Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович - Страница 53

— Сеньор Молина, — Хосе стоял в дверях, — при­шел человек. Назвался Грегорио. Предлагает странную игрушку. Бычок на подставке.

Вошел крестьянин с живым, хитроватым лицом. Ши­рокая красная повязка вокруг круглой шапчонки, такой же пояс, стягивающий талию, черная куртка в крас­ную полоску, клетчатые штаны, больше похожие на юбку.

— С озера Атитлан? — живо спросил Карлос.

— А бычок из Кецальтенанго, — не опровергая и не соглашаясь, ответил крестьянин.

Этот странный разговор, понятный обоим, закон­чился тем, что Карлос крепко пожал руку сборщику кофейных зерен — Грегорио Кинтана из-под Антигуа — и начал его расспрашивать о жизни и настроении ко­фейных рабочих.

А потом антиквар вышел из дому и в сопровождении Хосе, который нес за ним сверток со старинными миниа­тюрами, зашел в ближайшую парикмахерскую. Мастер подровнял пушистую бородку клиента и пригласил его в заднюю комнату взглянуть на редкую гравюру.

Из комнаты люк вел в подвальное помещение, где маленькое пламя свечи позволяло увидеть лишь си­луэты Риверы, Роба, Андреса, Ласаро и приезжего из Антигуа.

— Все члены комитета как будто здесь, — начал Карлос, — и мы можем начать свой первый серьезный разговор. Давайте же начнем с того, что почтим па­мять многих наших товарищей.

Люди встали и, по традиции, прикоснулись паль­цами к желтым расцветкам своей одежды. Грегорио Кинтана не нашел на себе желтого и притронулся к восковому нагару свечи.

Карлос предложил обсудить два вопроса: расширение контактов партии с другими силами Движения Со­противления и нанесение немедленных ударов по дик­татуре Армаса.

Ривера сказал:

— Согласен. Но лучше закончить дело с кафе «Гва­темала». В нем много странностей.

Все посмотрели на Андреса, и он понял это как приглашение отчитаться. Андрес признал личную вину в том, что четыре члена студенческого комитета — в ру­ках армасовцев.

— Ты и сейчас убежден, — спросил Карлос, — что в кафе вами двигало только слепое желание сразиться?

— Как я могу думать иначе, — ответил Андрес, — если сам участвовал в подборе членов студенческого комитета?

— Как случилось, — спросил Ривера, — что Рина Мартннес, которой ты доверяешь больше других, сыгра­ла в этом происшествии роль... запевалы?

— Скажите прямо — роль провокатора. Пока не знаю. С того дня я избегал разговора с Риной Мартн­нес.

Вмешался Ласаро.

— Что же ты делал все эти дни? — раздраженно спросил он. — С тобой рядом ходит провокатор, а ты бездействуешь. Ты называешь явку в Сакапа, а там ждет засада.

Андрес побледнел.

— Что я делал в последние дни? Подобрал новых товарищей в студенческий комитет. Рина и Адальберто отстранены от руководства. Завтра их — нет, нас тро­их — будут судить студенты. Что я еще сделал? Мы, социологи и агрономы, связались со студентами-меди­ками. Лекции прекращены и у них. Побывали в боль­ницах. Молодые врачи-хирурги на днях объявят заба­стовку под лозунгом: «Мы лечим только жертв прези­дента Армаса. Армасовцев  пусть лечит Вашингтон!»

— Не мало, — сказал Карлос. — Если учесть, что товарищ Андрес вытащил меня из полицейской суто­локи в Киригуа и из кишащей шпионами Сакапа, пере­правил за границу одного сеньора и, вернувшись, вы­полнил кое-какие рекомендации комитета, — это не мало... И все же вина его превышает его заслуги. Отдать в руки полиции четырех отличных бойцов... Да и не только в этом дело. Коммунист должен воспитывать своих товарищей на умении жертвовать собой, когда этого требуют интересы дела, и умении беречь себя, когда впереди более высокая цель. Вот этого второго умения, товарищ Андрес, ты не сумел передать своим друзьям. Значит, ты еще слабый руководитель. Я скажу больше: очертя голову ты бросился за Риной Мартинес в гущу свалки, потому что в эту секунду ты не видел товарищей, жертв Армаса, страдающий народ, — ты видел только Рину Мартинес. Значит, ты еще слабый коммунист. Ты понимаешь это, товарищ Андрес?

...И, может быть, только сейчас, здесь, среди лю­дей, которые ежедневно рискуют жизнью, которые, пре­небрегая опасностью, собрались вместе и урывают до­рогие минуты, чтобы научить его, юношу, жить и бороться, Андрес догадался, за что его судят. Все это надо продумать наедине с самим собой, взвесить, ре­шить, как вести себя дальше.

