Почем фунт лиха - Милевская Людмила Ивановна - Страница 26

Я против такой возможности не возражала, сидела на кухне, попивала кофеек с ликером, отстегивала денежки и всячески благословляла Марусю на похоронные дела.

— Ну, старушка, завтра в десять ноль-ноль, — победоносно сообщила Маруся через два дня. — Я прямо вся в нетерпении. Вынос тела состоится из твоей квартиры. Гроб уже стоит в прихожей. Соседи ходят пришибленные. Старая дева изошлась от декламации, а твой дружок Аким совсем заплыл от горя.

Старая дева — моя соседка по площадке. Она скорее чокнутая, чем нормальная. Живет одна, но всегда готова прекратить свое одиночество. Боюсь, с ее внешностью это невозможно. Постоянно ищет утешение в высоком. Не знаю, находит ли, но, говоря языком Маруси, прямо вся в поэзии. Ее страсть к поэзии нашла воплощение в одном лишь стихотворении Тагора, которым она обходится во всех случаях жизни и которое я, благодаря Старой деве, точнее, ее частой декламации, уже давно знаю наизусть.

Аким — тоже мой сосед, мужчина с разорванной в клочья душой и лицом алкоголика. На самом деле Аким является таким интеллигентом, каких я и среди старых артистов не видывала. Был, правда, у меня знакомый художник — точная копия Акима, в духовном смысле, конечно. Но спился, бедняга. И неудивительно, в нашей стране это несложно. Здесь и простые люди спиваются запросто, так что же делать интеллигентам?

Так вот, вернемся к Акиму. Его глаза постоянно излучают жуткую мировую скорбь, и мне тут же хочется поставить ему бутылку. Время от времени он приходит ко мне в гости, садится, ставит свой чемоданчик под кухонный стол и смотрит своим интеллигентным взглядом, источая эту самую скорбь, а рука моя сама собой тянется к холодильнику за водкой «Абсолют».

Выпив рюмку до дна, Аким изрекает пару умнейших фраз, типа: «Звезды не боятся, что их примут за светляков», — берет в руки свой чемоданчик, молча встает из-за стола и идет в туалет — посмотреть, все ли там исправно. А я сломя голову несусь к письменному столу записывать его откровение.

Аким тем временем без дела не сидит. Если подтекает бачок, он ремонтирует его и переходит в ванную. Там он подтягивает краны и со словами «порядок» выпивает еще одну порцию «Абсолюта», а после этого благопристойно идет домой.

Таким образом Аким время от времени приносит в мой дом чемоданчик, свою душу и аппетит к «Абсолюту». Удовлетворив аппетит, он забирает душу, чемоданчик и уходит, оставив полный порядок и два-три афоризма. Такая у нас дружба уже много лет. Естественно, что Акиму трудно будет без меня.

— А родственники приедут? — ревниво поинтересовалась я, возвращаясь к своим похоронам.

— Дядюшку, старушка, подкосила твоя гибель, и он слег, а тетушка ничего, держится. Я прямо вся изошлась на жалость. Сегодня вечером Нелли поедет ее встречать. Клавдия сразу упала в обморок.

Я пришла в изумление.

— Клавдия упала в обморок? Как я была не права. Чуткий все же она человек. Я думала, что она спoсобна страдать только из-за кошки Изи.

— Страдает, очень страдает, — компетентно заверила Маруся. — Заставила Нелли заказать тебе самый дорогой венок, правда, старушка, денег не дала, но я взяла в твоей тумбочке. Не волнуйся, потом, когда-нибудь, я составлю подробный отчет. Наживаться на чужом горе никто не собирается.

Я прекрасно понимала, что рвение Маруси именно наживой и объясняется, но разоблачать ее не стала, поскольку не жадна.

— Как отреагировала на мою гибель Алиска? — внутренне сжимаясь, спросила я.

— Орала так, что и без всякой телефонной связи Москва услышала бы. Ей сообщила я лично.

— Почему?

— Потому, что Нелли наотрез отказалась.

— Значит, говоришь, она кричала. Маруся, прежде чем ответить, презрительно сплюнула.

— Ой, старушка, убивалась Алиска так, словно свою любимую шляпку хоронить собралась. Вот артистка — так артистка! Я прямо вся киплю.

— А никого не удивило, что хоронить будут, не открывая гроба?

— Абсолютно никого. Зная, старушка, тебя при жизни, все приняли и посмертные причуды. Приняли и очень скорбят. Одна лишь Тоська, осознав, что хоронить будут в закрытом гробу, сказала: «Жаль, я собиралась прийти с мужем». Я прямо вся возмутилась, но бесполезно. Тоське хоть бы хны. Она бессовестная вся насквозь. Ну ты же эту язву знаешь.

