Жених со знаком качества - Милевская Людмила Ивановна - Страница 25

Пришлось согласиться:

— Да, этого я сделать не могу.

— Так дай ее мне и иди. Мы подождем в прихожей.

Я передал Лидию Заславскому и отправился уговаривать Кристину. Наврав ей с три короба, я сообщил, что должен срочно уехать, но ненадолго.

— Роби, возвращайся скорей, — рыдая, попросила сестра. — Мне очень плохо.

— Не грусти, крошка, через полчаса вернусь, — целуя ее в лоб, пообещал я и понесся в прихожую.

Там Заславский сидел на тумбочке. Лидия лежала на полу.

— Ох, и тяжеленная эта девица, — пожаловался он. — А с виду худышка. Может потащим вдвоем?

— Нет, лучше беги вперед, подгони машину к подъезду. Нас никто не должен видеть.

— Кто нас увидит, Роб? Уже глубокая ночь. В подъезде ни полчеловечка. Хочешь, разобью фонарь?

— Нет, не надо. Ты прав, в нашем доме народ рано ложится. Глядишь, и пронесет.

Нам повезло. Беспрепятственно уложив покойницу в мою машину, мы дворами вывезли ее в соседний район. Там я усадил бездыханную Лидию в сквере на лавку и направил автомобиль обратно домой.

— Нет, Роб! — остановил меня Заславский. — Нет смысла ехать к тебе. Будет разумней, если я переночую у себя. Мария и Варя смогут засвидетельствовать, что в момент преступления я был дома.

— А где был я?

— Тоже у нас.

— Нет, это никуда не годится, — рассердился я. — К чему эти навороты?

— Действительно, — согласился Заславский, — ни к чему. Ты же и сейчас не один. Кому придет в голову, что в твоей квартире резвятся сразу две девицы. Ты же у нас легендарный праведник. Кстати, они знакомы?

— Кто?

— Покойница и та, по которой плачет гинеколог?

— Нет. Они не знакомы.

— Тем более. Значит вторая и есть твое алиби. Чеши скорей к ней. Такого ценного человека надолго бросать негоже, да будь поласковей. Женщина — тварь благодарная.

Я разозлился:

— Как ты можешь? Порой тошнит от твоего цинизма.

— Ну-ну, — похлопал меня по плечу Заславский, — бабы нас между собой вообще скотами называют, а “тварь” звучит даже ласково.

Я с радостью отвез его домой и отправился утешать Кристину. Остаток ночи провел в кабинете в очень неудобном кресле и заработал радикулит. Часа два сочувственно слушал какой подлец Макс: украл красоту, здоровье и молодость моей сестры, и со всем этим капиталом решил к молодой любовнице улепетнуть, да еще и родить от нее ребенка. Негодяй! Подонок! Мерзавец!

Я ругал его искренне. Еще бы, если бы не Макс, спал бы я сейчас сном праведника, а не корячился в кресле, черти его дери.

Но все же добрая у меня сестра. Такую не испортить никакими миллионами. Когда я начал вздрагивать от каждого ее слова и зверски тереть глаза, она сжалиласьнадо мной и сказала:

— Совсем я тебя замучила, Роби. Иди, поспи, на тебе лица уже нет.

— Да, хоть часок вздремну, — радостно согласился я, со скрипом выдвигаясь из кресла, — тем более, что рано утром ко мне должны придти.

— Кто? — испуганно подскочила Кристина.

— Все: и Заславский, и Варя, и Мария, и даже Мархалева, все-все.

Я безнадежно махнул рукой и, потирая замертвевшие члены, поплелся в спальню.

— Они ни в коем случае не должны знать, что я у тебя! — крикнула мне вслед Кристина.

— Разумеется, — согласился я.

Глава 15

День был сумасшедший. Я устал и соображал совсем плохо. Даже забыл, что на кровати недавно лежала покойница, а покойников я не терплю. Не то, чтобы я их боюсь, но брезгую уж точно. И это нормально. Но я так устал, что рухнул на кровать, не раздеваясь, и, кажется, сразу уснул.

Но спал тревожно, видел кошмары, метался по всей постели, часто просыпался, вскрикивая от ужаса. Мне снилась Лидия. Мертвая она грозила пальцем и шипела:

— Ты! Ты отравил меня!

