Любовники чертовой бабушки - Милевская Людмила Ивановна - Страница 24

Обувь — мое самое слабое место, потому что она особенно входит в круг моих интересов. Дешевые доисторические туфли (из коллекции прошлого года) способны испортить самый изысканный туалет. Зато модные элегантные сапоги могут спасти самое безнадежное положение — причем, не только в гардеробе женщины, но даже в ее личной жизни. Мой вам совет: если вы несчастливы, бегите в бутик и покупайте самые дорогие и самые модные сапоги.

Увидите, как переменится ваша жизнь… Возможно, жизнь вот так сразу и не станет счастливой, но зато у вас будут «отпадные» сапоги, что для женщины само по себе дикая радость. Даже если денег не осталось и на дешевенькое пальто, все равно сапоги — очумелая радость.

Если же новые сапоги для вас никакая не радость, мне вас искренне жаль. Значит, ваша женская карьера зашла в тупик и надо срочно искать каких-то кардинальных решений. Вплоть до перемены пола. Потому что в нашей стране для слабого пола радостей не предусмотрено: как хочешь, так сама и крутись.

Женщины же, способные испытывать истинную радость от приобретения новых сапог, могут ни о чем не волноваться. Они красивы и сексуальны по определению, даже если им не удалось убедить в этом ни одного мужчину.

Так вот, когда я теряла голову из-за сапог, мой первый муж приходил в отчаяние и хватался то за сердце, то за бумажник.

— Киска, — зло шептал он, пряча подальше бумажник и делая вид, что ради меня готов на все, кроме сапог, — киска, не вздумай брать эту дрянь.

Приходилось ему отвечать:

— Я и не думаю.

— Полный отстой, и очень дорого, — уже лихорадочно шептал он, пытаясь взглядом испепелить предмет моего интереса.

— Любимый, ты прав, — приходилось с ним соглашаться.

— Плохо вижу, сколько стоит эта безвкусица? — подслеповато всматривался он в ценник размером с газету и с криком страдания шарахался от прилавка, когда я его просвещала.

— Сапоги что, золотые? Только это может объяснить их зверскую цену, — трагически заключал он.

На глазах у любопытной публики я подвергалась жестокому унижению: вынуждена была клянчить и мямлить, что мне без таких сапог ну просто не жить, после чего мой муж смягчался и произносил сакраментальную фразу:

— Дорогая, давай сделаем так: прямо сейчас отправимся домой. Если до вечера ты не передумаешь, то через неделю мы вернемся и месяца через три купим эти грабительские сапоги.

Я твердо знала, что через три месяца сапоги выйдут из моды, но в порыве великодушия соглашалась. Выходя замуж, я надеялась получить свободу от своей строгой бабули, а получила супружеское гетто. Лишив рано родителей, жизнь нокаутировала меня своей шаткостью и капризностью. Мир оглушил коварной переменчивостью. Сколько всего: предательство близких людей, непрочность даже самых родственных отношений, зыбкость скрупулезно продуманных планов. И никакой надежды на счастье. Иной раз не бывало надежды и выжить. Пришлось менять мировоззрение. Я научилась находить постоянство в переменах, радость — в страданиях и в бурях обретать покой. Теперь счастье — мое нормальное состояние. Я так привыкла к нему, что иногда сожалею: «Ах, почему я не способна испытывать горе. Хоть для сравнения».

Теперь вы поняли, откуда родом мой оптимизм? Правильно — он родом из беспросветного горя.

Ой, что-то я увлеклась. Слишком быстро забыла о стуле. Всего лишь хотела сказать, что теперь умею бороться и с горем, и с радостью. Чем? Разумеется, смехом! Чем же еще? Что бы со мной ни происходило, я смотрю на себя как бы со стороны. И смеюсь над собственной глупостью. Иногда и над чужой. Ха-ха, подумаешь — муж изменил! Ха-ха, подумаешь, труп на моем диване! Пустяки! А жить прекрасно и очень легко!

Глава 22

Да, жить прекрасно!

Тогда же, в своем первом браке, жить прекрасно я не умела. Я все воспринимала слишком серьезно. От постоянных несправедливостей я озверела и приговорила мужа к смертной казни через закрикивание.

И приводила приговор в исполнение каждый день с утра и до вечера.

