Кикимора болотная - Милевская Людмила Ивановна - Страница 7

— Потому что я обожаю тебя, — пояснила Тамара и, словно только что заметив «фонарный столб», захлебнулась от восторга:

— Ах, Дианочка, прелесть моя, как ты пополнела! И как тебе идет второй подбородок!

Дианочка, позеленевшая от бесконечных диет, но так и не сумевшая избавиться от двойного подбородка, была близка к обмороку. Она вспыхнула от ярости и могла наговорить бог знает чего. Я даже струхнула, но глупость в больших голубых глазах выдавала ее безобидность, и я успокоилась. Тамара легко справится с такой и без моей помощи.

За «столбом» и «пони» следовали мы. На лице моей подруги появилась мимолетная искренность.

— Мама! Это ты?! Слава богу! Я думала, ты уже не придешь, — воскликнула она, целуя меня, отстраняясь и цепким взглядом оценивая мой скромный наряд.

— По-моему, мы не опоздали, — ответила я, кивая на Жанну.

— Здрасте, — присела моя смущенная Золушка, которая, несмотря на утомительные репетиции, сразу, же все сделала не так.

— Ба! Мама, да ты не одна! — обрадовалась Тамара. — Это и есть твоя необыкновенная крошка?

— Да, это она, но что ты будешь с нами делать?

Тамара мгновенно поняла, о чем идет речь.

— Не волнуйся, я представлю ее как подругу и дочь своей подруги, — воскликнула она.

— Надеюсь, ты не меня имеешь в виду? — насторожилась я.

— Нет, конечно, у нее же есть своя мать, — успокоила меня эта язва. — Пойдем, я покажу тебе кое-что. Даня! Даня! Принимай гостей!

Элегантный Даня поспешил занять пост, а мы направились в сад.

— Как вам моя иллюминация? — поинтересовалась Тамара. — Обрати внимание, последний писк.

— Дом словно охвачен пламенем, — похвалила я. — И что, это будет постоянно так?

— Да, наружное освещение нынче в моде. Мама, а как тебе мои фонтаны?

— Зашибись!

— А цветы?

— ;И цветы — зашибись, но кто их выставил на холод? На деревьях еще и почки не набухли, а у тебя фонтаны и цветы.

— Ах, я же не виновата, что родилась весной, — вздохнула Тамара. — За делами жизнь проходит мимо. Даже некогда полюбоваться этой красотой. Даже на Сейшелах я отсыпалась, и единственное, что мне удалось, так это обгореть на солнце.

Мне стало жаль свою несчастную подругу.

Я решила ее приободрить.

— Зато сегодня у тебя сладкая жизнь, — сказала я. — Все, не исключая и меня, страдают от зависти.

— То-то же, — удовлетворилась польщенная хозяйка и от избытка чувств ущипнула за щечку Жанну. — А что это мы такие молчаливые?

— Ребенок никак не может в себя прийти от твоего «Мазератти» с водителем, — пояснила я.

— Ах, вот оно что, — улыбнулась Тамара. — Но ты же сама просила карету.

Я не успела ответить. Примчался взволнованный Даня и с воплями «приехал Сам» утащил мою подругу. Мы с Жанной остались одни.

— Почему эта Тамара называет вас Мамой? — спросила девушка. Я рассмеялась.

— Надеюсь, ты не подумала, что нас связывают родственные узы?

Жанна испуганно замотала головой.

— Нет, нет, так невозможно подумать, — пролепетала она.

— Тамара даже старше меня, а Мамой меня зовут все мои друзья. Открою свою тайну. Ты не знаешь, что Санька не мой сын. Точнее, теперь-тo он мой, но до этого он был сыном моей любимой подруги.

— Что же случилось с вашей подругой? Спросила Жанна, и на лице ее отразилось заблаговременное сострадание.

— Она умерла, — с искренней грустью ответила я. — Погибла, когда Саньке было три года. Я усыновила его, но паршивец никак не хотел звать меня мамой.

«Тетя», и все. И так продолжалось довольно долго. Время шло, ребенок рос, катастрофически накапливая опыт, а я по-прежнему была «тетя Соня». Разве это не обидно?

— Обидно, — подтвердила Жанна. — Но сейчас же он зовет вас мамой.

— И это благодаря нашей Марусе. Она придумала хитрость. «Давай, — однажды сказала она, — мы все будем звать тебя мамой. Санька подумает, что это твое имя, и к нам присоединится». Она сама оповестила всех знакомых и друзей, как теперь надо ко мне обращаться. Все, кроме нее, стали звать меня Мамой, даже Евгений. Мне стоило немалых трудов его от этого отучить.