В голове то и дело ворочались мысли: “Надо бы не спать, а хорошенько обдумать, что (в случае чего) милиции говорить”. Но сон сковывал меня, и снова — кошмары, и снова я вскакиваю, ворочаюсь и метаюсь, цепко хватая руками подушку и одеяло…

Не знаю, сколько времени так прошло, но вдруг я почувствовал, что не один в кровати. Включил ночник и с ужасом обнаружил лежащую рядом Лидию. Потер глаза — так и есть, лежит покойница.

Опять в моей постели!

В который раз за этот день волосы зашевелились на голове. Крик застрял в горле.

Однако, я быстро взял себя в руки, глянул в окно: еще темно, но вот-вот забрезжит рассвет. Надо действовать!

Я помчался в гараж, выкатил машину, подогнал ее к подъезду, вернулся в квартиру, схватил на руки Лидию…

В общем, точь в точь повторил все то, что мы уже проделывали с Заславским. Даже оставил Лидию в том же сквере и усталый вернулся с восходом солнца домой.

Нервы сдавали, меня трясло. Заглянул в кабинет; Кристина спала, свернувшись калачиком. Как ребенок.

“Почему взрослые женщины так часто похожи на детей?” — удивился я, отправляясь в ванную.

К моему удивлению из кранов шла вода. А ведь траншею еще не зарыли. Я воспринял это как чудо, но потом вспомнил, что в моей квартире водой пользовались весь день все, кому не лень, и подивился своей рассеянности. Вымылся под горячим душем. Надел шерстяную пижаму и лег спать на диване в гостиной. Разбудил меня дверной звонок. Глянул на часы: девять утра. Кого принесла нелегкая?

Заглянув в глазок, я заметался. Очень не хотелось встречать знаменитость Мархалеву в помятой пижаме. Отыскивая свои вещи, я то и дело подбегал к двери и громким криком просил подождать.

— Не волнуйтесь, — любезно отвечала мне Мархалева.

Наконец я счел свой вид удовлетворительным и впустил ее в квартиру.

— Как прошла ночь? — с порога поинтересовалась она.

— Превосходно, — солгал я.

— Больше вам не звонили?

“А черт его знает”, — подумал я, усиленно припоминая всегда ли был при мне мобильный.

Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:

— Только что наша общая подруга Тамара предоставила мне дайджес вашей жизни. Должна сказать, ничего веселого там нет. Вы правы, сплошная скука, не удивительно, что вы редко смеетесь. Но я нашла и положительное: в вашей жизни нет ничего и трагичного. Следовательно, вы никогда и не плачете.

— А вы когда-нибудь плакали? — сам не знаю к чему, вдруг спросил я. — Речь идет не о двух слезинках, речь о горьких слезах, о рыданиях.

— О, да! — с чувством воскликнула она, тряхнув золотыми кудрями. — Еще как плакала: в три ручья.

— В тот день, когда вас бросил муж?

Она растерялась:

— Что? Муж? Откуда вы знаете? Ах, да, я же вам сама вчера рассказала. Нет. Из-за мужа я не плакала.

Подумав, она добавила:

— Во всяком случае такого не помню. Может и плакала, бог его знает. — Покачала головой: — Нет, не помню, не помню.

Мне стало любопытно:

— Что же вы помните? Имею ввиду причину, вызвавшую ваши слезы. Можете мне рассказать?

Вот спрашивается, что на меня нашло? К чему такое любопытство? Думаю, отрицательно сказалась ночь, богатая на трупы.

— О, да! — воскликнула она и рассмеялась: — Могу. Рассказать могу, хотя, рискую показаться смешной.

— Женщина не должна бояться показаться смешной, — ни с того ни с сего решил я поделиться жизненным опытом. — Смешная женщина выглядит трогательно, словно ребенок.

— Только в глазах мужчины, — улыбнулась она.

— Но я же мужчина.

— Судя по всему — да.

Она смерила меня оценивающим взглядом; я порадовался, что вбил себя в самый лучший костюм.

— Хорошо, вам расскажу, — сказала она, снова тряхнув золотистыми кудрями. — Здесь секрета нет: всякий раз, когда читаю сынишке стишок про зайку, рыдаю неимоверно. Причем обязательно начинаю первой, Санька, мой сын, подключается уже на скамейке.

— На какой скамейке? — закричал я, с ужасом вспоминая Лидию, оставленную в сквере.

— На какой скамейке? — удивилась она, повторяя вопрос. — На той, с которой не мог слезть зайка.

Я нервно сглотнула, а Мархалева задорно рассмеялась:

— Неужели забыли?