Да, я знала свою подругу Тоську. Она жутко завидовала моей красоте и безумно ревновала к своему мужу. Еще бы ей не ревновать, когда сама она щепка ну просто суповой набор, а муж ее любит формы, хоть и болван облезлый.

— Ах, как мне хочется лишь одним глазком взглянуть на этот фарс, — потягиваясь от удовольствия, сказала я. — Переодеться, загримироваться и взглянуть.

Маруся отчаянно запротестовала.

— Ты что, старушка, собралась испортить всю мою работу? — завопила она. — Только попробуй, тогда я пристроюсь сзади и стану кричать, что ты жива, — пригрозила она, после чего я сразу сделалась шелковой и пообещала не покидать ее квартиры ни на секунду.

Ночью я плохо спала и никак не могла дождаться начала похорон. Утром ни свет ни заря разбудила Марусю и заставила ее все повторить: что кому сказать, как с кем поступить.

Она послушно повторила, делая особый акцент на общении с Ниной Аркадьевной. И я, и Нелли, и Маруся — все мы понимали, что тетушка самое слабое звено в стройной цепочке нашей похоронной программы. Нина Аркадьевна, женщина дотошная, во всем сомневающаяся, запросто могла не поверить в мою смерть, не увидев меня в гробу собственными глазами.

Естественно, доставлять ей такую радость я не собиралась, а потому нужно держать ухо востро. Маруся в сотый раз клятвенно пообещала выполнить все мои рекомендации, выпила кофе и побежала хлопотать, а я уселась у телевизора, мучимая страшным нетерпением.

Глава 12

Все то время, пока меня пышно хоронили, я сходила с ума. Стрелки на часах словно заснули: или стояли на месте, или двигались нестерпимо медленно. Я сидела в пустой Марусиной квартире, сгорала от тоски, одиночества и любопытства, рисовала в своем воображении страшные душещипательные картины и даже всплакнула от жалости к себе.

Несмотря на то, что начало ритуала запланировано было на десять часов, — я бы сказала, на раннее утро, — закончилась церемония на удивление поздно. Маруся заявилась лишь к часу ночи, зареванная, убитая горем и сильно пьяная.

Она так вошла в роль, что напрочь забыла о моем пребывании в ее квартире и жутко испугалась, обнаружив свою «старушку» живой и в добром здравии, и, по-моему, даже огорчилась.

— Как? Это ты? — завопила она, шарахаясь от меня, как от зачумленной.

— Это я, — успокоила я ее.

— Но как же? — долго не хотела верить мне пьяная Маруся. — Этого не может быть.

Она еле ворочала языком и беспрестанно икала.

— Почему не может, когда очень может, — начала сердиться я.

— Но мы же, ик, только что тебя так хорошо похоронили, пышно… ик, и с почестями. Ой, старушка, как мы тебя поминали, — рухнула она в мои объятия и залилась слезами. — Как поминали…

— Вижу, — сдержанно констатировала я.

— Я еще ничего, а Нелли сама, как труп. Тосин муж повез ее к Саньке.

— Представляю.

— Нет, это, ик, невозможно представить. Старушка, это надо видеть.

— А Алиска? — решилась наконец спросить я о том что больше всего меня занимало.

— Ой, Алиска то и дело бухалась в обморок. Успокоилась лишь, когда ее окатили водой и испортили черную кружевную шляпу. Она скорбела больше всех, как настоящий убийца.

Маруся отбросила меня на край дивана, села, широко расставив ноги, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону.

— Ой, сколько горя, ик, сколько горя видела сегодня, сколько слез, — причитала она. — Я прямо вся как есть расстроилась и рыдала. Рыдали все, абсолютно все, кроме Тоськи.

— А что Тоська? — заинтересовалась я, стаскивая с тумбообразных ног Маруси туфли на каблуках и пытаясь надеть на ее распухшие ступни тапочки.

— Тоська перепила и давай злословить. Вспоминала, старушка, какие-то твои грехи, лепетала что-то о расплате, о том, что ты, слышь, старушка, хотела увести у нее мужа, что грязно домогалась его. Я прямо вся ее осудила и даже собиралась подсветить ей фингал. Муж ее был не против, а Нелли не дала. Но все присутствующие ее осудили и дружно пообещали аналогичное поведение на ее похоронах. Я разозлилась по-настоящему.