— А как вас звала тетя Маруся?

— Как обычно: старушкой. Но Санька, слава богу, не стал звать меня старушкой. Слово «мама» гораздо чаще звучало в моем доме. Ты знаешь, это помогло. Ребенок действительно очень быстро присоединился к большинству и теперь зовет меня мамой, впрочем, как и все остальные. Они пристрастились и не могут отвыкнуть. Ну что, пойдем к гостям?

Жанна улыбалась и слушала меня с интересом, но вдруг задрожала.

— Тебе холодно? — спросила я, заметив внезапную перемену.

— Нет, это нервное. Может, не надо к гостям? Может, лучше побудем здесь?

Мне это очень не понравилось. К черту летели все наши тренировки.

— Ты — венец творения, — строго сказала я. — И запомни, здесь нет никого лучше. Пойдем в дом, увидишь сама. Ты — это совершенство, а они все — посредственности. Надеюсь, мой мундштук на месте?

— Он в моей, то есть в вашей сумочке, — пролепетала Жанна.

— Что значит в «вашей»? Раз сумочка у тебя в руках, значит, она твоя. И переходи уже на «ты», — отрезала я и потащила ее в дом.

Я тут же в холле споткнулась об Тосю, которая обрадовалась и закричала:

— Мама! Это ты?

— Это мы, — ответила я.

— Ты не видела Марусю? — спросила Тося, с любопытством разглядывая окаменевшую Жанну. — Я везде ее ищу.

— Бог с тобой, — возмутилась я. — Откуда Марусе здесь взяться? Будто не знаешь, что она уже двадцать лет не разговаривает с Тамарой.

Нам навстречу пробирался облезлый Тосин муж, видеться с которым я не желала никогда. Тося вбила себе в голову, что он лакомый кусочек для всех без исключения женщин, и мне не хотелось ее в этом разубеждать. Хотя сейчас, когда его бизнес пошел в гору, может, это стало и так. В любом случае я поспешила ретироваться, но было поздно. Он раскинул руки для объятий и завопил:

— Мама, как ты похорошела!

— И ты по-прежнему неотразим, — решила быть любезной я, от чего Тося пошла пятнами.

— Нам надо поболтать, — зашипела она, оттесняя мужа от нас с Жанной. — Стае, слышишь? Нам с Мамой надо поболтать!

Я решила воспользоваться моментом.

— Станислав, — с патетикой воскликнула я, после чего он вытянулся и стал сантиметром выше. — Нам действительно надо поговорить, а ты пока развлеки эту юную леди, — и я кивнула на Жанну, которая тоже пошла пятнами и испуганно залепетала:

— Нет, я лучше останусь с вами.

— Не говори мне «вы», — зашипела ей на ухо я. — Мы же перешли на «ты».

Иди с ним. Он круглый дурак. Рядом с ним несложно чувствовать себя венцом творенья.

— Мама, что такое? Вы шепчетесь? — капризно надул губы Стае.

Тося смерила меня ехидным взглядом.

— Лишь из любви к подруге, — рассмеялась я, лаская ее взглядом. — Но, Станислав, раз ты обижаешься, скажу. Я призналась Жанне, что в юности была в тебя влюблена.

Эффект был потрясающий, причем сразу с обеих сторон. И Тося, и Стае были в шоке, каждый по-своему, конечно.

— Как зовут эту прелесть? — неловко сменил тему Стаc, с опаской косясь на жену.

— Прелесть зовут Жанна, — вдохновилась я — и, Станислав, я буду тебе благодарна, если не дашь этой крошке скучать.

— Можешь не сомневаться, Мама, — заверил Стаc меня, предлагая свой локоть обомлевшей Жанне.

И он потащил ее в самую гущу народа.

— Кто она? — задребезжала Тося, едва мы остались одни.

— Подруга Тамары и моя.

— Мама, почему я об этом ничего не знаю?

— Сама удивляюсь, — честно призналась я.

— Но дело не в этом. Ты видела, Мама, что Тамарка сделала со своим лицом? Сколько можно тянуть эту бедную рожу? То есть кожу. У нее же глаза вот-вот окажутся на заднице.

— Это циничное и избитое выражение, — не одобрила я.

Тося не обратила на это никакого внимания и продолжила с еще большим вдохновением:

— А освещение! Ты видела где-нибудь такое безобразие? Ужас! Дом похож на ресторан! А цветы? Снег еще толком не сошел, а она цветы выставила! Они же посинели от холода! А фонтаны? Ты видела. Мама?! Тамарка совсем сошла с Ума.