первый обзор маленький веселый гид, — земле­трясение 1773 года пощадило два почтенных предмета: купол этого монастыря, а также святейшего архиепи­скопа, засевшего при первых толчках в свою карету посреди площади. Болтают, что с той поры архиепископ потерял веру в бога и стал молиться на карету.

Американцы расхохотались, гид весело помахал им шляпой и соскочил с машины.

Отель Вифлеем, расположившийся в руинах старин­ного монастыря, встречал туристов целой галереей келий, оборудованных для ночлега, сверкающей люстрами и сталью приборов столовой, уютным холлом, баром, а главное — узкой лесенкой, вьющейся вокруг купола; она приводила на площадку, и отсюда человек мог взи­рать на три грозных вулкана и думать об отважных людях, которых ничто не могло заставить навсегда поки­нуть эти места.

Портье вежливо осведомился у Карлоса Вельесера:

— Сеньор с экскурсией?

— Я сам по себе, — ответил Вельесер. — Антиквар Молина из столицы.

И вот они в маленькой келье со сводчатым потол­ком: Хосе сидит на чемодане, Карлос — на кровати.

— Теперь слушай внимательно, — говорит Карлос. — Я не должен быть замешан в бегство Аррьосов, да и прибыл сюда по другому делу. Ты найдешь дом этой семьи и все возможные выходы из него. Дом охраняют или следят за ним. Изобрети предлог, чтобы увидеться с сеньорой Аррьос. Покажешь эту фотографию — и тебе поверят. Завтра ночью между двумя и тремя у сопок застопорит экскурсионный автобус. Пассажиров выса­дят, Аррьосов возьмут. На этом твоя работа будет окончена. Как довести их до сопок и где это точно произой­дет, — узнаешь у связного.

— Кто он? — недоумевает Хосе.

— Покажу. И запомни хорошо: лучше пусть побег не состоится, чем провалится. Второй раз армасовцы не упустят заложников.

— Ты больше ничего не скажешь, команданте?

— Только одно: не попадись сам.

Карлос и Хосе спускаются в монастырский двор.

— В местном музее, — раздается голос гида, — вы увидите работы замечательных мастеров — Катанья, Мерло, Зурбарана, Монтуфара. Говорят, что, когда То­мас де Мерло умирал и духовник поднес ему крест, он оттолкнул его и в ужасе закричал: «Это подделка! Дайте мне настоящее искусство!» Родные принесли ему крест с ажурной резьбой; он прижал его к груди и с глазами, полными счастья, шепнул: «Отец мой, это сам Катанья. Теперь мне не нужен ваш бог, у меня есть свой».