Крик при этом стоял такой, что под вопросом была и жизнь ближайших соседей. В пламени вражды сгорела наша любовь.

На пепелище примчалась бабуля. В довершение она сообщила, что муж изменял мне с первого дня нашего брака: прямо на свадьбе переспал с моей лучшей подругой. Не буду ее называть, чтобы не компрометировать. Подругу я все же простила, а вот мужа простить не успела: он раньше сбежал. Представляете, после всего он же меня и бросил!

Как прикажете жить?

Только хихикая!

Дальше. Бабуля, чтобы стереть с моего молодого лица печать старого горя, быстро выдала меня замуж за племянника своего лучшего друга. Таким образом, второй муж был скорее женат на моей властной бабуле.

Не буду описывать, как они спелись и как взялись за меня: я служила им как могла — рабыня Изаура отдыхает. Так продолжалось до тех пор, пока бабуля случайно вдруг не узнала, что мой второй муж ей изменяет: бегает за советами к какой-то тетушке какого-то дядюшки. Понятия не имею, чем бабуля достала моего второго мужа, но он меня спешно бросил.

Не успела я вздохнуть с облегчением, а успела лишь нареветься, как появился мой третий муж. Он был женат на моей квартире: все требовал ее выгодно разменять. Делать это бабуля наотрез запретила, после чего муж охладел ко мне, а вскоре… Правильно, вскоре и третий муж бросил меня. Бабуля, случайно заметив, как я страдаю, с пафосом произнесла:

— Музочка, он не стоит того!

И деловито добавила:

— Глупостями не занимайся, у тебя есть дела поважнее. Поезжай-ка в Быдгощ к моей кузине и привези наш семейный архив. Хочу уточнить имя своего тринадцатого любовника. На девятом десятке стала что-то я, детка, имена забывать.

Никогда не смела я противоречить своей властной бабуле. Пришлось отправиться в Быдгощ. Там и познакомились мы с Казимежем.

В свой номер я вошла в шесть часов вечера. Вошла с таким зудом, что передать не могу: пачка евро, лежащая в сумке, изводила меня и жгла. Хотелось немедленно пройтись по магазинам. И я понеслась.

Первым делом купила громадную дорожную сумку — вы уже поняли — для покупок.

Бедные продавцы!

До сих пор мое сердце сжимается от жалости и сочувствия, когда я вспоминаю о них. Продавцы испытали смертельный шок, когда я изъявила желание приобрести двадцать бюстгальтеров-близнецов и десять пар одинаковых туфель.

Их глаза превратились в вопросы: зачем?!

Я и сама не знала, зачем так поступаю. Думаю, от растерянности. Мне когда-то казалось, что в нашем Гостином Дворе разнообразие ассортимента преступно, потому что убийственно. С пачкой евро в Париже я поняла, что Гостиный Двор не способен конкурировать с жалкой парижской лавчонкой. Глаза разбегались в разные стороны совсем не иносказательно, а самым буквальным образом: я боялась там подцепить косоглазие, которое у меня и без того наметилось с детства.

Кошмар! При таком разнообразии я хватала одно и то же!

Я никак не могла сбросить с себя оковы привычной питерской жизни, которая лучше, конечно, жизни рязанской или смоленской, но незначительно.

К восьми вечера сумка (размером с мешок!) была до отказа набита. С непередаваемой радостью наблюдала я за носильщиком, согнувшимся под тяжестью ноши.

«Слабак! За пять минут уморился (от такси до номера), а я эту сумку два часа набивала и свежа, невзирая на ночь, проведенную ползком со стулом на заднице».

Всем известно: настоящая жизнь в Париже начинается ночью. Поэтому времени у меня было достаточно. Я решила потратить его с максимальной отдачей: первым делом насладилась примеркой бюстгальтеров.

Хоть и были они одинаковые (все двадцать штук), я (с возрастающей радостью) перемеряла один за Другим. С тем же настроением приступила к примерке обуви, затем к юбкам-плиссе. Их я купила мало, всего пять штук — и глазом моргнуть не успела, а пора уже к джинсовой серии приступать…

В примерках время летит незаметно. Очнулась, когда нащупала в сумке лишь дно. Настроение сразу испортилось. Пересчитав евро, я расстроилась окончательно. Потраченная мной сумма превысила пределы разумного.