Кажется, товарищи иначе истолковали его молча­ние. Карлос вздохнул. Ривера жестко сказал:

— Я рекомендовал тебя в партию, Андрес. И, по справедливости, мне первому подать голос. Предлагаю вывести из состава комитета.

Ласаро кивнул головой. Меньше всего можно было ожидать, что приезжий из Антигуа кофейный рабочий не согласится с опытными руководителями из столицы. Но Грегорио Кинтана сдернул с себя маленькую шляпу и, ударив ее о бочку, на которой мигала свеча, с хит­рой улыбкой заговорил:

— Кофейное дерево, сеньоры, в двадцать пять — тридцать лет вырубают. Не тот урожай. А нашему мо­лодому другу, — он повернулся к Андресу, — еще идти и идти до тридцати. Зачем же мы станем на дороге у молодых побегов, сеньоры?

Карлос перевел взгляд на Роба.

— Я живу с Андресом под одной крышей, — сказал грузчик из Пуэрто. — Он умеет беречь тайну и держать слово. Я воздержался бы его отстранять. В комитете нам нужен представитель студенчества. Лучшего това­рища мы пока не знаем.

— Есть много замечательных ребят, — неожиданно сказал Андрес. — Если меня отстранят, я назову вам подходящих. А вообще меня отстранить стоит — люблю свою работу, привык, но четырех арестованных вижу днем и ночью. И все, что говорили здесь, принимаю. Мы играли в подполье, а надо сражаться.

— Если понимаешь, тогда и я за то, чтобы тебя оставить, — медленно оказал Карлос. — Будем голосо­вать?

— Не нужно, — вмешался Ривера. — Я ведь люблю Андреса. Пусть поработает с выговором.

И только педантичный Ласаро остался при своем мнении.

— Единичные выступления подрывают партию из­нутри, — объяснил он свою позицию.

— Ты останешься в комитете, Андрес, — подвел итог Карлос. — Но это не избавляет тебя от студенческого суда. Ривера, ты побываешь у ребят.

— Спасибо, товарищи, — сказал Андрес.

Комитет заседал долго. Хосе, который прогуливался у входной двери, решил, что ему ходить тут до беско­нечности.

Члены комитета ожесточенно спорили. Карлос на­стаивал на том, чтобы слить комитет и руководителей разрозненных подпольных групп в единый центр Со­противления центральной зоны.

— Мы нарушим конспирацию, — вдруг разволно­вался Ласаро. — К тому же у партии свои задачи, у остальных групп — свои.

— Сейчас у нас одна задача: свалить правитель­ство Армаса, — возразил Карлос. — И тот, кто в по­исках своих особых задач призывает замкнуться среди нескольких сот членов партии, играет на руку армасовской клике.

— Товарищ, — ответил Ласаро, — я не принимаю такого упрека. Я за связь с другими группами, но про­тив единого руководства.

— Это все равно, что сказать, — пояснил Карлос: — «Я за борьбу, но борьбу случайную, ведущую к пора­жению». Кто еще за такую борьбу?

Грегорио укоризненно сказал:

— Только что Ласаро ругал Андреса за драку в одиночку. Теперь Ласаро стоит за то, чтоб в одиночку дрались другие. Зачем петляешь?

— Я требую избавить себя от оскорблений случай­ных лиц, — заявил  Ласаро; худощавый, нервный,  он протер очки и всмотрелся в Грегорио. — Я не первый день в партии.

— Да, ты не первый день в партии, — спокойно ока­зал Карлос. — Ты третий месяц. А Грегорио — третий год. Он бастовал еще при Убико. Пять раз сидел в тюрьме. Когда парламент принял закон о земле, кое-кто решил припугнуть пеонов и устроил пальбу на планта­ции. Грегорио провалялся в больнице с пулей. А землю все же поделил.

— Я не сидел в тюрьме, — с вызовом сказал Ласа­ро, — но вступил в партию с чистым сердцем.

— Мы не сомневаемся в этом, — ответил Ривера. — Но сейчас нам нужно не только сердце, но и рассудок. Я за единый штаб Сопротивления.

Так и решили. Ласаро поручили связаться с ра­ботниками суда и деловыми кругами города, которых обслуживала адвокатская контора, Карлосу — с армией, Андресу — с медицинскими кругами, Робу — с мастеро­выми, ремесленниками, лавочниками, Ривере — с уче­ными, писателями, художниками.